Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях - Генри Саттон

— Ну-с, — сказал Мередит, осушив бокал. — Давайте закругляться и пойдем.

Они спустились вниз, и Мередит попросил швейцара нанять прогулочную гондолу для поездки по Большому каналу до дворца Форда.

Это была странная вечеринка. Народу собралось очень много, но тесно не было, потому что гости разбрелись по разным комнатам и залам огромного дворца эпохи Ренессанса. Едва переступив порог, Мерри поняла, что тут будет смертельная скука, и решила сбежать как можно раньше.

Какая все-таки досада! Она же решила хорошо провести здесь время, во всяком случае, вволю повеселиться. Нет, нельзя допускать даже мысли, что Каррера нанес ей обиду и потревожил ей сердце. Она будет веселиться! Мерри выпила несколько мартини подряд, однако постаралась сделать это так, чтобы никто не заметил. И оказавшись в окружении двух худеньких итальянцев, Гвидо такого-то и Марко такого-то, она продолжала пить, надеясь, что в конце вечера ей все же удастся найти спальню, где она бросила свое норковое манто. Не то что она так уж хотела напиться, отнюдь нет, но просто ей бы доставило удовольствие шокировать и собственного отца, и Карреру, и всю эту ненавистную свору…

Мерри не успела еще осуществить первый пункт своего плана, как заметила, что отец пьет больше обычного. Она не знала, о чем он беседовал с Гринделлом у бара. А Мередит спросил Гринделла, зачем тот рассказал Мерри о самоубийстве Карлотты. Гринделл стал оправдываться: он, мол, был уверен, что Мерри это известно, — он пришел к такому выводу, услышав ее отзыв о Джослин, но…

— Я ничего не знал о том, что произошло между вами и Джослин и вашей первой женой.

— Ну и что? Я не обязан докладывать.

— Я и не говорю, что вы обязаны. Это была моя ошибка. И я прошу прощения.

— Этого недостаточно, Гринделл. Этого совершенно недостаточно. Я же могу вас уничтожить. Я сломаю вам жизнь. Я вас могу в порошок стереть. Вы это понимаете? Ваша единственная надежда заключается только в том, что я, может быть, приду к выводу, что мне не стоит марать руки.

— Благодарю вас.

— Не стоит благодарности.

Мередит отошел от бара, взял очередной бокал шампанского и вернулся смотреть, как Нони с каким-то незнакомым парнем танцует перед сценой, на которой четверка музыкантов без передышки наяривала одну за другой простенькие и совершенно одинаковые современные песенки.

Мерри вполуха слушала льстивые слова Марко — или Гвидо? Она думала об отце, удивлялась, почему он пьет, и связано ли это каким-то образом с Нони. Вскоре к ней подошел Гринделл и сказал, что уходит. У него страшно разболелся желудок.

— Я принял таблетку, но боли не прошли. Пожалуй, мне лучше вернуться в отель и лечь в постель. Очень сожалею.

— Мне поехать с вами?

— Нет, нет, не беспокойтесь обо мне, — сказал он.

— Вы уверены?..

— Все нормально. Как вы тут без меня…

— Обо мне позаботятся Гвидо и Марко. Да тут ведь отец. Так что не волнуйтесь, все будет в порядке. Ни о чем не беспокойтесь.

Он поблагодарил ее, послал воздушный поцелуй и пошел на канал ловить лодку-такси. Он попросил гондольера отвезти его не в отель, а в больницу. Он лежал на дне лодки, скорчившись от нестерпимой боли, которая огнем пылала внутри.

Проводив Гринделла, Мерри стала с любопытством наблюдать за пьяным отцом. Нет, он не был пьяным, но, похоже, собирался напиться. У него уже были неверные движения и заплетался язык. Она решила, что во всем виновата Нони, и не стала особенно волноваться. Но наблюдать за происходящим ей было настолько интересно, что она даже перестала пить. Куда занятнее смотреть на отца. Да к тому же она уже выпила достаточно.

Ни Гвидо, ни Марко особенно не сокрушались тому обстоятельству, что она почти не обращала на них внимания, и от этого она в них еще больше разочаровалась. Но отец, который смеялся громким и тонким смехом, был просто неподражаем. Мерри подумала, что могла бы часами так смотреть на него бесстрастным изучающим взглядом — нет, не совсем бесстрастным. Ибо все же она была поражена его поведением. И все никак не могла понять, что же такое могла учудить Нони, что заставило его пуститься во все тяжкие.

И вот это свершилось. Вовсе не случайно, хотя все произошло, кажется, только из-за случайного стечения обстоятельств. Какая-то глупая актрисочка, молоденькая итальяночка, заключив с кем-то пари — ставка была пятьдесят тысяч лир, — стала скидывать с себя одежду. Музыканты как ни в чем не бывало продолжали жарить свои твисты. Но всеобщее веселье вдруг увяло, и Барбара Форд, хозяйка вечера с немалым опытом, сразу поняла, что настал переломный момент. После подобных инцидентов вечеринки либо тут же сворачиваются, либо, напротив, только начинаются. И она решила, что уж ее-то вечеринка не сорвется из-за возмутительного фиглярства этой невоспитанной и гнусной, но, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, очень смазливой девицы. Тут вся хитрость заключалась в том, чтобы превратить скандальный поступок во что-нибудь презабавное. И тут же ей на память пришли сцены костюмированных балов, на которых ей довелось побывать, и она подсказала дерзкой девице следующий жест, сделав это столь же изящно, как помешивают костяной палочкой шампанское в бокале, и в то же время непринужденно и легко.

— Дорогая моя, — сказала она, — наденьте же что-нибудь! Выберите отсюда! — и предложила обнажившейся девушке одну из масок персонажей комедии дель-арте. Эта коллекция масок стоила не одну тысячу долларов, но надо же было спасать вечер! Она предложила девушке маску Коломбины, которую та с готовностью надела.

— Замечательная мысль!

— Потрясающе!

— Великолепно! Остроумно!

Но Барбару Форд порадовали вовсе не эти комментарии. Комплименты легко делать — труднее им доверять. Это как валюта латиноамериканских стран, где у нее вложены деньги. Ей понравилось, что идею быстро подхватили… Две женщины тоже взяли маски и, улыбнувшись, ушли раздеваться. Они вернулись в зал абсолютно голые, но у обеих на лицах были маски. И теперь трудно было сказать, кто из них кто.

Вечеринка продолжалась. Другие добровольцы стали снимать маски со стен или вынимать их из витрин и ненадолго убегали, чтобы предстать вновь в облике Пьеро, или Арлекина, или Пульчинеллы, или Пьеретты, или Коломбины. И оттого, что некоторые гости отказывались участвовать в игре, не желали обнажаться или просто не хотели покидать зал даже на несколько минут, боясь пропустить что-нибудь интересное, все происходящее казалось еще забавнее. Ничто так не подчеркивает наготу тела, как присутствие нескольких человек в смокингах…

И все же те, кто предпочел остаться одетым, оказались в невыгодном положении. Обнаженным гарантировалась полная анонимность, на них были маски. А одетые не могли скрыться от любопытных взоров — их лица были видны всем. Марко и Гвидо это не смущало: у них и лиц-то не было. Но Мерри под десятками взглядов чувствовала себя ужасно неловко в своем зеленом вечернем платье и сидела, как на иголках. Наконец она резко встала, извинилась перед соседями, схватила из горы масок, лежащих на столе, одну и выскользнула из зала — раздеваться, сменить одну одежду на другую. Ведь маска — это своего рода одежда.