Рассказы. Миры Роберта Хайнлайна. Том 24 - Роберт Хайнлайн

Прошло восемь часов — никаких следов дыма. Девять, десять часов — ничего. Спустя сутки непрерывного патрулирования окрестностей Столба Уахини Блейк послал радиограмму в Бюро.

После четырех дней наблюдения Блейк уже был уверен, что Грейвза нет больше в живых. Как он погиб — утонул, задохнулся, взорвался вместе с батисферой не имело значения. Блейк доложил о ситуации и получил приказ продолжать выполнение ранее полученного задания. Команда корабля собралась на корме, и капитан глухим, суровым голосом отдал последние почести погибшим, бросив за борт увядшие цветы гибискуса — единственное, что смог разыскать на корабле стюард. После этого Блейк отправился на мостик, чтобы проложить курс на Перл Харбор. Заглянув по дороге в свою каюту, он вызвал стюарда и приказал:

— В каюте мистера Айзенберга вы найдете золотых рыбок. Подберите подходящую емкость и перенесите их ко мне.

— Есть, сэр, капитан.

Придя в себя, Билл Айзенберг обнаружил, что находится в Замкнутом Пространстве. Более подходящего определения придумать было невозможно, поскольку это место не имело никаких признаков. То есть не совсем, конечно. Там было светло, тепло, не слишком тесно и воздух был пригоден для дыхания. И все же место было настолько безлико, что Билл Айзенберг не мог определить его размеры. Объемное зрение, благодаря которому мы оцениваем размеры предметов, действует на расстоянии не более двадцати футов или около того. При больших расстояниях мы пользуемся нашим предыдущим опытом, исходя из реальных размеров известных нам предметов, производя оценку подсознательно. Например, если человек кажется такого-то роста, то он находится на таком-то расстоянии от нас, и наоборот.

В месте, где очутился Билл Айзенберг, не было знакомых предметов. Потолок располагался довольно высоко над головой, во всяком случае, допрыгнуть до него было нельзя.» Пол изгибался, соединяясь с потолком, позволяя сделать не более дюжины шагов в ту или другую сторону. Билл обнаружил это, неожиданно потеряв равновесие. (На глаз отклонение от горизонтали не было заметно — отсутствовали ориентиры. Кроме того, у него было нарушено чувство равновесия из-за повреждения внутреннего уха, вызванного долгим пребыванием на больших глубинах.) Сидеть было удобнее, чем ходить, да и некуда было идти.

Биллу казалось, он находится внутри гигантской яичной скорлупы, подсвеченной снаружи мягким янтарным светом. Эта бесформенная неопределенность вызывала беспокойство. Билл потряс головой, закрыл глаза, снова открыл — никаких изменений.

Он постепенно вспомнил, что случилось с ним перед тем, как он потерял сознание: огненный шар, плывущий прямо на него, его неуклюжие попытки увернуться, мгновение перед контактом, длившееся, казалось, целую вечность, промелькнувшую у него мысль: «Снимите шляпы, ребята!»

Билл Айзенберг попытался найти объяснение происшедшему. Вероятно, он перенес шок, и это вызвало паралич глазного нерва. Что, если он ослепнет навсегда? Во всяком случае, его не могут оставить в таком беспомощном состоянии. «Док! — крикнул он. — Док Грейвз!»

Никакого ответа. Только его собственный голос, одиноко прозвучавший в глухом безмолвии, не нарушаемом даже теми случайными посторонними шорохами, которые всегда сопровождают «мертвую» тишину. Неужели слух тоже поврежден?

Но он же слышал свой голос. Внезапно он осознал, что видит свои руки. Значит, с глазами все в порядке. Он оглядел себя. Одежды на нем не было.

Через некоторое время ему в голову пришла мысль, что он умер. Это было единственно возможное объяснение, которое соответствовало фактам. Будучи убежденным агностиком, он не верил в загробную жизнь. Смерть означала для него внезапную потерю сознания и кромешную тьму. Но ведь он подвергся электрическому разряду, более чем достаточному, чтобы убить человека; положение, в котором он оказался, вновь обретя сознание, настолько не отвечало его жизненному опыту, что не могло быть ничем иным, кроме смерти. Следовательно — он мертв. Q.E.D.[9]

Да, конечно, ему казалось, что он ощущает свое тело, но ведь существует же субъективно-объективный парадокс. В памяти человека наиболее сильно закрепляется восприятие собственного тела. И пока память окончательно не угасла, чувственный образ тела будет восприниматься как материальный, реально существующий объект.

Не имея возможности хоть чем-нибудь занять себя, Айзенберг заснул в конце концов с мыслью, что смерть — дьявольски скучная штука.

Проснулся он отдохнувшим, испытывая сильный голод и еще более сильную жажду. Его перестали интересовать вопросы жизни и смерти, вся эта теология с метафизикой. Он хотел есть.

Более того, пробуждение сопровождалось феноменом, лишившим его умозаключения о собственной смерти — не достигшее к тому же уровня эмоциональной убежденности — всякого основания: кроме него, в Пространстве появились вполне материальные объекты, к которым можно было прикасаться и которые даже, как он понял позднее, можно было есть. Последнее обстоятельство, впрочем, не было очевидным. Появившиеся предметы были двух типов: аморфная масса непонятного качества, напоминающая серый сыр, слегка жирная на ощупь и совершенно несъедобная на вид; и дюжина очень красивых небольших шариков одинакового размера. Они напомнили Биллу Айзенбергу тот шарик из бразильского горного хрусталя, который он купил когда-то и контрабандой провез домой. Он мог часами разглядывать его, любуясь совершенной красотой.

Айзенберг потрогал один из шариков. Он был гладкий и прохладный, как хрусталь, но в отличие от него мягкий. От прикосновения шарик задрожал, как желе, в глубине его заплясали огоньки, потом он принял первоначальную форму.

Красивые шарики явно не годились в пищу, и Айзенберг решил попробовать серую массу. Он отщипнул кусочек, понюхал, положил в рот и тут же с отвращением выплюнул. Тошнотворная кислятина, гадость какая-то! И зубы, как на грех, почистить нечем. Нет, даже если это и пища, то нужно очень сильно проголодаться…

Айзенберг вернулся к изучению маленьких блестящих сфер. Он подбрасывал их на ладони, ощущая гладкую, мягкую упругость. В глубине шариков он видел свое миниатюрное отражение. Его вдруг поразила спокойная, совершенная красота человеческого тела — почти любого, если, конечно, воспринимать его как целое, а не как сочетание коллоидных образований. Но в тот момент Биллу Айзенбергу было не до самолюбования. Очень хотелось пить. Ему пришла в голову мысль положить один из шариков в рот. Возможно, это вызовет слюноотделение. Но когда Билл проделывал эту операцию, шарик задел за нижние зубы, и по губам и подбородку потекла вода. Сферы сплошь состояли из воды. Ни целлофановой оболочки, ничего, что могло бы сойти за сосуд. Только вода, удерживаемая непонятным образом за счет сил поверхностного натяжения. Айзенберг схватил еще один шарик и постарался осторожно засунуть его в рот, не задев зубами; фокус удался; рот наполнился чистой холодной водой — так быстро, что Билл едва не захлебнулся. В конце концов ему удалось приноровиться, и он выпил воду еще из четырех сфер.