Черные кабинеты. История российской перлюстрации, XVIII — начало XX века - Измозик Владлен Семенович

Другой случай использования перлюстрации для выявления фальшивых денег относится к 1812–1813 годам. Как известно, по распоряжению Наполеона Бонапарта было изготовлено около 200 млн фальшивых русских ассигнаций, за счет которых предполагалось обеспечить снабжение французской армии в ходе вторжения в Россию. С конца 1812 года был предпринят целый ряд мер для выявления и уничтожения фальшивых денег. В частности, переведенный из Литовского почтамта инспектор почт Герцогства Варшавского А.Ф. Трефурт обнаруживал при перлюстрации фальшивые ассигнации достоинством 5, 50 и 100 руб. О двух пакетах, в которых содержалось фальшивок на сумму 999 руб., было доложено императору Александру I[1237].

Российские государи также считали, что с помощью перлюстрации можно достаточно эффективно бороться с различными злоупотреблениями чиновников всех ведомств.

Уже в начале правления Николая I, в мае 1826 года, ему была представлена копия тревожного письма А. Милорадовича из Троицка Оренбургской губернии Д.Г. Милорадовичу в Могилев от 9 апреля[1238]. Чиновник, посланный в составе секретной комиссии для ревизии положения дел на золотых приисках, сообщал своему родственнику:

После больших трудов и беспрестанных занятий сделали мы… большие открытия, из которых заключить можно, что не только рабочие на золотых промыслах, но и жители всех состояний соседственных с ними городов и селений, даже и самые чиновники, производят тайную торговлю золотом. А посему мы здесь не в безопасности; здесь носятся глухие слухи, что чиновники, производившие следствие над одним или некоторыми лицами, отправлялись на тот свет скоропостижно. Нас это не устраивает, мы берем осторожности и весьма усердно стараемся открыть корень зла. В жизни не два раза умирать, и я смерти не боюсь, хотя конечно более пожить желаю. Горя пламенной любовью к Государю и отечеству, я не буду жалеть жизни, если буду им полезен.

Далее следовал постскриптум: «О содержании сего письма никому не говори; это секретные сведения».

Резолюция императора гласила: «Уведомить по секрету [Е.Ф.] Канкрина [министра финансов], что до Государя… дошли подобные слухи… и что он предает их ему для сведения». 20 мая начальник Главного штаба И.И. Дибич направил министру финансов письмо с изложением сути дела[1239].

В августе 1826 года в «черный кабинет» попало письмо некоего Ф. Виоле полковнику Крузе о злоупотреблениях начальника строительства канала между Ладожским озером и Ладожским (Староладожским) каналом. Автор письма утверждал, что на содержание двух тысяч рабочих были получены деньги, но на деле трудится только 600 человек. По распоряжению Николая I начальник Главного штаба Дибич 10 августа направил письмо начальнику Главного управления путей сообщения герцогу А. Вюртембергскому с известием о том, что до государя дошли «достоверные сведения о злоупотреблениях», и с изложением сути перехваченного письма. Уже 12 августа был получен ответ, что последние четыре года существует порядок, что инженер-руководитель работ не отвечает за проведение торгов и заключение контрактов на поставку необходимой рабочей силы. Это обязанность экономических комитетов. Перед окончательным расчетом с рабочими счета подрядчика проверяются инженером, поэтому злоупотребления сделались почти невозможными. Что же касается конкретного строительства, то экономический комитет смог собрать не более 500 человек вместо предполагавшихся 1500, а руководителю работ «была выделена весьма умеренная сумма». Поэтому пришлось снять 600 рабочих со строительства шоссе между Петербургом и Пулково, ибо «по причине небывалой засухи канал мог придти в непригодное для судоходства состояние». Поскольку работы производились в пяти различных местах, то всего трудилось до 940 рабочих в день. Вместе с тем для проверки на место командирован полковник И.И. Цвилинг, «известный по усердию и бесстрастию его»[1240]. Таким образом, очередная попытка поймать растратчиков закончилась ничем.

Особой темой было выявление через перлюстрацию попыток воздействовать на решение дел в различных сословных, государственных органах, в том числе и в Сенате. С октября 1827 года по август 1828‐го велась перлюстрация переписки одиннадцати человек, проживавших в Петербурге, Москве и Пензе. Главным фигурантом был знаменитый банкир и откупщик А.И. Перетц. По просьбе московских откупщиков С.С. Селивановского, И.Ю. Фундуклея и других он выступал главным ходатаем их интересов. Дело в том, что по закону от 26 марта 1827 года в двадцати девяти российских губерниях вновь была введена (после отмены в 1817 году) система винных откупов. Московские откупщики добивались у министра финансов Е.Ф. Канкрина разрешения передавать пивную продажу частным образом. Корреспонденты предполагали возможность постороннего вмешательства в их переписку. Например, И.Ю. Фундуклей вложил письмо своему сыну, будущему киевскому гражданскому губернатору И.И. Фундуклею, служившему тогда в Канцелярии принятия прошений, в конверт, адресованный Е.Ф. Масленникову, чиновнику Санкт-Петербургского почтамта. Здесь же И.Ю. Фундуклей просил: «…вы мне скажите, если не в порядке письма к вам и к нему (Перетцу) доходят». Адресом Масленникова пользовались и некоторые другие корреспонденты Перетца. В марте 1828 года московские откупщики приняли последнего «в главноуправляющие товарищи и за труды его определили прибыль в 15 паев без всякой ответственности перед правительством за убытки и без всякого взноса со стороны его капитала». Затем в благодарность за труды из Москвы прислали от «благодарных книгопродавцев» 10 тыс. руб. Перетцу и 5 тыс. — И.И. Фундуклею. Наконец, 31 августа того же года некий Иван Соц сообщал в Москву, что сегодня из Сената отправляются указы в Московскую казенную палату «о разрешении передавать по Московскому откупу пивную продажу частным образом». В конечном счете в III Отделении, куда направлялись выписки из этих писем, никаких оснований для обвинения кого‐либо в нарушении законов найти не смогли[1241].

В 1840‐е годы некий Сторожев из Курска просил Ф. Желтухина принять участие в конфликтном деле помещицы Веденяпиной в Сенате (Мариинская колония требовала у помещицы значительную сумму за два земельных участка). За услугу Желтухину было обещано 150 руб. серебром и более. Николай I велел сообщить данную информацию министру юстиции, который поручил наблюдение за делом Веденяпиной одному из чиновников. Андружкевич из Курска писал в Москву, прося ускорить решение его дела в Дворянском собрании и Герольдии, поскольку дело уже более года находится без производства. Государь повелел сообщить об этом министру юстиции. Булич из Казани просил И. Андреевского похлопотать в Сенате об отмене решения Саратовского уездного суда по двадцатилетней тяжбе некой Комаровой с ее отцом. В результате тяжбы и так уже израсходовано 15 тыс. руб. серебром, а судьи требуют еще 1 тыс. руб. По распоряжению Николая I выписку отправили министру юстиции.

Некая Скородумова из Вологды послала Карлу Гиппиусу в Москву 100 руб. серебром для передачи их правителю канцелярии обер-полицмейстера, поскольку муж ее направил обер-полицмейстеру просьбу. По распоряжению государя выписка была представлена С.В. Перфильеву, начальнику 2‐го округа Корпуса жандармов. Тот доложил, что статский советник К. Гиппиус «давно оставил уже ходатайства по частным делам», а о правителе канцелярии Назарове «не слышно никаких предосудительных отзывов». Хрущев из Курска уведомлял П.В. Боголюбова, что направил жалобу в Сенат и «готов на пожертвование, какое потребуется». А. Можарова из Кирсанова требовала от И.С. Ненюкова, секретаря 7‐го департамента Сената, вернуть ей 550 руб., поскольку дело по духовному завещанию закончилось не в ее пользу[1242]. Таким образом, результат рассмотрений этих выписок был почти нулевым.

Одновременно делались и доставлялись И.И. Дибичу и А.Х. Бенкендорфу выписки, отражавшие самые разнообразные сплетни о неблаговидном поведении чиновных и других лиц. Это, видимо, должно было создать впечатление, что император знает практически обо всех происшествиях во вверенном ему богом государстве. Например, было доложено о письме некой Орлены, жены А.И. Грузинского. Она писала в июле 1827 года о беспутстве в Рязани: якобы архимандрит Леодар живет с женой доктора, игумен Гедеон — с почтмейстершей Романовой, а губернаторша — с нанятым лакеем. Особенно автора письма возмущала связь почтмейстерши, ибо «это все равно, что с кучером, а греха в десять раз больше, чем со светским»[1243]. В августе 1826 года из письма неизвестного в Москву была сделана выписка о драке, случившейся между студентами Медико-хирургической академии и чиновником и прекратившейся лишь в результате действий военного патруля. По поручению императора Дибич обратился с запросом к военному губернатору столицы П.В. Голенищеву-Кутузову. Тот сообщил 3 октября, что военный патруль 18 июня арестовал троих студентов «за шум и прибитие чиновника Анкудинова». Всего в драке участвовало семеро студентов и двое их знакомых. Конференция Медико-хирургической академии, разбиравшая дело 23 сентября, ходатайствовала о прощении студентов, поскольку были виновны обе стороны. Но 2 ноября Дибич сообщил Голенищеву-Кутузову решение Николая I — выслать участников драки из города[1244].