Спасти шпиона - Данил Корецкий

– Я отдам тебе свой пиджак…

Их новый спутник с явным сомнением смотрел, как они переодеваются. Но ничего не сказал. О теплой одежде Зенитов никто не предупреждал. Да если бы и предупреждал: вряд ли можно совместить театральный наряд и одежду для «закидки».

– Готовы? – наконец спросил он. – Можете называть меня Мишей. Движемся гуськом на расстоянии трех метров: мужчина, я и женщина. До условленной точки надо пройти четыре километра…

– Так много?! – ужаснулась Светлана.

– Ну, может, три. Этот коридор довольно комфортный: дорога ровная, сухая, за час-полтора доберемся. Проблем здесь не будет?

Последний вопрос был адресован Мигунову.

Тот пожал плечами.

– Не должно. Только держаться надо кучнее. Чтобы все попадали в поле одного датчика. Думаю, все будет нормально.

Миша внимательно посмотрел на Зенита. Тот явно не был уверен, что в его хозяйстве все пройдет гладко. Это плохо. Но делать нечего.

– Тогда пошли! – приказал он.

– Что это, товарищ старший лейтенант? – спросил помощник – молодой прапорщик лет двадцати, с пухлыми юношескими губами.

На схематическом изображении главного тоннеля вспыхивала и гасла движущаяся красная точка.

– Что, что…

Взглянув на часы, дежурный пометил что-то в лежащем перед ним клочке бумаги.

– Ясное дело, крысы.

– А… Разве на них идет сработка?

– Конечно. Термодатчики даже на таракана реагируют.

– Во как… А говорят же, что здесь нет крыс?

– Ты еще скажи, что их едят подземные человечки, карлики. Это небось ты слышал?

Прапорщик немного смутился.

– Ну да.

– Так не слушай всякие глупости! Сходи лучше в ларек напротив, купи пепси-колы и печенья. Вот, держи деньги…

Старший лейтенант Бабин чувствовал себя так, будто из сиденья его стула торчат острия гвоздей. Он не мог понять, чем вызвано это ощущение. Может быть, тем, что аппаратура отмечает движение в сверхрежимных тоннелях, а он не поднял тревогу, не доложил об этом ЧП и не принял никаких мер к его пресечению?

Но замки помещения номер четыре и помещения номер шесть были открыты ключом-идентификатором заместителя начальника Службы полковника Мигунова, а он предупреждал, что пройдет по маршруту, который обязательно станет предметом изучения предстоящей инспекторской проверки. Значит, все в порядке. Почему же ему так тревожно?

Может, потому, что Мигунов не оформил наряд-допуск на внеплановую проверку? А он не записывает свои наблюдения в журнал дежурства? Ведь при всех проверках и учениях записи производятся! Товарищ полковник сказал, что если проверяющие найдут эти записи, то поймут, что к проверке готовились, специально натаскивали личный состав, и придумают дополнительные вводные. Вполне логично, кстати. Но ответственность за все нарушения ляжет на дежурного, то есть на него, Бабина! Завтра тот же прапорщик Вихров разболтает про крыс в тоннеле и особисты возьмут его за мошонку! Правда, товарищ полковник сказал, что он все уладит, но… Хотя нет – Мигунов порядочный человек! Он ведет себя с подчиненными, как с хорошими товарищами, никогда не кричит и не ругается матом. К тому же он замнач Службы – кому, как не ему, можно полностью доверять?

Точка продолжала двигаться. Зачем товарищ полковник так далеко уходит? Уже час, как он вошел в спецтоннель. Двадцать минут находился на третьей отметке, потом зашел в коллектор четырнадцать, а теперь быстро движется к периметру, к стене! Зачем так? Что-то непонятно…

Впрочем, ему виднее, он столько проверок пережил на своем веку! Завтра, сменившись с дежурства, он поедет к товарищу полковнику домой, покажет свой хронометраж, и они обсудят, как лучше отслеживать нарушителя в ходе инспекторской, какие применять средства и методы, а главное, в какой момент, – ради этого-то все и затеяно…

Бабин немного успокоился. Но червячок сомнений все же грыз его душу. Вдруг вспомнилось, как начальник первого отдела полковник Комаров расспрашивал его про режимный выход с Мигуновым в «колодец № 1». Подробно так расспрашивал, с пристрастием, хотя это пристрастие тщательно маскировал. И пропуска в Кремль у них отобрал, вроде как для замены. Но через несколько дней вернул, сказал, что пока и эти действительны. А когда Бабин расписывался за свой пропуск, то увидел, что подписи полковника Мигунова в ведомости нет! А ведь он должен был получить его первым: ясно как день – вначале руководители, полковники, потом рядовые офицеры…

Красная точка вплотную приблизилась к стене. Скоро рубежная решетка, она напрямую не открывается универсальным ключом – только после подтверждения с пульта. А дальше заградительный заслон – спецсредство «ПШ-2М». Во время учений и контрольных проходов его отключают. Но на это нужно специальное письменное распоряжение начальника Службы генерала Волохина, а в его отсутствие – заместителя, полковника Мигунова. И товарищ полковник Мигунов такое распоряжение дал. Но устное… Хотя какая разница – устное или письменное. Сказал же – все берет на себя…

Вдруг Бабин подскочил на своих гвоздях: красная точка на миг раздвоилась – была одна, стало две! Как это может быть? Странно… Он записал этот феномен в свой листок, указал время. Но откуда выскочила вторая? Старлей ломал голову, но никак не мог сосредоточиться. А через семь минут пришел запрос с датчика рубежной решетки: предъявлен идентификатор полковника Мигунова, подтверждается ли сигнал на открытие? Бабин машинально нажал зеленую кнопку: «Да, подтверждается».

И тут же в голову пришла отгадка: красная точка могла раздвоиться, если движущийся объект одновременно попал в поле действия двух датчиков! Но это возможно только тогда, когда объект имеет значительную длину – больше двух с половиной метров. Или… Или объектов несколько, и они растянулись на расстояние два с половиной метра! С кем находится в спецтоннеле полковник Мигунов? Он ничего не говорил об этом!

Гвозди в сиденье стула вылезли еще сильнее, заострились и раскалились докрасна. Бабин вскочил, нервно заходил вдоль пульта взад-вперед. Ночные спуски в спецтоннели запрещены! Даже ремонтные работы стараются производить днем. Разве что оборвется кабель № 1 или № 2, но тогда такой тарарам поднимется, что все будут в курсе дела…

Все сегодняшние действия полковника Мигунова – сплошное нарушение режима, перечеркивание всех приказов, инструкций и здравого смысла! И он, Бабин, этому пособник! Товарищ полковник, конечно, хороший начальник и замечательный человек, но что он делает ночью в спецтоннеле? С кем он там? Зачем он прошел под Кремль и вышел из-под Кремля? Почему делает это нелегально? Непонятно! А сколько инструктажей с ними проводили про бдительность! Сколько приводили примеров нарушений режима секретности, и каждое приводило к катастрофическим результатам! И где результат, старший лейтенант Бабин? Ты, как последний идиот, нарушил все, что только мог нарушить! Хорошо, если завтра непонятки разъяснятся, а если нет? Если Мигунов напился, сошел с ума, или еще хуже – если он ШПИОН?

От этой мысли у старлея Бабина внутри захолодело, и он рухнул обратно на свой стул. Да нет, такого, конечно, быть не может. Только больше к допущенным нарушениям дежурный по Службе не добавит ни одного! Если реальные учения, с соответствующей бумагой – тогда пожалуйста! А под устное слово – увольте! Мы так не договаривались, товарищ полковник! Извините.

– Вот ваша пепси-кола, товарищ старший лейтенант, – в дежурку зашел прапорщик Вихров с пластиковым пакетом. – А печенье все с шоколадом, дорогое, я бисквит купил…

Пиджак Сергея сильно не согрел – у Светы зуб на зуб не попадал. Скорей бы все закончилось! По дороге вновь попались лужи, в одной она промочила ноги. Остановилась, чтобы вытряхнуть воду из сапога, и немного отстала, но Сергей закричал страшным голосом:

– Сюда! Живо! Я тебе голову…

И осекся. Но и так ясно: хотел голову оторвать. Спасибо, дорогой муженек. За все спасибо!

Они прошли решетчатую дверь. Тоннель немного расширился. Миша оживился:

– Вышли! Значит, пока все работает!

– Да, – хрипло сказал Сергей. – Света, ты не сердись. Тут надо все четко… Короче, извини!

Она не ответила, но муж не обратил на это внимания. Он шептался с проводником, она расслышала слова: «Рубежный барьер, надо принять меры…»

Дальше они шли медленно, черепашьим шагом, будто по тонкому льду, который в любой момент может провалиться. Проводник впереди, Мигуновы за ним, как бы прикрываясь мощной фигурой. Сергей держал жену за руку. Преодолели какое-то небольшое расстояние – остановились. Постояли. Он так и не отпустил ее руку, словно боялся, что она убежит. Пошли дальше. И вдруг впереди на стене что-то шевельнулось.

– Стоять! – прежним страшным голосом крикнул Сергей.

Света успела заметить, как массивная давно устаревшая видеокамера на короткой лапе-шарнире медленно развернулась в ее сторону, так что показалось тонкое красное жало, спрятанное внутри, – и по глазам ударил режущий красный свет. Света вскрикнула и опустилась на корточки. Это никакая не видеокамера, поняла она, это орудие убийства! Сергей что-то испуганно крикнул, что-то типа: «Беги!» – а этот парень, Миша, он схватил ее за плечо своей железной рукой, развернул и толкнул, но больше они ничего не успели. В свете яркой вспышки она увидела, как тело Мигунова разошлось от предплечья до предплечья по невидимому шву, который, видимо, всегда у него был и о котором она, его жена, даже не догадывалась. Верхнюю часть тут же отбросило в сторону, размазало о потолок, а нижняя, фонтанируя кровью, рухнула на пол. Миша уже корчился рядом с ним, выкатив безумные глаза, пытаясь встать на ноги и страшно шлепая по полу своей полуоторванной рукой. Света металась по коридору, пытаясь увернуться от жалящего луча, а кругом рушился и плавился камень и вихрилась обжигающая пыль.