«…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы) - Андрей Платонов

732

В донесении в НКВД от 5 октября 1939 г. зафиксирован новый приступ тревоги и отчаяния Платонова, узнавшего, что его сын на Соловках (см. прим. 1 к п. 234). Когда Платон находился еще в Вологде, Соловки не воспринимались как действительная угроза. Тем не менее именно Соловки возникли как серьезная опасность перед Платоновыми, когда с апреля 1939 г. они перестали получать письма от сына.

733

В городскую Коллегию защитников Платонов обращался предположительно в ноябре 1938 г. В заявлении от 2 декабря 1938 г., написанном им на имя председателя Военной коллегии Верховного Суда СССР В. В. Ульриха, упомянут в качестве защитника Э. А. Гиллер (см.: Архив. С. 639–640). Коллегия защитников занималась оказанием юридических услуг населению; первое ее заседание состоялось 8 сентября 1922 г. в Богословской аудитории Московского университета.

734

К письму приложен крохотный фрагмент листа, на котором Платонов записал, видимо, во время знакомства с «делом» Платона, фамилии молодых людей, проходивших свидетелями по делу его сына. В записной книжке 1939 г. имеются телефоны некоторых из них (см.: Записные книжки. С. 213, 214).

735

См. прим. 4 к п. 233.

736

Как свидетельствует запись в протоколе допроса от 9 июня 1938 г., Платон признавался, что совершил свое первое преступление, кражу, потому что нуждался в деньгах для развлечений, признался в особом пристрастии к алкоголю: «Я от родителей скрывал свое поведение» (ЦА ФСБ, дело № 19 067, л. 10).

737

На левом поле листа – гневная запись Платонова: «Провокация, беспредметное письмо!» Очевидно, писатель выразил свое отношение к следующим строкам письма, находящегося в «деле» его сына: «Дорогой господин! Простите, не узнал вашего имени. Осмеливаюсь послать к Вам человека, который надежного и преданного мне. У нас с ним совершенно сошлись интересы, и поэтому для пробы посылаю его к Вам. И эти «интересы» мы, в частности, мой друг можем делать и давать. Если мы в Вас найдем человека, который поддержит нас в духовном и, главное, в материальном смысле, то Вы этого никогда не пожалеете и, наоборот, будете нам в еще больше мере помогать» (письмо адресовано неизвестному немецкому гражданину за подписью «Платон Платонов» и датой «13 апр. 1938»).

738

На допросе 9 июня 1938 г. Платон признавался: «Примерно в августе 1937 г. я со своим приятелем Черняховским Юрием Григорьевичем совершили кражу стенных часов и пишущей машинки в обществе. // «Гранат». Мы были уличены в краже, и нас осудили: Черняховского на 2 года тюремного заключения, а меня на 2 года условно. Мне тогда было 15 лет» (ЦА ФСБ РФ, дело № 19067, л. 8).

739

Адресат установлен по первому автографу письма, вписанному Платоновым в дневник Вьюркова: «Письмо А. П. Платонова ред[актору] журн[ала] «Новый мир» Ставскому», этот документ датирован 13 мая 1939 г. (РГАЛИ, ф. 1452, ед. хр. 47, л. 47, л. 10). С этого источника письмо было переписано Платоновым на отдельный лист, внесено одно исправление (вместо «рукопись моего нового рассказа» стало: «…своего…»), изменены пунктуация и месяц в дате.

740

Рассказ А. В. Вьюркова «Жила» в журнале не публиковался (хранится в фонде Вьюркова).

741

В 1939 г. публикаций Платонова в журнале не было.

742

23 сентября 1938 г. Верховная коллегия Верховного Суда приговорила Платона Платонова к 10 годам ИТЛ. // 10 декабря 1939 г. по протесту прокурора СССР приговор 1938 г. отменен и «дело» Платона возвращено на доследование. Обратили внимание на имеющиеся в деле медицинские документы и по ним заключили, что арестованный не был психически полноценным, но когда шло следствие, на это не обратили внимания. // 20 марта 1940 г. «дело» направлено на доследование, Платона перемещают из лагерей в Бутырскую тюрьму.

743

Упомянутое «разъяснение» не найдено.

744

Из Норильска Платон сообщает родителям о своей работе следующее: «Сейчас бурю бурки для подрывников, которые взрывают аммоналом». В письме отцу от 17 августа 1942 г. он признавался: «Я ночью в штреке рубил и нагружал уголь в вагонетки» (ИМЛИ, ф. 629, оп. 3, ед. 48, л. 21).

745

В «деле» Платона находится его заявление от 10 ноября 1940 г., в котором он просит вернуть ему изъятую при аресте справку об образовании; после возвращения из лагеря (с 2 декабря 1940 г. по 1 июля 1941 г.) учился в университете марксизма-ленинизма при МГК ВКП(б).

746

См. прим. 1 к п. 241.

747

Васильева Александра Афанасьевна – учительница начальных классов в Дудинке, крупном населенном пункте близ Норильска; награждена орденом Трудового Красного Знамени.

748

А. В. Кожевников в пору работы в журнале «Колхозные ребята» познакомился с А. А. Васильевой, написал очерк о ее первых педагогических опытах («За краем света»). Черновик телеграммы Кожевникова, о которой идет речь в письме, составлен Платоновым (ИМЛИ, ф. 629, оп. 4, ед. хр. 112). Платонов от лица Кожевникова обращается к учительнице Васильевой с просьбой приютить у себя Платона до наступления весны и оказать ему моральную поддержку.

749

Письмо не было опубликовано. Неизвестно, было ли оно отправлено адресатам (в фондах «Литературного критика» и «Литературной газеты» не выявлено).

750

Речь идет о дискуссии вокруг журнала «Литературный критик», автором которого был Платонов. Она началась в сентябре 1939 г. с публикации статьи Ермилова «О вредных взглядах «Литературного критика»» в «Литературной газете» (см. прим. 8 к п. 235) и продолжалась весь 1940 г. Практически все номера «Литературной газеты» 1940 г. печатали материалы дискуссии. Со стороны «Литературного критика» выступали критики Г. Лукач, М. Лифшиц, В. Александров (Келлер), Е. Усиевич и др.; оппонентами журнала – В. Ермилов, Е. Книпович, В. Кирпотин (руководитель секции критики в ССП) и др. Имя Платонова – одно из упоминаемых: «Лукач даже не упоминает в своих статьях ни одного имени советского писателя (кроме имен Горького и… А. Платонова)» (Красная новь. 1940. № 4. С. 162–172); «…под видом рецензий (Платонова. – Н. К.) – превратные представления, губительные для искусства» (ЛГ. 1940. 5 марта). В апрельском номере «Красной нови» за 1940 г. в качестве редакционной печатается расширенный вариант статьи Ермилова 1939 г. «О вредных взглядах. // «Литературного критика»». 28 марта 1940 г. датируется развернутое сообщение в НКВД об отношении Платонова к новому витку «литературных споров» (название рубрики в «Литературной газете»), в которых постоянно фигурировало его имя: «По мнению ПЛАТОНОВА, эта литературная дискуссия является отголоском дискуссии по вопросам всего культурного фронта, имевшей место несколько лет тому назад, когда громили вульгарных социологов. […] ПЛАТОНОВ сообщил, что на днях обе спорящие стороны подали докладные записки в ЦК ВКП(б) с изложением существа спора» (Андрей Платонов в документах ОГПУ. С. 864). В начале 1940 г. за подписью А. Фадеева и В. Кирпотина в ЦК ВКП(б) направлена записка «Об антипартийной группировке в советской критике», в которой также фигурирует Платонов: ««Лит{ературный} Критик» сделал Платонова своим знаменем. Его противопоставляют другим писателям. На него указывают как на образец. […] Платонов стал публицистом и критиком группки. На страницах «Лит{ературного} Критика» он доказывает, что вся русская литература после Пушкина – сплошной упадок […]. Сборник статей Платонова, редактировавшийся Е. Усиевич, был изъят как антисоветская книга» и т. п. (Власть. С. 442–443; Галушкин А. Андрей Платонов – И. В. Сталин – «Литературный критик» // Страна философов, 2000. С. 819–821).

751

В эссе «Об административно-литературной критике (Письмо в редакцию)», написанном в разгар полемики между Г. Лукачем и В. Ермиловым осени 1939 г., Платонов дал определение и обоснование новой разновидности критика: «Административный критик, адмкритик», который борется с другими критиками (критикамиписателями, критиками-философами) «путем их подавления разнообразными оргмероприятиями». К такому типу критики он отнес выступление Ермилова: «Никакой литературно-критической работы – в ее точном смысле – в его статье «Об ошибочных взглядах «Литературного критика»» нет. Но там есть работа административная. Ермилов пишет свою рецензию о статье Платонова «Пушкин и Горький» спустя два с лишним года после опубликования последней, потому что Ермилов, как администратор, учел литературноорганизационную конъюнктуру. Далее – цитата из любого произведения, если ей пользуются неумелые или злостные руки, всегда походит на членовредительство; но у административного критика как раз часто бывает нужда в членовредительстве цитируемого им автора, иначе в чем же смысл работы адмкритика; именно так цитирует Ермилов статью «Пушкин и Горький»: служебную иллюстрирующую фразу текста он цитирует, основные же положения опускает; адмкритик выдергивает из человека ноготь и хочет охарактеризовать им всего человека. И последнее соображение – непреодолимое для адмкритика: всякий критик обязан быть художником органически, иначе он никогда не соединится с предметом своей работы и всякое его исследование роковым образом будет давать ложные или бесплодные результаты. Администратор вовсе не исследователь и не руководитель: он берет «предмет» не за душу и не за руку, а за ухо. Администратор же хотя и думает про себя, что он полный и ученый хирург, все же не является им, потому что между хирургией и поркой есть разница, невзирая что обе они [нрзб]. // Однако отвечать Ермилову, оспаривать положения его рецензии нет расчета, потому что мы с ним люди разных областей деятельности, и, очевидно, ни один из нас не является специалистом для другого. Это не значит, что я не уважаю административную деятельность. Наоборот, я ее уважаю настолько, что, не чувствуя способности к ней, не занимаюсь ею. Этому примеру могут следовать и работники других областей, например административных. Литературная критика – область работы не менее достойная, чем административная, поэтому критика требует к себе такого же отношения, как, допустим, я отношусь к административным мероприятиям, по неспособности не занимаясь ими» (Впервые опубл.: Октябрь. 1991. № 10. Публикация М. А. Платоновой).