Жизнь и свобода. Автобиография экс-президента Армении и Карабаха - Роберт Кочарян

со мной ряд вопросов – их оказалось семь. Выслушав его, я сказал, что только три из этих семи вопросов нуждались в согласовании со мной. Остальные – в его полной компетенции. Почему он решил получить мое одобрение и по ним? Он растерялся, пытался найти объяснения, смутился и сказал, что все понял. Такие истории распространяются быстро, а их суть становится частью управленческой культуры. В правительстве не нужны министры, не готовые принимать решения. Я не собирался выполнять их работу и снимать с них ответственность за результаты.

Как правило, все очень быстро приноравливаются к требованиям руководителя, и вскоре стиль и режим его работы проецируется на всю управленческую структуру. В oбщем, жить спокойно и размеренно я не давал никому. Поощрял или хвалил редко – может, раз в год. Под Новый год приглашал на ланч всех руководителей министерств и ведомств и подводил неформальный итог, обычно представляя к наградам тех, кто блестяще справился со своими задачами.

Запрещал говорить персональные тосты – терпеть не могу, когда люди льстят, глядя друг другу в глаза, да еще и публично, изощряясь в выборе эпитетов. При этом все присутствующие прекрасно знают, что человек, произносящий тост, – неискренен, и от этого общего лицемерия становится особенно тошно. Если же за столом оказывается напыщенный начальник, то все тосты начинают крутиться вокруг его непревзойденных талантов. Происходит подобное повсеместно, практически на всех торжествах. Эта наша традиция всегда вызывала у меня острое неприятие. Она, к сожалению, делает лесть, неискренность и чинопочитание частью нашей бытовой культуры.

Публичная часть моей работы казалась мне самой непривлекательной. Я понимал ее необходимость, но никогда не считал важной. Пресс-служба настойчиво подталкивала меня на разные пиар-акции. Придумывали новые форматы общения с телеканалами, встречи со студентами, импровизированные интервью при посещениях строек или новых предприятий. Проходило все очень интересно, но я считал, что не следует создавать у населения ожиданий, которые власть, скорее всего, не сможет выполнить в полном объеме. Потом у людей наступит разочарование, и надо будет думать, что с этим делать.

Я убеждал себя в том, что по итогам хорошей работы – пусть позже, через год, через пять лет, – люди все равно оценят сделанное мной. Не стоит тратить время и энергию, чтобы получить их признание прямо сейчас. Мое слишком серьезное отношение к данным обещаниям перекрывало мне дорогу к популизму и демагогии. Дать слово, договориться о чем-то и не выполнить – это для меня было категорически неприемлемо. Я считал, что обещать надо всегда меньше того, что ты в состоянии сделать. Поэтому, наверное, мои речи и интервью всегда оставались честными, конкретными и сдержанными, хотя, может, порой и не в меру.

Над своими выступлениями всегда работал сам и даже придумал для этого собственную технологию. Сначала я составлял план выступления и выделял главные его акценты. После этого помощник разворачивал их в текст. Дальше текст возвращался ко мне, и начиналась основная работа. Обычно в итоге выступление менялось до неузнаваемости, а помощникам я в шутку говорил, что привлекаю их, чтобы понять, как нельзя писать.

Я перечитывал написанное и безжалостно редактировал: выбрасывал все слова, знаки препинания, без которых можно обойтись, максимально упрощая структуру предложений. Устная речь не должна изобиловать сложными оборотами, они затрудняют ее восприятие. Потом откладывал получившийся текст в сторону, а через день возвращался к нему со свежим взглядом и дорабатывал до финального варианта. Перед самим выступлением отмечал маркером ключевые слова в каждом предложении. Это позволяло лишь изредка бросать взгляд на листки с текстом и сохранять хороший зрительный контакт с аудиторией. У каждого своя особенная ритмика речи, привычные обороты и словарный запас. По тому, как человек читает, всегда видно, является ли он автором текста.

В те годы администрация президента стала локомотивом кипящей в стране работы, задала ей бешеный темп, от которого никто в госаппарате не вправе был отставать. Иногда даже думаю: может, поэтому я и не хотел оставаться на должности президента? Складывалось ощущение, что жизнь течет по казарменному распорядку, который я сам себе навязал, а все самое интересное проходит мимо. Как в старом советском анекдоте: во время приема в партию члены бюро райкома объясняют молодому кандидату, каким должен быть моральный облик коммуниста: «Кристально чистый во всем! Нельзя пить, курить и с женщинами флиртовать!» И тут один из членов бюро, старый коммунист, задает вопрос на засыпку: «А если будет нужно, готов ли ты за партию жизнь отдать?» Совсем расстроенный кандидат робко отвечает: «Конечно, готов. Зачем мне такая жизнь?»

Хотя я и после отставки продолжал жить по жесткому расписанию.

Глава 21

Осознанное решение уйти из политики

Года за два до окончания второго президентского срока я начал думать об отставке. Прежнего азарта работа уже не вызывала, все шло как в отлаженном механизме, и появилось ощущение, что моя жизнь движется по кругу. Проводить реформы было по-прежнему интересно, но обязательная, из года в год повторяющаяся рутина начала изрядно надоедать. Позволить себе расслабиться, заняться личными делами я не мог – слишком серьезно относился к должностной ответственности. Мне действительно захотелось от всего этого уйти, получить свободу и переключиться на что-то другое. Это не являлось усталостью, от работы я не уставал. Осознание того, что рано или поздно я все равно уйду, присутствовало всегда, но сейчас оно стало кристально ясным. Возможно, мне хотелось избавиться от постоянного ощущения ответственности.

За всех.

Люди в Армении убеждены, что президент в ответе за все, что бы ни происходило в стране. И неважно, что по Конституции он вообще не имеет к этому отношения: все равно решения всех вопросов ожидают именно от президента. С этим ощущением ответственности за все и за всех я жил не один десяток лет – еще с тех пор, как возглавил движение за независимость в Карабахе. И понимал, что этот тяжелый груз смогу сбросить только вместе с должностью.

Я готов был сделать это с легкостью – атрибутика власти никогда не доставляла мне удовольствия. Напротив, чрезмерное внимание, охрана, целый штат обслуживающего персонала и готовность окружающих услужить меня только напрягали. Попасть в рукав своего пиджака или открыть дверцу автомобиля я способен и сам, без помощников.

Всем, кто спрашивал меня о моих планах, я говорил, что намерен уйти согласно Конституции. Не все верили в искренность этих слов. Многие были убеждены, что я собираюсь баллотироваться на третий срок или ищу другие возможности остаться в политике и держать все под контролем. Меня считали человеком властным, а впечатляющие успехи в развитии страны