Лёха - Николай Берг

— Из принципа. С паршивой овцы, знаете, хоть шерсти клок.

— Мы, значит, паршивая овца?

— Ну, не лошадь же. Втюхиваете нам своих ранбольных и — фьють пташка! Пока по лесам блукаете — хлядь и война кончится. Так, что ли? — иронично глянул на фарфорового офицерика пышноусый

— Не так! Но нам нужно идти на соединение с основными силами! Положено так!

— Так мы ж разве против? Мы только — за! Вот они мы — давайте идите на соединение. И скоренько будет у нас вполне себе боеспособное подразделение, с которым уже можно серьезные дела делать. А дальше мы с соседями соединимся, мы такие не одни в лесах. И будет у вас справочка где вы все это время находились и чем занимались, соответственно вопросиков к вам будет меньше. А орден вы и тут получите.

— Ишь вы как все вывернули. Патронами не поделитесь? Их же у вас много?

— Будете уходить — не поделимся. Незачем отрезанный ломоть в чужой торбе солить. А вот если останетесь — то будет вам патроны. Пока правда, если уж совсем честно — у нас до чорта пистолетных — к нагану и ТТ. Но к винтовкам тоже скоро будет с походом. И харчи у нас есть и табак. А вообще тугой вы, лейтенант, прям как невеста нецелованная. Ломаетесь, как пряник печатный. Ну, предположим, выйдете вы к нашим. Через месяц в лучшем случае. Немцы-то уже Днепр перешли. А может — и не выйдете. Речек тут много, мосты почти все под присмотром. По дорогам идти быстро не выйдет, тоже под приглядом. Жратву тоже не просто получить. В итоге все равно в партизаны пойдете, как нарветесь на группу, где командир постарше вас по чину будет. Цыкнет он на вас — и куда вы денетесь. Но там-то и так командир будет, а у нас тут обученных — нету. Чином-то хражданским мы с паном лекарем повыше вас будем, да для военного дела это не значительно.

— И какой же чин у пана лекаря? — поднял вопросительно бровь лейтенант.

— А профессор он.

— Ого! А что профессор в такой глуши делает?

— Наши держали вокзал, чтобы несколько составов успели уйти со станции. Половина ушла. В том числе состав с эвакуированными. Но недалеко — в паре десятков километров германские авиаторы железнодорожный мост повредили — спокойно ответил врач, неожиданно оказавшийся аж профессором.

— Ясно. Нам с бойцами надо посоветоваться — сказал лейтенант.

— Кто ж вам мешает? Несите пока больного к телеге, заодно и посоветуетесь. А мы тут пока покурим. Кофеек у вас есть еще? — повернулся профессор к Середе.

— Для дорогих гостей — найдется.

Достать пару смазанных вчера винтовок из тайника было минутным делом. На всякий случай патроны из казенника красноармеец выдернул и, когда дотащили Усова до телеги, передал леснику оружие разряженным. Тот внимательно проверил полученное, пересчитал скрупулезно патроны, хмуро кивнул, и не спеша уехал по дорожке, увозя свою добычу и худенького Усова впридачу.

— Надо решить, что дальше делать будем — сказал Берёзкин, проводив телегу взглядом. Семенов переглянулся с бурятом.

— Так товарищ лейтенант — как вы и сказали — идти на соединение с нашими войсками — ответил пулеметчик.

— Понятно. Ваше мнение? — глянул на бурята.

— Он сказал — кивнул бурят на своего сослуживца.

— Вы, ефрейтор?

— От добра добра не ищут. Оставаться надо — уверенно заявил человек с непроизносимой фамилией.

— Ты что, сдурел? — удивился Семенов. Искренне удивился. Просто говоря — не ожидал такого. И немножко растерялся даже.

— Поясните — попросил своего пожилого товарища молоденький лейтенант.

— А что пояснять? Было нас десять человек неделю тому назад. А осталось четверо, двое неходячих — при том, что серьезных потерь мы за это время противнику не нанесли. Двести километров по территории противника еще идти… Да и прав этот хитрован усатый — если повезет и нарвемся мы дальше на таких же, только там окажется какой майор или полковник, да прикажет нам присоединиться — что делать будем? Точно так же и останемся. Боеприпасов — чорт ма, провианта — чорт ма, теплой одежды — опять же чорт ма.

— Половченя с начала с самого — лежачий — поправил лейтенант, внимательно слушая.

— Ты прямо как штатский какой рассуждаешь — заметил Семенов.

— Сынка, я солдатом был, когда ты еще и не родился — хмуро заметил Брендерберя, или как его там.

— Да я вижу, что ты старый — поддел ответно пулеметчик.

— И старый тоже. И партизаном был, так что знаю, что говорю. Башка немецкая далеко уползла. А хвост — вот он тутай. Хватай да тяни. Или башмаком наступай. Опять же — почему они нас уговаривают — мы и впрямь им можем сильно помочь. Опыта у нас хватает, чтоб делиться. Даже у тебя, молокососа — ласково уел Семенова ефрейтор.

— Ладно, потом поговорите — обрезал лейтенант раньше, чем Семенов успел отреагировать — вы, старшина, что скажете?

— Считаю, что оставаться надо — поразил пулеметчика с в самое сердце спокойный ответ Лёхи. Вот уж совсем не ожидал. Совершенно.

— Обоснования?

— То, что сказал ефрейтор. Вот мы шли себе и шли. Нарвались, извините, на вас. И теперь делаем то, что вы говорите. Нарвемся на старшего чином — опять та же песня будет. Ну, и чего бегать зря? Мне понравилось засады делать, так чем на бегу — так лучше тут. Кроме того, если удастся сколотить достаточно большое эээ… партизанское соединение, то вполне можно бы и о связи вопрос решить. Даже и авиатранспорта получать.

— Аэродром в лесу сделать? — съехидничал Семенов.

— Легко — спокойно сказал Лёха. Так уверенно, что Семенов опять растерялся — видел он аэродромы, хлопотное это дело. Но откуда потомку это знать — он же летчик только по петличкам! Но ведь уверенно говорит!

— Мнения разделились — хмыкнул лейтенант.

Махнул рукой, все поняли правильно и двинулись обратно.

— Слушай, а ты что говорил, что ты — солдат? Это же не по-нашенски, мы же — красноармейцы? — спросил пулеметчик у ефрейтора.

— Я, хлопец, родился в Австро-Венгрии. И променял убогое батрачество на солдатчину вполне добровольно. Тогда наших набирали в украинский легион сечевых стрельцов, за австрияков воевать. Потом — русский плен. Оттуда удрал — был в Галицкой армии, с поляками махались. Пока в тифу валялся — браты сляпсили у меня и сапожки и всю амуницию, вышел в обносках, словно неборак последний. Тут как раз попал к атаманше Марусе, от нее подался к Махно, немцев били, петлюру, деникинцев. А потом красные появились, к ним пошел, так что воевать мне нравится, мое это.

— Эк тебя помотало! Не опасаешься такое открыто рассказывать? — поосторожничал Семенов, взглянув на собеседника.

— Там, где надо и кто надо — знают — усмехнулся Бендеберя.

— И?

— А вот он — я. Еще вопросы есть?

— Вопросов-то много — честно ответил Семенов.

— Хорошие вояки всем нужны. А в начальство высокое я никогда не лез, мне и так добре. Я теперь не чоловик, а боевая единица. Основа любого войска — кто ж меня тронет?

Сильно удивленный тем, что идет рядом вроде как с австрияком, или поляком или черт его знает еще кем, бывшим в таких армиях, о которых пулеметчик и слыхом не слыхивал, Семенов замолк. Отводил от лица ветки, старался смотреть по сторонам, думал, что делать дальше. Выходка потомка из головы не шла, никак не мог ее понять и выполнение приказа умершего взводного таким образом откладывалось на неизвестно какое время. Это не нравилось бойцу, он любил, когда все шло по порядку и вовремя, а тут все вперекосяк идет.

Потомок, как ни в чем ни бывало, шел рядом с лейтенантом, они о чем-то негромко беседовали. Пулеметчик подошел поближе, дивясь такой горожанской беспечности — идут молокососы, болтают, словно на прогулке в ЦПКО, а не в чужом лесу. Замечание старшему по званию, однако, делать не стал, не по чину, поневоле прислушался о чем речь.

— …БТ немцы уже спалили к тому времени, а на тридцатьчетверку они своих штурмовиков бросили — саперов. Лютые сволочи, выдрессированные. Боевое охранение фланговое то ли минами накрыло, то ли они гранатами закидали, но появились в деревне незаметно, да и практически под прикрытием артобстрела — и сразу к танку — негромко, но внятно толковал лейтенант, а Лёха внимательно слушал.

— Половченя их заметил, когда они к танку с бревном бежали…

— Бревно-то им зачем? — удивился потомок.

— А это у немцев способ такой противотанковый. Впихивают бревно между катком и гусеницей, танк едет и это бревно либо каток выламывает, либо — чаще — гусеницу рвет. Танк без гусеницы…

— … становится неподвижным. Хитро. И лихо, для этого надо иметь стальные яйца — искренне, но непонятно, восхитился дутый старшина ВВС.

— Мы тоже удивились. Дальше — больше. Танкисты успели коробочкой крутануть на месте, те, что бревно волокли — кто отскочил, кто под гусеницу попал, но все равно уже врукопашную с танком сошлись. Пара фрицев ухитрилась на танк запрыгнуть и брезентом закинуть башню и триплекса у водителя. Брезент они у самих же танкистов взяли — сзади за башней лежал. А танк ослеп, там и так-то не видно ни черта — меня пригласили в танке посидеть, пока до минометов тихо было, убедился своими глазами. Половченя с командиром танка — лейтенантище такой был рыжий и конопатый, как воробьиное яйцо, пытались из своих наганов в щели стрелять, но немцев не зацепили. Тогда пушку назад отвернули и пошли по сараям и хатам кататься, брезент с саперами обломками и снесло. Только в разные стороны как воробьи порскнули. Значит, опасность осталась. А поди найди этих саперов — прячутся же. Пока искали, кого бы задавить в плане ответной мести, другой штурмовик им канистру с бензином на корму закинул. И поджег.