Хозяин Проливов - Ольга Елисеева

Аданфарс сумел вырваться и, прикрываемый небольшим отрядом, бежал обратно через брод. Не меньше трех сотен его всадников полегло на месте. Это означало, что скифы понесли большие потери еще до начала набега.

Но ничего этого уже не видел и не знал Гелон, сбитый первым же ударом пантикапейских стрел, еще до того, как скифы, обнаружив обман, всадили мечи в спину перебежчику. После боя Левкон нашел друга, приказал завернуть его в плащ и приторочить к спине лошади. Он вез Шаб страшный дар и не мог избежать этой чести, потому что не отговорил Гелона от задуманного. Не сумел отговорить.

Сразу после поражения у Гадючьего брода Аданфарс ушел обратно в степь, чтоб зализать раны. Он должен был перегруппировать войска и подавить недовольство тех, кто утверждал, будто в пустяковой стычке царь потерял слишком много всадников. Все, однако, понимали, что затишье не продлится долго, и как только скифский владыка вновь оседлает хребет возмущенным номадам, он с еще большим остервенением бросит их к Боспору. Хозяин Проливов ощетинился и ждал новых нападений.

В начале зимы ударил жуткий мороз, сковавший море ледяным панцирем и крепко связавший оба берега. Делайс немедленно послал к Бреселиде гонца с известием о событиях на Гадючьем броде. Прямо он ни о чем не просил, но из письма царица меотянок должна была понять: пора вести всадниц на пантикапейскую сторону.

Ответа не последовало. Архонт в тревоге вглядывался в заснеженную даль, не появится ли черная точка, движущаяся в сторону Пантикапея. В ясные дни с вершины Шелковичной горы был виден противоположный берег пролива. Но он оставался пустым.

А потом наступила оттепель. Холмы Синдики заволокло туманом, и снежный морок повис в воздухе густой пеленой. Невозможно было рассмотреть не то что другой берег, но и свой собственный. С башни архонт не различал крыш городских домов внизу.

Он опасался, что скифы найдут нового проводника, теперь уже настоящего, и в такой туман подойдут под самые стены города. Уничтожить патрули на дорогах сейчас не представлялось сложным делом. Дозорные с трудом различали друг друга, и понять, свой или чужой, можно было, лишь вплотную подпустив человека к себе.

В такие дни вынужденного бездействия Делайса нередко посещали светлые мысли. Неплохо было бы посадить часть войска на корабли и морем перебросить в тыл скифам. Скажем, на мыс Гераклий. Но кто отважится выйти в зимние воды Меотиды? Разве что бывшие пираты Асандра.

От меотянок все еще не было никаких известий, да и трудно было ожидать гонца по такой погоде. Оттепель подтопила лед, и зимние броды сделались сначала очень опасны, а потом и вовсе непроходимы. Именно в эту пору от беглых рабов стало известно, что Аданфарс наконец выступил в поход. Архонт велел снять дозоры на перешейке у лимана, но плотно прикрыть валы. Это должно было позволить цедить скифские отряды в степь у Мышиного мыса и расправляться с ними небольшими порциями.

Сама коса, стиснутая морем и соленым озером, была крайне неудобна для боя. Большинство сражающихся рисковало в первые минуты оказаться по пояс в ледяной воде или увязнуть в иле. Поэтому для сражения архонт выбрал степь за Мышиным, ровную, как стол, и огражденную с юга грядой невысоких холмов, за которыми всегда можно было оставить резерв. Но в том-то и беда, что ничего похожего на резерв у Делайса не было. Пантикапейцы противостояли напору орды кочевников одни.

Накануне предполагаемого столкновения, когда, по сведениям дозорных, скифы были уже близко к косе, архонт в сопровождении конников Левкона отправился еще раз осмотреть место предстоящего боя. Подъехав к берегу, Делайс спешился и зачерпнул рукой воду. Пальцы свело от холода. Зимний панцирь моря подтаял и раскрошился. Волны с шумом швыряли на холодный песок ледяное крошево. Левкон подхватил замерзшей рукой прозрачную ледышку, в которой вода проела причудливые ходы, и уставился сквозь нее на тусклое солнце. Все окружающее плыло в матовом свете, и недалекий меотийский берег тоже.

Архонт с тоской смотрел в ту же сторону.

— Они не придут, — наконец глухо сказал он. — И это моя вина.

Гиппарх пожал плечами. Какая вина может быть в том, что за морозом пришла оттепель, разрушившая зимние броды? Пантикапей будет противостоять скифам один — эту страшную истину сейчас сознавал каждый грек, и даже те, кто еще вчера готов был бросить в архонта камень, заключи он союз с меотами, сегодня испытывали неприятный холодок в груди.

— Я сам виноват, — повторил Делайс. — Нельзя было идти на поводу у чужой подозрительности. Если б мы скрепили договор тогда, сейчас меоты уже переправились бы через пролив и были на нашем берегу.

«Тогда тебе пришлось бы с огнем искать разбежавшихся колонистов», — подумал Левкон.

— От Асандра известия есть? — Гиппарх тряхнул головой, прогоняя навязчивые мысли о меотянках.

— Да, его пираты отличились, — хохотнул Делайс. Это было единственным отрадным событием за последнее время. Две сотни тяжеловооруженных гоплитов и еще четыре сотни ополченцев в кожаных доспехах погрузились на корабли. Они сами сели на весла, галерных рабов не было. Каждый, кого Асандр намеревался перебросить в тыл скифам, должен был воевать. Плавание — не более двух дней. Еды и воды — в обрез. Если их перевернет штормом или захватит мертвая ледяная зыбь у берега — смерть. В первом случае быстрая, от холода. Во втором — страшная, медленная, с голодухи.

Из всех кораблей до места не добрался только один, налетев у мыса Совы на предательски низкие, скрытые волной скалы. Галера прочертила брюхом по обледеневшим камням и развалилась надвое. Благо до берега было недалеко, и часть экипажа достигла его вплавь, а потом на пронизывающем ветру галопом бежала до усадьбы Левкона Леархида, находившейся к востоку от мыса.

Остальные суда благополучно обогнули Гераклий и причалили к берегу уже за спиной у ушедших вперед скифских номадов, о чем Асандр немедленно послал архонту весть. Теперь Делайс молил Иетроса, чтоб отставшие или затерявшиеся в степи скифские отряды случайно не набрели на гоплитов и ополченцев, не задержали их, чтоб те вовремя ударили в спину Аданфарсу, чтоб, чтоб, чтоб…

Золотая Колыбель была вынесена перед войсками в полдень. Ненадолго прекратился мокрый снег, и проглянуло белое заспанное солнце. Но даже этого скупого старческого света оказалось достаточно, чтоб Люлька Богов заблестела ярче всех небесных светил. Казалось, солнце полыхает на земле, а не в облаках.

Многие потом уверяли, что слышали перед боем, как громко заплакал в Колыбели невидимый ребенок. Чтобы успокоить его, нужна была женщина. Лишь ее белым усталым рукам разрешалось опускаться в глубину Солнечной Лодки. Но не было женщины среди стоявших сомкнутыми рядами воинов. И снова во многих зачерствевших сердцах шевельнулось сожаление об отвергнутом союзе с меотянками. Их царица, благодаря древности и славе своего рода, была достойна прикоснуться к Золотой Колыбели.