Царица проклятых - Энн Райс

– Вот мои потомки, – сказала Маарет, – потомки Мириам, нашей с Хайманом дочери, дочери моего народа, чья кровь текла во мне и в Мириам, – их существование, как видите, было прослежено по материнской линии на протяжении шести тысячелетий.

– Представить невозможно! – прошептала Пандора. Она тоже готова была расплакаться. Что-то в ее удивительной меланхоличной красоте, величественной и отрешенной, до сих пор напоминало о былой природной теплоте. Казалось, это откровение задело ее, напомнило обо всем, что она так давно потеряла.

– Это всего лишь одна человеческая семья, – тихо произнесла Маарет. – Но нет на земле нации, не хранящей в себе ее частицу, а потомки мужчин, не учтенная мною кровь от нашей крови, без сомнения, распространились в не меньших количествах, чем те, чьи имена мне известны. Многие из тех, кто ушел в пустынные просторы Великой Руси, в Китай, в Японию и в другие загадочные страны, потеряны для этой летописи. Как и множество людей, чей след с годами я по разным причинам потеряла. Тем не менее их потомки здесь! Каждый народ, каждая раса, каждая страна имеет представителей Великого Семейства – арабы, евреи, англосаксы, африканцы, индусы, монголы, японцы и китайцы. Иными словами, Великое Семейство – это семья всего человечества.

– Да, – прошептал Мариус. Удивительно было заметить в его лице эмоции, слабый человеческий румянец и не поддающийся описанию, почти неуловимый огонек в глазах. – Одна семья – и все прочие семьи... Он подошел к гигантской карте и не смог не поднять руки, изучая расположение лампочек на тщательно смоделированной земной поверхности.

Джесс почувствовала, как ее обволакивает атмосфера той давней ночи, но почему-то эти воспоминания, на миг так ярко промелькнувшие перед ней, померкли, словно больше не имели значения. Она оказалась в непосредственной близости от всех тайн, она опять стояла в этой комнате.

Она сделала шаг к темным тонким надписям на стене и всмотрелась в мириады крохотных имен, выписанных черными чернилами, потом отступила и проследила развитие одной ветви, постепенно поднимавшейся к потолку через сотни различных вилок и изгибов.

И, ослепленная исполнением своих самых сокровенных мечтаний, она с любовью подумала обо всех знакомых ей душах, составляющих Великое Семейство, о загадке наследия и близости. То была минута вне времени, для нее – спокойная, она не видела белых лиц своей новой родни, безупречных, неестественным образом навеки застывших бессмертных тел.

Для нее все еще дышал жизнью реальный мир, вызывающий в ней благоговение, скорбь и, вероятно, самую прекрасную любовь, на которую она была способна, и на мгновение ей показалось, что возможности естественного и сверхъестественного сравнялись в своей непостижимости. Сравнялись в своей силе. Никакие чудеса бессмертных не могли затмить эту огромную и простую летопись. Великое Семейство...

Ее рука поднялась, как будто по собственной воле, а когда свет скользнул по серебряному браслету Миля, который она до сих пор не снимала с запястья, она молча приложила пальцы к стене. И ее ладонь накрыла сотню имен.

– Вот что стоит под угрозой, – приглушенным от грусти голосом произнес Мариус, не сводя глаз с карты.

Джесс поразило, что голос может звучать так громко и одновременно так тихо. Нет, подумала она, никто не тронет Великое Семейство. Никто не посмеет тронуть Великое Семейство!

Она повернулась к Маарет, Маарет смотрела на нее.

«А вот и мы, – подумала она, – на противоположных концах этой лозы – Маарет и я».

В душе Джесс нарастала ужасная боль. Ужасная. Быть стертой из реальной жизни – это казалось ей неотразимым, но мысль о том, что сама реальная жизнь окажется стертой с лица земли, была невыносима.

Все долгие годы, проведенные в Таламаске, когда она видела духов, неугомонных призраков, полтергейстов, приводящих в ужас своих ошарашенных жертв, ясновидящих, говорящих на чужих языках, она всегда понимала, что сверхъестественное по какой-то причине не способно наложить свой отпечаток на естественное. Как же права была Маарет! Не имеющие отношения к действительности, да, никакого отношения – они не в состоянии вмешаться!

Но теперь этому угрожали перемены. Нереальное превратилось в реальность. Абсурдно было стоять в этой странной комнате, среди поразительных, внушительных фигур и говорить, что это не должно произойти. Это существо, существо, которое все называли «Мать», могло проникнуть сквозь завесу, так давно скрывавшую его от смертных глаз, и коснуться миллиона человеческих душ. Что видел Хайман, когда смотрел на нее такими глазами, как будто понимал ее? Видел ли он в Джесс свою дочь?

– Да, – ответил Хайман. – Мою дочь. И не бойся. Мекаре придет. Мекаре исполнит проклятие. Великое Семейство будет жить.

Маарет вздохнула.

– Узнав, что Мать пробудилась, я и не догадывалась, что она сделает. Поразить своих детей, уничтожить зло, порожденное ею же, вышедшее из нее, из Хаймана, из меня, изо всех нас, кто по причине невероятного одиночества поделился своей силой с другими, – этого я оспаривать не могла! Какое мы имеем право на существование? Мы – результат случайности, мы – ужас. И пусть я жадно цепляюсь за свою жизнь, не менее яростно, чем раньше, я не могу осуждать ее за то, что она убила столь многих...

– И еще убьет, – в отчаянии произнес Эрик.

– Но теперь она накрыла своей тенью Великое Семейство! – продолжила Маарет. – Это их мир! А она хочет сделать его своим! Если не...

– Мекаре придет, – сказал Хайман. Его лицо оживилось открытой и простодушной улыбкой. – Мекаре исполнит проклятие. Я сделал Мекаре тем, что она есть, чтобы она его исполнила. Теперь это наше проклятие.

Маарет улыбнулась, но совершенно по-иному, выражение ее лица было печальным, снисходительным и на удивление холодным.

– Надо же, неужели ты веришь в подобную симметрию, Хайман?

– И мы умрем, все умрем! – воскликнул Эрик.

– Должен быть способ убить ее, – хладнокровно вмешалась Габриэль, – и самим избежать смерти. Мы должны подумать об этом, подготовиться, разработать какой-то план.

– Пророчество не изменить, – прошептал Хайман.

– Хайман, если мы чему-то и научились, – сказал Мариус, – то лишь тому, что не существует такой вещи, как судьба. А если нет судьбы, то нет и пророчества, Мекаре идет сюда, чтобы исполнить клятву, – возможно; больше она ничего не знает или же ничего не может сделать, но это не означает, что Акаша не сможет защититься от Мекаре. Вы думаете, Мать не знает, что Мекаре пробудилась? Вы думаете, Мать не видит и не слышит, что снится ее детям?

– Да, но пророчества имеют обыкновение сбываться, – возразил Хайман. – В этом состоит их магия. В древние времена все мы это понимали. Сила чар – в силе воли. Можно сказать, что в те темные дни все мы были величайшими гениями психологии, ведь нас можно было убить силой чьих-то планов. А сны, Мариус, сны – это только часть большого плана.

– Не говори так, словно это уже свершилось, – сказала Маарет. – У нас есть еще один способ. Мы можем использовать силу разума. Теперь она может говорить, не так ли? Она понимает, что ей говорят. Допустим, ее можно будет разубедить...

– О, да ты совсем с ума сошла! – сказал Эрик. – Ты собираешься говорить с этим монстром, который бродит по миру, превращая своих отпрысков в пепел?! – С каждой минутой ему становилось все страшнее. – Что знает о разуме тварь, которая воспламеняет души невежественных женщин, чтобы они восстали против своих мужчин? Она разбирается только в резне, смерти и жестокости, и из твоего рассказа следует, что так было с самого начала. Мы не меняемся, Маарет. Сколько раз ты сама говорила мне об этом! Мы приближаемся к идеальному воплощению того, какими должны были стать.

– Никто из нас не хочет умирать, Эрик, – терпеливо ответила Маарет. Но неожиданно ее отвлекло что-то другое.

В тот же момент почувствовал нечто и Хайман. Джесс вгляделась в них обоих, стараясь понять, что все-таки происходит. Потом она осознала, что и с Мариусом произошла едва заметная перемена. Эрик окаменел. Миль, к удивлению Джесс, не сводил с нее пристального взгляда.

Они прислушивались к какому-то звуку. Это читалось в движении их глаз. Люди слушают глазами: когда они впитывают звук и пытаются установить его источник, у них пляшут зрачки.

Эрик неожиданно сказал:

– Всем молодым следует немедленно отправиться в подвал.

– Какой смысл? – возразила Габриэль. – К тому же я хочу остаться здесь. Как она ни прислушивалась, она не могла уловить этот звук.

Эрик обернулся к Маарет.

– Ты позволишь ей уничтожить нас одного за другим?

Маарет не ответила. Она очень медленно повернула голову и устремила взгляд в сторону лестничной площадки.

И тогда Джесс наконец-то услышала. Естественно, человеческому уху было не под силу различить слуховой эквивалент напряжения, лишенного вибрации. Это напряжение пропитало ее, как и все материальные частицы в комнате. Оно наполнило помещение и сбивало ее с толку: хотя она видела, что Маарет обращается к Хайману, а Хайман ей отвечает, слов она не слышала. Она зажала уши руками. Как в дымке, она увидела, что Дэниел сделал то же самое, но они оба знали, что все это бессмысленно.