Фантастические тетради - Ирина Ванка

По этой ли причине или вследствие опыта проб и ошибок, мадистологи с тех времен и по сей день являют собой образец честности для всего разумного Ареала. Эти существа с врожденной честностью, тупой и прямолинейной, которая подвела бы любого человека при первой же жизненной коллизии, для них является единственной возможностью не растратить впустую свои труды; возможность существовать в совершенно чуждой для них среде и всегда иметь возможность обойти прямое столкновение с предметом своих исследований, который (по выражению Матлина) постоянно находится в состоянии самообмана, а также обмана всех окружающих. От «хроник Астари» могу добавить, что исследуемое явление так же имеет свойство покидать свою привычную среду обитания — на этот случай состояние «самообмана» может быть для них таким же единственным способом выжить.

Не могу утверждать, что сама техника защиты мозга целиком обязана своим существованием Аритабору. Но посредники, по логике вещей, найдя теоретическую основу этой защиты, должны были первыми погрузиться в исследования. Но именно они самоустранились в первую очередь. Возникает вопрос, почему? Из-за чувства самосохранения? В этом случае, почувствовав опасность, логично было бы поделиться своими опасениями с теми, кто ее не почувствовал. Тем более что опасность наверняка бы имела глобальные масштабы. Истинной причины установить так и не удалось. Если кого из посредников где-нибудь припирали к стенке вопросом: «почему ж ты… с твоими природными посредническими способностями, не хочешь даже попробовать?» — ответы были похожи друг на друга, будто их штамповали на одном конвейере: «Невозможно изучить явление, которое не созрело для того, чтобы дать себя изучить. Здесь дело не в нас и не в них, а только в бесполезной трате времени». То есть, перевожу: если когда-нибудь мадиста явится в Аритабор с белым знаменем, чтобы упросить посредников сесть с ней за стол переговоров, те тот час же бросят все дела и проявят в полной мере все свои незаурядные посреднические дарования.

Заключается ли в этом подходе особая хитрость, выжидательная тактика или способ обезопасить себя? Неизвестно. Только мадиста их действительно, на удивление, мало беспокоит. «У нас суверенитет, — говорят посредники, — такой суверенитет дороже принципа».

Глава 34

По истечении условленного срока, Суф привез в ЦИФ контейнер, переданный ему очередной вернувшейся из Акруса экспедицией. А к тому времени, как Матлин добрался до ЦИФа, контейнер уже стоял в лаборатории, и Ксар расхаживал вокруг него с весьма озадаченным видом.

— Там не все в порядке, — сообщил он Матлину, — я не могу вскрывать его здесь. Это надо делать в особняке и только в твоем присутствии. Объясняй ему, что хочешь, но он должен быть уверен, что находится на Земле. Иначе я не смогу его контролировать. И еще, имей в виду, что в контейнере он не один.

Гренс действительно был не один, а с мальчишкой, которого называл сыном и который, в отличие от отца, оказался в полном порядке. До такой степени, что после вскрытия контейнера первым делом удрал и причинил немало хлопот Ксару, который «вручную» пытался его ловить по всему заповеднику, пока Матлин не испек котелок картошки с луком и не подманил обессилившего изголодавшегося ребенка на еду.

Гренс открыл глаза сразу, как остался с Феликсом наедине, будто ждал этого момента.

— Салют! Я рад, что ты еще жив, Феликс.

— С чего ты вбил себе в голову, что я не должен быть жив?

Гренс закрыл глаза и на некоторое время отключился от внешнего мира. Он постарел, сгорбился, отрастил себе бороду и шевелюру длиннее бороды, побледнел и постоянно держал пальцы сцепленными, чтоб не было заметно, как они дрожат.

— Я на Земле?

— Разумеется.

— Черт вас всех дери! Я думал, ты догадаешься забрать меня куда-нибудь еще… — он прошелся к окну и взглянул вниз. Матлин встал за его спиной.

— Павлин. Я купил его в Ялте, думал, будет красиво, но собака обгрызла ему весь хвост. Теперь он стесняется его показывать.

— Я так понимаю, что мы не в Москве, — предположил Гренс, — и то, слава богу! Это Крым? Ты здесь живешь?

— Точнее, отдыхаю.

— Поздравляю. Если можно, я поживу немного у тебя. Ах, да! Голли! Если разрешишь, он тоже здесь поживет. Он читает мне вслух на ночь. Это успокаивает.

— Надеюсь, сам ты еще не разучился читать? — Матлин торжественно возложил на подоконник первый рукописный вариант мемуаров. И Гренс с интересом пощупал рукопись.

— Не маловато ли? Сколько лет, Феликс! Сколько впечатлений! Откуда в тебе столько отвращения к написанию мемуаров? А впрочем, я знаю — ты сделал это только для меня, хотел уважить убогого архивариуса. Спасибо, — он вернулся с рукописью на диван и зашуршал страницами в самую середину тетради. Но, прочтя пару строк, отложил. Пальцы его стали дрожать сильнее прежнего, а на глаза навернулись слезы.

— Нет, Феликс, я не в состоянии… Я не могу понять, зачем ты притащил меня на Землю? Не мог найти местечка поскромнее? Эти рукописи мне нужны были там… Я без них — как слепой червяк в темной банке. Теперь мы с тобой могли бы сделать все! Только мы вместе, а ты… взял и притащил меня на Землю! Ну что тут скажешь!.. Да еще собираешься развлекать фантастикой, — он указал дрожащим пальцем на мемуары, — да меня с детства тошнит от фантастики!!! Особенно от той, что претендует на правдоподобие. Я все равно, никогда и ни за что не смогу поверить в эту липу!!! Ты считаешь меня ненормальным?

— Послушай, приятель, а ты действительно… не тронулся ли?

— А ты действительно хочешь знать, тронулся ли я? Как бы тебе хотелось? Как бы это лучше уложилось в твой сюжет?

— Собственно… — замялся Матлин, — мне наплевать. Во-первых, это не мой сюжет; во-вторых, это такой «сюжет», что все, что бы с тобой ни случилось, в него прекрасно уложится, так что зря не волнуйся. Лучше отдохни, приди в себя, — он присел на край дивана рядом с трясущимся Гренсом. — Тебя что-то напугало в архиве? Ты понял, что произошло с первой цивилизацией Акруса, и от этого тебя трясет?

Гренс неуверенно кивнул.

— Ты все расскажешь мне, правда?

Гренс еще раз кивнул и начал теребить уголок тетради.

— Конечно, — произнес он с дрожью в голосе, — когда-нибудь мне все равно придется об этом рассказать, но это будет еще одна фантастика, в которую не поверит ни один нормальный человек.

— Если даже тебе когда-нибудь удастся убедить себя в том, что все, что с нами произошло — фантастика, от твоего сумасшествия не убудет. И потом, какой в этом смысл, Андрюха, если это твоя жизнь! Какая тебе разница, поверит в нее кто-нибудь — не поверит…