Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз - Грегори Магвайр

— Ну и ну, — покачала головой ведьма. — Вся страна только и говорит об этой Дороти. И что там дальше?

— Солдат сказал, они попросили у Гудвина исполнить самые заветные желания. Страшила — это соломенное пугало — попросил мозги, Ник Востр — это железный дровосек — попросил сердце, а Трусливый Лев — смелость.

— А Дороти небось попросила рожок для обуви?

— Дороти попросила, чтобы ее вернули домой.

— Надеюсь, ее желание исполнится. И?…

Тут Лир смутился.

— Нет уж, раз начал рассказывать, так выкладывай все до конца. Аппетит мне эти сплетни не отобьют, не волнуйся.

Лир покраснел.

— Солдаты говорят, Гудвин отказал.

— Тебя это удивляет?

— Он сказал, что выполнит их желания, когда… к-когда…

— Это что еще за новости? С каких пор ты снова стал заикаться? Говори нормально, или я тебе всыплю!

— …Когда Дороти с друзьями тебя убьют, — выдавил Лир. — Солдаты сказали, это за то, что ты умертвила одну престарелую даму в Шизе, очень известную. Они уверены, что ты убийца. И еще что ты сумасшедшая.

— Скорее я их убью, чем они меня, — усмехнулась ведьма. — Никчемные бродяги. Гудвин просто пытался от них избавиться. Не удивлюсь, если он поручил своим штурмовикам прирезать девчонку, как только страсти о ней поулягутся.

И конечно же, Гудвин отобрал у нее башмачки. Вот досада! Зато до него дошли слухи о покушении на мадам Кашмери. Теперь уже ведьма сама верила в то, что ее убила. Иначе получалась бессмыслица.

Лир замотал головой.

— Солдаты говорят, штурмовики ее и пальцем не тронут, побоятся. Ее считают могущественной феей.

— Что твои солдаты здесь, у черта на рогах, понимают в политике?

Лир пожал плечами.

— Разве тебе не приятно, что сам Гудвин знает, кто ты такая? Ты что, и правда убийца?

— Не важно. Когда вырастешь — поймешь. Или так и не научишься понимать; тогда тем более не важно. Тебя я убивать не стану, если ты об этом. Но почему тебе так удивительно, что меня знают в Изумрудном городе? Только потому, что ты меня не слушаешься и мое мнение в грош не ставишь, весь мир должен относиться ко мне так же? — Но ведьма была польщена. — Знаешь, Лир, если во всех этих слухах есть хоть доля правды, то лучше тебе пока не соваться в Красную Мельницу. Тебя могут поймать и держать в заложниках, чтобы я добровольно сдалась девчонке и ее дружкам.

— Я хочу увидеть Дороти, — сказал Лир.

— Это что еще такое? Неужели гормоны в голову ударили? Надо было тебя подрезать, пока не созрел.

— И никто меня не похитит, не волнуйся. Да и не пойду я в Красную Мельницу, я хочу быть здесь, когда они придут.

— Я и не собиралась волноваться. Похитят — пеняй на себя. Мне же легче — одним ртом меньше.

— Да? А кто тебе будет дрова каждый день наверх приносить?

— Ника Востра найму. У него как раз топор подходящий.

— Как, ты его видела? — разинул рот Лир. — Не может быть!

— Может, может. Кто сказал, что я не вращаюсь в лучших кругах?

— Значит, ты и Дороти видела? — Лир оживился и заблестел глазами. — Какая она собой, расскажи, пожалуйста, тетушка ведьма!

— Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не называл меня тетушкой. Ты же знаешь, что мне это не нравится.

Но Лир не отставал, пока ведьма не прошипела:

— Она красивая безмозглая кукла и верит всему, что ей говорят. Если она сюда доберется и ты скажешь, что любишь ее, она и этому поверит. А теперь проваливай, у меня дела!

Лир пошел, но остановился у дверей.

— Лев хочет смелость, Железный Дровосек — сердце, Страшила — мозги, Дороти — попасть домой. А чего хочешь ты?

— Чтобы меня оставили в покое.

— Нет, правда.

Ну как она могла сказать «прощения», да еще и Лиру? В насмешку над ним она начала говорить «душку сына», но осеклась на полуслове, осознав, что это может его обидеть. Результат удивил их обоих. Получилось:

— Душу.

Лир захлопал глазами.

— А ты? — уже тише спросила она. — Что бы ты попросил у Гудвина?

— Отца, — ответил он.

13

Всю ночь ведьма сидела в кресле, думала о том, что сорвалось у нее с языка, и спрашивала себя, не сходит ли она с ума. Разве если не веришь нив бога, ни в черта, можно верить в душу?

Если вырвать из себя иглы религии, чтобы не жалили при каждом движении, и освободить свое сознание от религиозного меча, — можно ли вообще жить? Или религия нужна человеку, как, скажем, лошади — мельчайшие паразиты, которые живут у нее в желудке и помогают переваривать траву? Участь народов, отказавшихся от религии, не очень-то завидна. Может, религия — это (какая избитая и циничная фраза!) необходимое зло?

Вера помогала Нессарозе и Фрексу. Возможно, это все ложь, и нет на самом деле никакого города в облаках, но разве мечты о нем не вдохновляют?

Быть может, выбрав унионизм, провозгласивший Безымянного Бога, мы подписали себе смертный приговор? Быть может, пора наконец дать Безымянному Богу имя, приблизить его к нашему собственному порочному образу, сделать человечнее, чтобы хотя бы надеяться, что ему есть до нас дело?

Ведь убери из бога все мало-мальски человечное, и что получится? Пустой ветер. Ветер, у которого есть сила, но нет чувств; ветер, из которого только на представлениях чревовещателей можно услышать голос.

Насколько привлекательнее и понятнее было древнее язычество. Лурлина, едущая по облакам на своей волшебной колеснице, готовая раз в тысячелетие-другое спуститься и вспомнить про нас. Безымянный же Бог из-за своей безымянности не может даже нанести нам визит.

Да и разве узнали бы мы его, постучись он в нашу дверь?

14

Несмотря на бодрящее снадобье, порой ведьма все-таки проваливалась в сон. Голова ее падала на грудь, а иногда и на стол, и от боли и зубовного лязга ведьма просыпалась. Теперь она подолгу стояла у окна и смотрела на дорогу, хотя и понимала, что Дороти не появится здесь раньше, чем через месяц. Если, конечно, ее еще не убили и не сожгли, как Сариму.

Из солдатской казармы прибежал заплаканный Лир. Сначала ведьма не хотела обращать на него внимания, но любопытство пересилило. Оказалось, один солдат предлагал другим, когда придет Дороти, перебить ее спутников, а саму девочку связать и хорошенько с ней позабавиться.

— Обычные мужские фантазии, не обращай внимания, — отмахнулась ведьма.

Но Лира расстроило другое. Кто-то из сослуживцев донес на этого солдата, его схватили, кастрировали и прибили гвоздями к крылу ветряной мельницы. Теперь его вертело кругами, и птицы клевали еще живое тело.