Тайный код китайского кунфу - Алексей Маслов

Сближение великих мастеров с простыми народными бойцами и энтузиастами ушу, их выход «в мир» — на соревнования, показательные выступления — создали ощущение вседоступности ушу, хотя по-прежнему подавляющее большинство школ, особенно в деревнях, никак не проявляло себя. Так начал зарождаться пока едва заметный, но все более нараставший кризис в традиционном ушу. Известные мастера и малоизвестные теоретики начали поговаривать о необходимости некой реформы, хотя ее формы были пока никому не ясны.

«Новое Национальное искусство» в рамках древней традиции

20—30-е годы стали временем перелома в отношении к ушу, когда многие открыли для себя, что народные боевые искусства, оказывается, можно изучать и на людях, не таясь в школах. Тенденции «революционности» и «обновления» стали все сильнее ощущаться даже в таких традиционных кругах, как сообщество мастеров ушу. Мастер Ван Сянчжай, создатель стиля ицюань («Кулак воли») и ученик знаменитого патриарха синъицюань Го Юньшэня, считал, что настало время разрушить патриархальную замкнутость старых школ, разбить рабские, по его мнению, отношения соподчинения учителя и ученика и вообще обновить подход к ушу. Нельзя сказать, что крупные мастера вообще игнорировали «официоз». Например, мастер синъицюань и носитель «истинной традиции» Ли Цуньи был заместителем председателя тяньцзиньского «Общества китайских бойцов ушу» («Чжунхуа уши хуэй»). В Хунани во время антияпонской войны патриарх шаолиньского стиля шаолинь люхэмэнь («Школа шести соответствий») Вань Цзишэн создал Академию Национального искусства провинции Хунань (Хунаньшэн Гошу гуань), где преподавателями были известные мастера Чжу Гочжэн, Ши Жуньчжан, Ван Цзюаньтянь и другие.

Несколько охладила энтузиазм мастеров кампания борьбы против «метафизического подхода» к теории ушу. Она стала составной частью крупной дискуссии о науке и метафизике, которая утверждала приоритеты научного знания и западного подхода в рассмотрении природы вещей и развития общества. В 1936 году вышла в свет примечательная книга Чжан Найци «Научный подход к стилям внутреннего искусства», перенесшая дискуссию о науке и метафизике на область боевых искусств.

В этот период в Китай проникает все больше и больше западных философских веяний, и китайские философы, не желавшие отстать от прогресса, усердно поднимали те проблемы в своей истории, которые активно муссировались и на Западе. Позже, после народной революции 1949 года, в древней философии Китая таким образом обнаружат «борьбу материализма и идеализма» — тезис вообще спорный, практически ничем не подтвержденный. А в 30-е годы ограничились борьбой науки с метафизикой. Под последнюю подпало ушу, и именно на него обрушился Чжан Найци — самый великолепный знаток внутренних стилей. Китай полон парадоксов и неразберихи!

Понимание метафизики у большинства ученых Китая было достаточно примитивным и практически охватывало всю область традиционной философии. «Научным» считался при этом западный подход. Но так как западного подхода к ушу не было, как нет и не может быть сейчас, то критика «метафизики» ушу превращалась в забавную нелепицу. Благо, тогда еще никто не догадался преследовать людей за традиционное преподавание ушу, как это было сделано через каких-то 15–20 лет. Однако избавление ушу от «метафизики» стало одной из форм реформы ушу.

Стили «внутренней семьи», как считал Чжан Найци, значительно превосходили все другие системы психофизического воспитания, в том числе и пассивную медитацию — «спокойное сидение» (цзинцзо). «Спокойное сидение» приводит к тому, что в сознании всплывают различные иллюзорные образы, и в конце концов такой человек может «стать одержимым», потеряет контакт с реальностью. Фактически, он становится психически ненормальным».[225]

При занятиях нэйгун столь серьезные последствия исключены. Превосходит он по своей эффективности и внешние стили, так как регулирует внутреннюю природу человека, в то время как внешние стили лишь хорошо развивают его телесную крепость.

Чжан Найци полагал, что старый, «метафизический» (сюаньсюэ), подход к ушу уже неприемлем. В полемическом задоре он громил тех, кто преподавал ушу, опираясь на старые даосские представления, или говорил о некоем «дыхании через кости»: «Уцзи, Тайцзи, инь-ян, восемь триграмм, Три драгоценности (Небо, Земля, Человек), пять первоэлементов (металл, дерево, вода, огонь, земля) — вот что используют они для объяснения национального искусства. Эта метафизика «сокровенного и еще раз сокровенного» (слова из «Дао Дэ цзина». — Л. М.) — антинаучная метафизика… Когда вы захотите в конце концов разобраться в этом, они лишь ответят вам: «Это можно постичь мыслью, но нельзя передать словами», «Дух просветляется лишь в учении». Это отнюдь не демонстрирует их собственное понимание, но лишь свидетельствует об их непонимании».[226]

Таким образом, осознание духовной передачи ушу, которое выходило на уровень официальных организаций и публикаций, становилось все менее и менее глубоким. Предпринималась попытка, отдавая дань проникновению в Китай западных научных теорий, объяснить ушу научными понятиями. Правда, четкого понимания того, что же есть наука, научный метод и научные понятия, у модернизаторов не было. Например, «научность» Чжан Найци заключалась в вульгаризаторском объяснении стимулирующего эффекта от занятий нэйгунцюань тем, что «грудная клетка немного втянута внутрь и поэтому не напряжена, а устраняется напряжение в других частях тела». Поразительным способом автор пытался совместить теорию Первонебесного, Посленебесного, Беспредельного с так называемым научным подходом, что выглядело забавно, но в общем-то вполне объяснимо в той ситуации, когда ушу становилось официально признанным Национальным искусством, а следовательно, должно было отвечать курсу обновления Китая.

Показательно, что в этот момент начали говорить о создании «нового ушу», причем этот термин исходил от многих традиционных учителей, в том числе, например, от У Тунаня, преемствовавшего «истинную традицию» стиля У тайцзицюань. Что подразумевалось под этим «новым ушу»? Этот вопрос далеко не случаен, так как такой же термин был повторен во время реформы ушу в 50-е годы прошлого века, а вся эта кампания закончилась созданием никогда ранее не существовавших стилей и комплексов и полным вытеснением традиционного ушу, проводившимися далеко не самыми чистоплотными методами. А вот в 30-е годы при гоминьдановском режиме, который, по утверждениям многих современных авторов, вел всяческие гонения на боевые искусства, под «созданием нового ушу» понималось совсем другое. Дадим слово мастеру У Тунаню: «Автор полагает, что основной смысл этого (обновления. — А. М.) заключается в том, чтобы собрать мастеров Национального искусства со всего Китая. Прежде всего надо провести объединение Национального искусства, используя научные методы. Затем либо создать новое ушу, либо упорядочить уже устоявшиеся направления Национального искусства. Будь то внешние или внутренние школы, южное или северное направления — необходимо взять то ценное, что есть в них, и отбросить все никчемное… Результатом будет новое Национальное искусство, обладающее структурой, системой, принципами и методологией. И это будет особая, новая эпоха в истории Национального искусства нашего государства. Вот таким образом и создастся методология нового Национального искусства».[227]

Как видим, новый подход заключается в том, чтобы, преодолев закрытость традиционных школ, обновить методологию преподавания ушу. Количество стилей приобрело такие масштабы, что ориентироваться в них не могли даже специалисты. Тот же У Тунань сетовал: «Национальное искусство бессистемно, из-за этого разные части тела человека не могут получить одинаковое физическое развитие. По этой же причине невозможно запомнить движения, и человек сталкивается с немалыми трудностями. Начинающий заниматься Национальным искусством, делая движение рукой, не способен одновременно сделать движение ногой. А научившись делать вместе движения руками и ногами, не способен одновременно работать плечами. Поэтому движения надо систематизировать… Поэтому если Национальное искусство систематизировать, то его легче будет изучать, если его осмыслить, то не потребуется столько усилий для его запоминания».[228]

Таким образом, систематизация и осмысление в то время понимались достаточно примитивно — практически, речь шла о разработке системы последовательности изучения приемов и базовых элементов ушу. Раньше такой насущной задачи не стояло — ученик эмпирически копировал мастера при личностном общении, и сам учитель одновременно воплощал собой и систему, и ее внутреннее наполнение. Когда же в 20–30-х годах ушу стало массовым, причем эта массовость была сориентирована не на закрытые школы, а на открытые группы, то действительно потребовалась методика обучения такого количества людей. Обучение один на один уже было трудно поддерживать: в массовости обучения всегда теряется индивидуальный подход, тогда как наставник способен чувствовать и физическое состояние ученика, и его психический настрой. «Новое Гошу» было ориентировано именно на полноценное обучение больших групп людей, и тогда это казалось вполне выполнимой задачей без потери каких-то традиционных ценностей. Дело в том, что школы полузакрытого типа, существовавшие по всему Китаю, поддерживали традицию «истинной передачи» во всей ее полноте и интенсивности, а массовое «открытие» ушу в основном подходило для тех, кто стремился к укреплению здоровья или овладению приемами самозащиты. Эти две стороны — закрытая и открытая — вполне уравновешивали друг друга, причем такое сосуществование могло бы продолжаться и до наших дней, если бы не реформы 50-х годов.