07-Требуется чудо (Сборник) - Сергей Абрамов

— Что в дом? — слабым голосом спросил Стасик, который, видать по всему, напрочь вырубился из суровой действительности.

И толковый Спичкин это понял, подтолкнул Стасика к морковному инвалиду автолюбительства, ласково пошептал на ушко:

— Вам жена объяснит. А пока — до свидания.

— До какого свидания? — встрепенулся Стасик. Он не хотел видеться со Спичкиным, он хотел забыть его, как сон, как утренний туман.

— Права заберете, актик подпишете, завтра, завтра. — Спичкин уговаривал Стасика, как малого ребенка, а сам все подмигивал Наталье, все щекой дергал: мол, включайтесь, гражданка, не видите, что ли — сознание у человека так и не врубилось.

— Поехали, Стае, — заявила Наталья и решительно, не боясь запачкать платье, уселась в «жигуль».

Таксист газанул вхолостую, рявкнул движком, напоминая о том, что времени у него — в обрез, торопился в парк, искра, вот-вот в землю уйдет, тормозная жидкость на исходе.

И тогда Стасик неуверенно сказал:

— Я не могу.

— Что не можешь? — спросила Наталья.

— Я не могу ее вести. Я боюсь.

— Вы только рулить будете. — В голосе Спичкина слышались нетерпеливые нотки: клиент ему сильно надоел.

— Я боюсь. Я в нее не сяду! — уже твердо заявил Стасик и пошел прочь, пешком, в сгущающийся сумрак, не оборачиваясь, — уже подсохший, но еще жалкий, в одних носках, поскольку туфли по-прежнему цепко держал в правой руке.

— Стае, куда ты? — крикнула из машины Наталья.

— Домой, — донеслось из тьмы.

— Эх, пропадай моя телега! — простонародно выразился инспектор Спичкин, сбегал к своей «тачке», запер ее и уселся за руль рядом с мамулей. — Погоняй! — крикнул он таксисту.

Видно, проснулось в нем что-то давнее, деревенское, сермяжное, если протокольную милицейскую терминологию сменил он на стилизованную конно-извозчичью.

Через минуту они догнали споро шагающего Стасика, притормозили рядком, и Наталья жалобно попросила:

— Ну, Стае, ну, поедем… Видишь, товарищ милиционер за рулем. А ты назад сядешь. Или хочешь — в такси?

— Никогда! — сказал Стае. Голос его гремел, как и до аварии, уверенно, сочно и орфоэпически грамотно. — Никогда! Я не сяду в машину! Все! Кончено! Хочешь — назови меня трусом! Но молю тебя: езжай скорее! Я пойду пешком! Я хочу идти пешком! — выдал серию восклицаний и припустил, и припустил, прижимая драгоценные туфли к грязной рубахе.

— Вы завтра к врачу не забудьте, — озабоченно сказал Спичкин, внимательно следя за скоростными маневрами таксиста. — Мало ли что…

— Конечно, конечно, — закивала Наталья, но, немедля вспомнив о том, что друг-психоневролог Игорь греет пузо в городе Сочи, осторожненько поинтересовалась: — А у вас нет своих врачей? Специальных… — Тут она вспомнила читанное в многочисленных детективах и завершила: — Судмедэкспертов…

— Есть, конечно, — охотно пояснил инспектор, — целый институт вон, имени товарища Сербского, знаменитого доктора. Но в случае с вашим супругом институт ни при чем.

— Это почему? — возмутилась Наталья, соображая, кого можно подключить, кому звякнуть, кому о себе напомнить, чтобы популярный судебный институт взялся за Стасика и быстро привел его в «статус кво».

— Нет состава преступления, — властно и неопровержимо подвел итог Валериан Валерианович. — Уголовный кодекс РСФСР не учитывает самопроизвольные падения в реку Яузу при отсутствии наличия преступных моментов. Обратитесь к районному врачу…

В. В. Спичкин довез разбитые «Жигули» до кооперативного небоскреба в Сокольниках, запарковал их на стоянку перед домом, галантно отдал честь и попрощался с Натальей.

— Всего вам наилучшего, — сказал он, и это были последние слова, произнесенные старшим лейтенантом в нашем повествовании. Больше он здесь не появится, поскольку дело свое сделал.

Прежде чем перейти к описанию последующих — наиудивительнейших! — событий, автору хотелось бы обратить ваше внимание на такой незначительный, опять-таки арифметический факт. От момента выезда Стасика со двора (то есть с первых строк повести) до его красивого полета в реку на аппарате тяжелее воздуха прошло всего минут двадцать — двадцать пять. Каждый, кто ездил от Сокольников до известной автолюбителям бензоколонки, тут же подтвердит этот единственно возможный срок, даже учитывая время на заправку. А составление протокола, осмотр Стасика врачом «скорой помощи», его броуновские метания с импортными баретками вокруг места аварии, приезд крана с умельцами, их дипломатические переговоры с мамулей, подъем седана со дна речного и, наконец, перегон его к дому Политовых — все это заняло никак не менее четырех часов. Но если считать постранично, построчно, по тому, как все описано, то получится явный перекос в сторону ничтожных двадцати минут. Вот они — парадоксы литературы! Правы скептики, утверждающие ее оторванность от реалий бытия!..

А засим вернемся к Стасику.

Он явился домой минут через сорок после мамули — грязный, умученный, но на удивление тихий.

Наталья, изнервничавшаяся в ожидании, накрыла, как умела, стол, бутылку коньячка «Бисквит» из бара достала, думала — от нервов, а Ксюху заставила выдраить ванну, чтобы немного стерилизовать мужа и отца. Ксюха, тоже полная раскаяния, выдраила эмалевую емкость с остервенением, полбанки «Гигиены» для любимого папы не пожалела. А когда папа вошел в квартиру, можно сказать, босой, поскольку эластичные носочки не выдержали долгого контакта с московским асфальтом, то, ни секунды не промедлив, бросилась наполнять ванну, взбивать в ней бадусанную пену и полотенце принесла чистое, Стасикино любимое, белое с красным клоуном по имени Бозо: такая над клоуном надпись имелась, скорей всего — имя.

— Как ты добрался? — задала глупейший вопрос Наталья, забирая у мило улыбающегося мужа дорогие ему ботиночки и ставя их в угол прихожей.

Задала она вопрос и сама себя укорила: дура-баба, добровольно нарываешься на легкое хамство, считающееся в их доме тонкой иронией. В обычное время Стасик ответил бы так: «Пешком!» И интонация была бы соответствующей: мол, каков вопрос, таков ответ.

А сейчас он сказал непривычно тихим голосом:

— Спасибо, Наташенька, хорошо. Было тепло, и ветер тихий… Хорошо бы помыться! Можно?

— О чем ты спрашиваешь? — закудахтала Наталья, захлопала крыльями, начала расстегивать Стасику рубаху, стаскивать ее с могучих плеч. — Ксюха, как ванна?

— Готова! — Ксюха тоже удивлялась странному поведению папочки, но виду, гордая, не показывала. Стояла, прислонившись к стене, с независимым взглядом, но и — с легкой красочкой сочувствия на лице: глубоко в глазах, в чуть опущенных уголках губ… Папина дочка…