Том 14. Критические статьи, очерки, письма - Виктор Гюго

Жанен мне снова написал прелестное письмо, в котором много говорит о тебе.

Милый друг, я окончил этот том в один месяц. Я работал чуть ли не круглые сутки. Крупное лондонское дело подвигается неплохо. Капиталист найден. Но он хочет издавать только художественную литературу. В Англии боятся демократии.

А пока я создаю здесь литературную (и политическую) ассоциацию изгнанников. Повидай Гюйо и попроси у него экземпляр устава ассоциации драматургов; повидай Луи Денуайе и попроси у него экземпляр устава ассоциации писателей. Это послужит для меня основой. Поговори с ним о Шарле, который пишет роман и много работает. Я очень этим доволен.

Пока никому не рассказывай о «Наполеоне Малом», за исключением Огюста и Поля Мериса, но попроси их соблюдать тайну. Нужно, чтобы это произвело впечатление разорвавшейся бомбы.

Мне надо сказать тебе еще несчетное множество всяких вещей, но почта не ждет. До скорого свидания со всеми. Пиши мне, и ты, моя Дэдэ, и ты, мой Тото. Люблю вас всех.

Госпоже Виктор Гюго

25 июля 1852, воскресенье, утром

Только что ушел от меня издатель, милый друг. Книга выйдет в среду или четверг, самое позднее. Стало быть, сразу по получении этого письма тебе надо уехать. Держи путь прямо на Джерси, в Сент-Элье, главный город острова. Там как будто есть хорошие гостиницы. Ты устроишься в какой-нибудь из них (договорившись предварительно о цене; ибо, поселяясь в гостинице, всегда надо знать заранее, во что это обойдется) и подождешь нас. Шарль еще не закончил книгу, но склонен ехать со мной. Мы не намерены останавливаться в Лондоне, поэтому, я думаю, в Джерси мы будем в пятницу и уж во всяком случае не позднее субботы. Я очень рассчитываю на то, что вместе с нами к тебе приедет и Виктор; правда, письма о его приезде мы не получили, хотя ждали его сегодня. Я напишу ему, чтобы он немедленно выехал. Надеюсь, что он не станет спорить, получив мое письмо. Я приберег это как крайнее средство. До сих пор писал ему Шарль.

Милый друг, надеюсь, что мы увидимся и соберемся вместе еще до конца недели. Впервые за семь месяцев изгнания это будет настоящая большая радость. Моя дорогая малютка Дэдэ, какое счастье обнять тебя!

Возникло много трудностей, и число их все увеличивается. Вокруг книги яростно бушует бонапартистская буря. Это естественно. Я расскажу тебе при встрече все подробности.

Вы должны были провести неделю в Виллекье, семь ясных, отрадных дней. Там похоронена часть моего сердца. Моя любимая, ты ведь навестила нашу Дидину и ее Шарля, — помолилась ли ты за себя и за меня?

Надо все предвидеть, может случиться, что какие-либо трудности задержат наш приезд, поэтому, если вдруг мы не будем в Джерси к концу недели, не беспокойся. Все же я твердо верю, что мы там будем.

Товарищи по изгнанию хотели воспрепятствовать моему отъезду. С этой целью ко мне пришли три депутации. Я дал им понять, что насильственная высылка (а она неизбежна) была бы честью для меня, но не послужила бы к их чести. Они больше не настаивали, но мне приятно видеть, что они жалеют обо мне, любят меня все (почти все) и охотно объединились бы вокруг меня. Возможно, демократии было бы на пользу, если бы я стал когда-нибудь ее знаменем. Я знаю, чего хочу, а хочу я только добра.

Поблагодари от души г-жу Вакри и г-жу Лефевр, — не в Виллекье ли она сейчас? Я счастлив видеть такое сердечное к тебе отношение и такую нежную привязанность.

Надеюсь, что встречу в Джерси Огюста; я в восторге от того, что, судя по твоим словам, к нам приедут туда с визитом Поль Мерис и его очаровательная жена. Быть может, мы проведем там вместе несколько приятных деньков наперекор буре страстей, разыгравшихся вокруг моего имени.

Эрдан здесь. Вчера я пригласил его на обед. Приходил повидаться со мной Понсар. Приходил Жанен, он обнял меня со слезами. Я думаю все же, что оставлю здесь по себе добрую память и уважение к своему имени. Тут собираются напечатать мои речи полностью. У меня осталось только места, чтобы от всего сердца поцеловать тебя и мою Дэдэ. Шарль следует моему примеру.

Роман Шарля очарователен. Получила ли ты 6000 франков?

Госпоже Виктор Гюго

Лондон, понедельник, 2 августа 1852

Вот мы и в Лондоне, милый друг. Пишу тебе сразу по приезде. Мы с Шарлем уехали из Брюсселя позавчера; накануне товарищи по изгнанию дали мне прощальный обед. Назавтра многие из них, в том числе Мадье де Монжо и Дешанель, проводили меня до Антверпена, там меня ожидали наши антверпенские товарищи по эмиграции; встретив меня, они тут же устроили банкет, на котором я председательствовал. На следующий день бельгийские демократы Антверпена дали в мою честь пышный завтрак и пригласили на него всех эмигрантов. К тому времени, когда мы стали усаживаться за стол, появилась целая толпа изгнанников и их представителей, которые прибыли со всех концов Бельгии, чтобы проститься со мной.

Среди них Шаррас, Парфе, Версиньи, Брив, Валантен, Этьен Араго и др. С этой же целью приехали в Антверпен Агриколь Пардигье, Гастон Дюссу, Бювинье, Лабрусс, Бесс и др., а также много писателей и журналистов, живущих в изгнании, Леруа, Курмо, Арсен Менье.

Бокаж приехал для этого из Парижа. Все наше путешествие представляло собой нескончаемую овацию.

Перед моим отъездом Мадье де Монжо обратился ко мне с поистине прекрасной речью, шедшей от самого сердца. Я ответил на нее довольно хорошо. Потом были речи писателей, речи депутатов, речи бельгийцев, в их числе и трогательные слова Каппельмана, которого ты видела у Поля.

К трем часам дня, когда я поднимался на палубу «Равенсбурга», отплывавшего в Лондон, огромная толпа людей заполнила набережную, женщины махали платками, мужчины кричали: «Да здравствует Виктор Гюго!» Я, да и Шарль тоже не могли сдержать слез. В ответ я воскликнул: «Да здравствует республика!», что вызвало новый взрыв приветствий.

В эту минуту пошел проливной дождь, но он не рассеял собравшихся. Все оставались на набережной, пока не отплыл пакетбот. В толпе виднелся белый жилет Александра Дюма. Дюма был мил и внимателен ко мне до конца. Он хотел обнять меня последним. Не могу выразить, как тронули меня эти проявления чувств. Я с радостью убедился, что мой посев дал добрые всходы.

Мадье де Монжо и Шаррас от имени всех наших бельгийских товарищей по изгнанию просили меня повидаться здесь с Мадзини, Ледрю-Ролленом и Кошутом, чтобы согласовать действия всей европейской демократии. Они сказали мне: «Выступайте в качестве нашего вождя». Это меня удержит в Лондоне до среды. Жди нас в Джерси поэтому не раньше четверга или пятницы.

Надеюсь, что ты сносно устроилась и что в недалеком будущем ты почувствуешь себя там как нельзя лучше.

Лондон вызывает тоску и отвращение. Это необозримый черный город. Попав в него, испытываешь лишь одно желание: бежать отсюда. Шарль становится настоящим человеком, он быстро мужает в испытаниях.

Если Огюст с вами в Джерси, я буду чрезвычайно рад обнять его. Я написал Виктору, чтобы он был в Джерси пятого числа, надеюсь его там застать. И снова, как прежде, мы будем счастливы все вместе.

Книга моя выйдет только в четверг. Такое опоздание вызвано осторожностью, причину ее я объясню тебе позже. Первые пятьсот франков, которые она мне принесет, передам кассе взаимопомощи эмигрантов.

Целую тебя, моя дорогая, любимая жена. Целую Дэдэ, я ее не видел целых восемь месяцев. Увы! Это так, завтра исполняется этому восемь месяцев. Какое счастье! Мы увидимся вновь!

Тарриду

Джерси, 8 августа 1852

Думаю, дорогой господин Таррид, что «Наполеон Малый» уже вышел в свет, и, надеюсь, без помех. С нетерпением жду от вас вестей об этом. По пути в Лондон я виделся с г-ном Джеффсом. Он согласен поставить свое имя на обложке, но письмо писать не хочет, — я не мог его убедить никакими силами, что это совершенно для него безопасно. Вы, должно быть, уже получили мое письмо из Лондона по этому поводу. Вы можете все-таки воспользоваться его именем.

В Джерси ко мне отнеслись с огромным сочувствием: весь остров встречал меня на набережной, я был глубоко тронут приветствиями эмигрантов и местных жителей. Эмигранты уверяют меня, что только на одном острове можно будет продать тысячу или полторы тысячи экземпляров «Наполеона Малого». Как бы там ни было, вы можете позондировать почву, прислав сюда двести или двести пятьдесят экземпляров; я уверен, что их тотчас же раскупят. Говорят, что во Францию очень легко переправиться на рыбачьем судне, — они постоянно снуют взад и вперед, и никто их не обыскивает.

Мадье де Монжо

Джерси, воскресенье, 8 августа 1852