Богатые — такие разные - Сюзан Ховач

— Уж если этот вечер повторяет нашу первую встречу в Нью-Йорке, — заметил он с совершенно непринужденной галантностью, — кончим тем, с чего начинали — домом на углу Уиллоу и Уолл-стрит.

Я поняла, что не могу отказаться. Когда мы выходили из ресторана, меня охватила паника.

На этот раз Пол не отослал ни Питерсона, ни шофера, и мы молча поехали в деловой центр города. Мы с Полом сидели на заднем сиденье, в шести дюймах друг от друга. Мне хотелось взять его руку, поговорить с ним, заплакать, но ничего этого я не сделала, ничего не сказала, и глаза мои оставались сухими. Приехав в банк, мы оставили Питерсона в вестибюле в обществе ночного сторожа и пошли через ярко освещенный зал в кабинет Пола.

— Немного бренди, дорогая?

— Спасибо. Мне хотелось бы найти в себе достаточно силы воли, чтобы отказаться. По-моему, пить уже поздновато.

У него силы воли было явно больше, чем у меня, а может быть, он просто опасался выпить лишнего. Открыв замаскированный в книжном шкафу бар, он наполнил один стакан бренди и отставил бутылку в сторону.

Мне пришлось сесть. По другую сторону письменного стола стояло большое кресло, и я медленно погрузилась в него, словно тихо падая с большой высоты.

Пол сел напротив меня, и мы смотрели друг на друга — банкир и клиентка — через разделявший нас стол.

Внезапно у меня вырвалось:

— Я люблю вас, Пол. — И я разразилась рыданиями.

Он взял мою руку. Когда ко мне вернулась способность говорить, я неуверенно сказала:

— Пол, я не хочу уходить от вас, действительно не хочу.

— Я не хочу, чтобы вы уезжали. — Он гладил тыльную часть моей руки указательным пальцем. — Останьтесь до осени, и мы сможем вернуться в Мэллингхэм вместе.

Я снова стала плакать, и когда он понял, что я не могла отвечать, очень доброжелательно проговорил: Очень хорошо, давайте откроем все карты. Видит Бог, я бизнесмен и должен признать ультиматум, высказанный мне в лицо! Вы заявили, что намереваетесь вернуться в Англию. Прекрасно, это честный мяч в мои ворота. А теперь я должен сделать вам одно предложение, чтобы побудить вас остаться.

— О, нет… нет, только не это…

— Разумеется, именно так, и, разумеется, я сделаю вам это предложение! Я не хочу, чтобы вы уезжали, не меньше, чем вы сами. Для меня действительно очень важно, чтобы вы остались. Хорошо, что могло бы вас устроить? Каковы ваши условия? Я полностью готов дать вам все, что вы захотите, и поэтому не могу себе представить, какие у вас могут быть трудности?

— Пол, вы не можете дать мне то, чего я хочу.

Я никогда не смогу понять, как у меня вырвались эти слова. Они прорвались из самых интимных глубин моего сознания, и, произнося их, я почувствовала мучительную боль, как если бы у меня отрезали руку или ногу.

— А! — облегченно выдохнул Пол. — Наконец-то я начинаю понимать! Какой я тугодум — я же всегда знал, как вам хочется иметь много детей! Ну и прекрасно, и если я кажусь вам подходящим кандидатом, чтобы помочь вам в свершении ваших династических планов…

Он оборвал себя на полуслове.

Я молчала.

Наконец-то приходил конец нашим личным отношениям.

За десять ужасных секунд он на моих глазах превратился в старика, затем неловко поднялся на ноги, открыл дверцу бара и налил в стакан бренди.

Я смотрела, как он пил, видела, как он снова наполнил стакан. Наконец он нашел в себе силы сказать:

— Хорошо, давайте обсудим это спокойно. Я понимаю, что существуют трудности. Но уверен, что должно существовать какое-то решение. У нас с вами такие уникальные отношения! Я не могу поверить… — он снова остановился. Спокойствие ему изменило. И он быстро заговорил тихим голосом: — Я так хорошо себя чувствую с вами. Вы придаете мне такую уверенность в себе. Я знаю, что буду чувствовать себя хорошо только, пока вы будете со мной, я убежден в этом. Таким образом, вы понимаете, что действительно не должны уезжать. Если вы уедете, я снова начну погружаться в эту открытую могилу, а я даже не могу подумать об этом, не могу встретиться с этим лицом к лицу — я имею в виду не смерть, как таковую, а постепенное разрушение, сжатие моего мира из-за постоянной потери того, что имеет для меня решающее значение. Мне пришлось бы сначала оставить мою работу, потом общественную деятельность, друзей… Боже, неужели вы не можете этого понять? Меня приводит в ужас — часто бессонными ночами я долго размышляю о смерти и прихожу к одному: пусть она будет мгновенной! И абсолютной! Я часто вспоминаю своего отца, умершего совсем молодым, достигнув вершины своего могущества, и завидую ему…

Пол умолк. Стакан снов был пуст. Он ждал моих слов.

Но я не знала, как ему ответить. В конце концов, желая выказать ему свои добрые чувства, я неуверенно заговорила:

— Вы физически окрепли, Пол. Я думаю, что вы преувеличиваете зависимость своего состояния от меня — все эти ваши страхи… Может быть… может быть, хороший психиатр…

Он поднялся, и прошел в другую половину комнаты. Там было темно, и, когда он опустился на софу, я не видела выражения его лица. Нагнувшись вперед, он закрыл лицо руками.

Я была в ужасе, чувствуя, что сделала только хуже, и теперь не решалась подойти к нему из страха обнаружить какую-нибудь новую беду. Меня парализовало чувство вины, а он, жестоко разочарованный моим равнодушием, больше не пытался звать меня на помощь.

Наконец Пол встал и тяжелым шагом вернулся в освещенную половину комнаты. Меня почти раздавил груз отразившейся на его лице боли.

— Я отвезу вас в «Плаза», — сказал он.

— Пол, я должна вам это сказать — дело не в самой вашей болезни — я имею в виду, что не боюсь ее, как и ничего другого подобного. Господи, как я могу этого бояться, с моим-то классическим образованием? Эпилепсия, печать богов! Пол, я пытаюсь сказать, что ваша болезнь вовсе не является главной причиной моего решения уехать.

— Нам нужно уходить. Сюда, пожалуйста.

— Видите ли, причина в том, что вы мне лгали — и никогда не верили мне, — вы играли мною и обманывали…

Он обернулся, чтобы взглянуть на меня. Мы вышли из кабинета и остановились в конце большого зала. В его черных глазах стояла горечь.

— Что вы имеете в виду?

— Хотя бы то, что меня вызвали не вы. Разве это не так? Это она меня вызвала, и когда я об этом узнала…

— Кто вам об этом сказал?

— Элизабет, — еле слышно ответила я и увидела как он кивнул головой, словно признавая какое-то крупное, ужасное поражение.

Я последовала за ним к машине. Меня с головы до пят сотрясала дрожь, а он молчал. В конце нашего молчаливого пути у меня вырвался вопрос: