Богатые — такие разные - Сюзан Ховач

— О, я… я не думала… чтобы я…

— Будьте честной, мисс Слейд! Если бы Пол заболел так серьезно, что не смог бы больше жить нормальной жизнью, вы остались бы с ним, а?

— Да, осталась бы! Конечно, осталась бы!

— Но вы только что сказали, что при некоторых обстоятельствах любовь может умереть?

— Да, но, госпожа Клейтон, не думаете ли вы, что эта дискуссия несколько отклонилась от нашей темы?

— Вы имеете в виду соображения о его болезни? — с удивлением ответила вопросом на вопрос Элизабет. — Я была бы склонна считать, что при существующих обстоятельствах наш разговор трудно не признать прямо относящимся к делу.

В саду было удивительно покойно. Где-то вдалеке Элан болтал с Мэри, но я не различала его слов. Мне хотелось заглянуть прямо в глаза Элизабет, но это было слишком трудно, и я вместо этого смотрела в затянутое дымкой небо, на тронутые багрянцем деревья и на выгоревшую жесткую траву газона.

— Разумеется, если уж вы так честны по отношению друг к другу, он должен был бы сказать вам все о болезни, преследующей весь его род.

У меня не было сил сказать хоть что-то.

— Самое худшее во всем этом, — продолжала Элизабет, потягивая чай, — это то, что болезнь снова дала о себе знать после более тридцати лет прекрасного самочувствия. Он очень болел в детстве, но потом поправился и вел нормальную жизнь. И только после смерти Викки… Но, разумеется, он рассказывал вам обо всем этом.

— Да, конечно, — прошептала я, — разумеется.

— За последний год произошло сильное ухудшение его здоровья… Слава Богу, мисс Слейд, удалось помочь ему вернуться в нормальное состояние! Пол получил новый стимул к жизни, когда Сильвия предложила ему вызвать вас из Англии, не так ли?

Сначала я подумала, что, должно быть, ослышалась. И снова потеряла дар речи. Я молча смотрела на нее, и мне мерещилось, что в полосе света возникла, как тень, фигура Сильвии.

— О, вы об этом ничего не знали? — удивилась Элизабет. — Да, это Сильвия пригласила вас в Нью-Йорк. Моя роль здесь была невелика, потому что я оказала ей лишь моральную поддержку. Как вы можете догадываться, это было очень трудное решение, но принять его могла одна она, потому что Пол, любящий ее так, как он ее любит, никогда не пригласил бы вас без ее согласия. Но, знаете, она была в совершенном отчаянии. Пол был так болен, и доктора ничего не могли сделать. У меня сложилось впечатление — хотя Сильвия, разумеется, слишком хорошо воспитана, чтобы обсуждать сугубо личные супружеские проблемы с кем бы то ни было, кроме мужа, — что у них были какие-то трудности, которые, по мысли Пола, могли быть разрешены только кем-то другим, например, вами. Ведь вас так мощно влекло друг к другу! Разве нет, мисс Слейд? Сильвия очень беспокоилась, мне это было известно, но я успокаивала ее. Я знаю Пола. Он не сумасшедший. Он отлично знает, что его болезнь может в любой момент вернуться, и что Сильвия единственная женщина, которая всегда останется с ним. Страшно досадно, что болезнь эта неизлечима — поистине трагическая судьба, — размышляла вслух Элизабет Клейтон, обратив свой взгляд на игравшего в глубине сада Элана, — унаследовать эпилепсию.

Мы просидели молча секунд двадцать. Молчать целых двадцать секунд — это долго после разговора, длившегося не меньше часа.

Элан расстался с клумбой в конце сада и бежал ко мне:

— Мама, там такая большая бабочка!

Я смотрела на него, на своего красивого мальчика с темными глазами, сиявшими на светлом личике, и у меня мучительно заныло где-то в животе.

— Она все еще здесь, Элан? — спросила Элизабет. — Ты можешь мне ее показать?

Когда она встала, взяв его руки в свои и направившись с ним вместе по лужайке, Элан позабыл про свою застенчивость. Я слышала, как он болтал с ней, но не услышала ни одной ее ответной реплики, потому что уже вошла в дом. Встретив дворецкого, я спросила у него, где туалет, и парой минут позже почувствовала себя совсем больной в крошечной темной комнатке под лестницей.

Глава шестая

Поначалу я могла вспомнить только некоторые незначительные подробности: испуганное выражение лица Боба Питерсона, когда Пол сказал, что поведет машину сам, отвращение Пола к мерцанию киноэкрана, напоминавшему ему о каком-то странном, необъяснимом расстройстве зрения, уверенные слова Брюса: «Как я вижу, вы знаете все о его болезни» — сомнение, высказанное Грэйс: «Достаточно ли это мудро?» — когда я сказала ей о намерении родить еще одного ребенка. Я вспомнила о том, что эпилептикам следует избегать алкоголя — и видела всегда нетронутые Полом бокалы шампанского. Вспоминала слова Пола: «Mens sana in corpore sano!» и видела, как он орудует теннисной ракеткой на травяном корте в Мэллингхэме.

Потом в моем сознании стали всплывать более значительные таинственные, не находившие объяснения факты: настойчивое утверждение Пола, что он не хочет детей, хотя было очевидно — он остро переживал их отсутствие, решимость Теренса О'Рейли разубедить меня в болезни Пола, дабы я не разрушила его планов использовать меня в своих целях, одобрение Полом моей склонности избегать общества Салливэнов и общаться с людьми, которые не знают его, или, как Брюс, отказываются говорить со мной о нем.

Когда воскрешать в памяти, казалось, было уже нечего, я больше не могла прятаться за воспоминания. И, наконец, мысленно встала лицом к лицу с Сильвией, заставляя себя признать, насколько глубоко обманулась на ее счет.

Я раньше думала, что понимала их отношения, в действительности же не понимала ничего. В своей самонадеянности я продолжала думать о ней как о слабой, ограниченной женщине, за брачным именем которой не стояла личность в высоком смысле этого слова и существование которой было лишь пустой жизнью за счет успехов мужа. Но Сильвия была личностью — я словно видела, как эта личность на моих глазах приобретала определенные очертания, проявляя собственную независимую волю. Женщина, организовавшая мой приезд в Америку, была не слабой, а сильной. Я пыталась представить себе ее внутренние ресурсы, которые понадобились ей для этого, но не смогла, потому что ограниченной-то была я сама, а вовсе не она. Одна я, находясь во власти пошлых представлений о свободной любви и о честности подобных связей, попалась в ловушку личности Пола, бросила свою работу в Лондоне, едва он поманил меня пальцем в Нью-Йорк. Меня обманули, но прежде всего я обманулась сама и, закрыв глаза на уклончивость Пола, позволила себе вступить в отношения, такие же фальшивые, каким я долго считала институт брака.

— Отвезите меня в «Плаза», — сказала я шоферу Элизабет, когда мы выезжали из Грэмерси Парк, и обернулась к Мэри: — Я проведу ночь в городе, а утром приеду на поезде.