Королева ночи - Владимир Лосев

Тело с ужасом представляло, как я грохнусь с огромной высоты о твердую землю. Как куски моей плоти разлетятся по стенам и каменному полу, череп расколется, мозги брызнут по сторонам, и от меня останется только кровавая каша с переломанными костями, а та тварь, что скрывалась в темноте наконец-то поест свежатинки, успокоится и больше не будет досаждать своими голодными мыслями королеве.

Наверно так и было задумано с самого начала.

Впрочем, я и раньше знал, что никому не нужен на этом свете.

Что удивительного в том, наконец умру? Может быть это не так уж и плохо? Никто и не заметит, что меня нет, никто и не вспомнит…

Я поджал под себя ноги, так на всякий случай, чтобы их сберечь от перелома, хоть прекрасно понимал, что при такой скорости падения, меня уже ничто не спасет. Сделал наверно это инстинктивно, а не обдуманно. Мое тело все еще пыталось бороться за жизнь, хоть и понимало, как это бессмысленно.

Легкий ветерок, пахнущий сыростью, известкой и каким-то тлением, ударил мне в лицо, и я влетел в ледяную воду.

Если бы мог, то заорал бы от пережитого страха, неожиданности, и этого жуткого ощущения, что тебя засунули в кипяток — настолько обожгло мое тело холодом.

Я погрузился в глубину метров на пять-шесть, ударился мягко о дно согнутыми ногами — инстинкты сработали правильно — оттолкнулся и выскочил на поверхность.

Завывая от страха, холода и боли в ногах, рванулся куда-то, пытаясь найти берег, в общем-то не особо веря, что мне это удастся, но уже через десяток гребков мои ноги задели дно, а дальше побрел по воде, скуля и дрожа от холода.

Здесь было мощное эхо. Звуки отраженные многократно били по ушам.

Еще шагов через двадцать уровень воды понизился, и я вылез на берег, или то, что таким мне показалось — в этой густой бархатной тьме невозможно было рассмотреть даже свою руку, поднеся к своим глазам.

Никогда до этого такого не видел, в городе привыкаешь к тому, что даже ночью всегда есть свет звезд, пусть и слабый, и отблеск далеких фонарей в богатых кварталах на холме, или пробивающийся свечи или лучины в окнах домов.

А здесь не было ничего, только мрак, темнота, наполненная звуком падающих капель с потолка в озеро, в которое так удачно свалился.

Присев на камень, я разделся и начал выжимать одежду.

Не знаю, удастся ли мне выжить, но точно знаю, что не хочется умирать от простуды, мечась в жару. Так умирали многие, а я не хочу, хоть говорят, это приятная смерть и довольно легкая.

Кольчуга холодила голое тело, под кожаной поддевкой хлюпало. Пришлось раздеваться и выливать отовсюду воду, когда выжал рубашку и штаны и снова их натянул на себя, то почувствовал, что согреваюсь.

Мозги, которые у меня перестали работать от страха, понемногу ожили. Я даже на мгновение задумался над тем, а нужна ли мне кольчуга в такой темноте?

Потом решил, что если кто-то попробует меня на зуб, то не сможет прокусить кольца, и тогда у меня появится шанс убить того, кто это сделает.

Вылил из сапог воду, оделся и проверил свое снаряжение, кинжал к счастью не выпал, ножны оказались тугими, потом потянулся к мечу.

Оружие оказалось непростым, я это еще в оружейной кладовой замка заметил.

Тонкое, длинное лезвие с серебром неожиданно засветилось ровным синим светом, свечение было слабым, но с ним мне сразу захотелось жить.

Это был настоящий подарок судьбы, он словно сказал мне, не бойся, ты справишься и с этим. И действительно, если бы боги захотели меня погубить, они бы не посылали мне надежду в виде светящегося в темноте лезвия.

Я вытянул меч, и зашагал сам не знаю куда, правда, выбор у меня был небольшим: либо сидеть и ждать, когда тебя кто-то решит спасти (в чем я кстати очень сомневался), или попытаться спастись самому.

Второй вариант был предпочтительнее хотя бы тем, что идти гораздо теплее, чем сидеть на холодном камне.

Свет от меча исходил неровно, он то становился сильнее, то слабее, что немного раздражало, а иногда и пугало — тут итак ничего не видно, так еще и гаснет!

То, что еще пару мгновение назад у меня не было даже этого источника света, я уже забыл.

Не знаю, куда шел и зачем. Правда, дорогу спутать здесь трудно, с одной стороны озеро — а лезть еще раз в воду мне не хотелось — с другой, каменная стена пещеры, вот вдоль нее и шел, держась за влажный камень рукой. Единственное, что здесь можно изменить, так это направление движения, но я находился в пещере, а места в ней не очень много, скоро — так или иначе должен упереться в стену.

Что я буду делать тогда — не знал.

Мне кажется, я сделал полный круг вокруг подземного озера, а стены все не было, у меня даже пот выступил на лбу от страха, хоть еще мгновение назад замерзал.

Неужели это все, что у меня будет в последние мгновения моей жизни?

Пещера, подземное озеро, закрытое со всех сторон камнем, и больше ничего?

Я приуныл, но продолжал шагать дальше, просто потому что сесть, означало бы признаться самому себе в том, что все кончено.

Не знаю, что на меня подействовало, только в какой-то момент поднял меч вверх и сначала не поверил сам себе — передо мной чернела большая дыра, и она находилась гораздо выше моего роста.

В нее можно было пролезть, если суметь допрыгнуть.

— Ну и что? — рассудил я спокойно. — Дыра, она и есть дыра, а значит, может оказаться просто нишей и из которой не будет выхода, или окажется, что это зал, который закончится через пару метров.

Не отводя глаз от дыры, чтобы она внезапно не исчезла, я нашарил за спиной мешок, вытащил из него каравай хлеба — точнее то, что от него осталось после падения в воду — и позавтракал этой мерзкой сырой массой, выковыривая ее из запасной рубашки.

Все, что у меня еще осталось, я спрятал на груди, чтобы хлеб согрелся и подсох на моей горячей коже.

Потом попил воды из фляжки, запивая эту мерзкую смесь из размокшего хлеба, затем наполнил емкость доверху водой из озера, словно зная, что обратно уже не вернусь.

Причем сделал это довольно своеобразно: пятился спиной к воде, не отводя глаз от дыры, наклонился, не глядя, сунул руку с фляжкой назад, а потом так же взял обратно, взболтнув перед ухом, проверяя, действительно ли она наполнилась доверху.

Если бы кто-то мог видеть меня со стороны, наверняка решил, что я исполняю какой-то религиозный обряд, а вверху стоит статуэтка моего божка. Только увидеть меня никто не мог, слишком темно, только холодное лезвие моего меча светилось неровным светом.

Я вернулся к стене, повесил фляжку на ремень.

Вряд ли стоило это делать, поскольку я из-за этого становился толще, но по-другому ее легко потерять или разбить.