Ледобой. Зов (СИ) - Козаев Азамат Владимирович

— Это уж ты у него вызнавай, — замотал руками Косоворот, — как он так исхитрился и двойника к людям запустить, и самому на глазах постоянно оставаться. А кто лучше всего обстряпает, если не твое собственное отражение? А что⁈ Я его понимаю, засиделся в простых дружинных, не век же с мечом в обнимку спать! А между прочим, по родовитости никто из нас тут ему в подмётки не годится! Вот твой отец, как на княжение попал? Из дружинных ведь?

— Из дружинных. Но ты-то должен помнить, хоть и мальцом был, тогда было трудное время, брат на брата шёл.

— Вот! А этот настолько непрост, что лишний раз языком болтать и то боязно.

— Глупости несёшь, да по дороге просыпаются, — Отваде надоело слушать чушь, он встал, потянулся и назидательно погрозил боярину пальцем. — Промеж нами чудом война не началась, и что-то я не припомню, чтобы тебе боязно было Безрода под брёвнами схоронить!

— Злобог попутал, — Косоворот повинно закачал здоровенной, ровно котёл, башкой. — Да и страшно было видеть, как он рушит единство меж князем и боярством.

— Спать! Спать! — князь махнул рукой, будто слепня отогнал, — Дуй к себе, да в ложницу не надуй, вон сколько браги выхлестал.

— Ага, утро вечера мудренее. Что-то оно покажет?

Когда возмутитель спокойствия ушёл, Отвада с вопросом в глазах повернулся к Гремляшу.

— Я на самом деле под Тёмным был такой сволочью?

Тот помедлил с ответом, уперев глаза куда-то в невидимый сейчас дальнокрай — там, наверное, в темноте воспоминания играли яркие и свежие, как вышивка на чёрном платке.

— Видели мы, что утомился ты. Видели, что мрачен и угрюм, пару раз косяка дал, только откуда нам было знать, что Тёмный в тебя влез?

— Ну уж невиновного я под меч отправил, ровно наземь сплюнул да растёр, — сокрушённо покивал Отвада. — Косоворот, конечно, скотина из последних, но в одном он прав — когда человек рядом с тобой переродился, ты и не заметишь. Всё, спать!

Глава 33

Здесь, наверное, не было живой души аж с тех пор, как на своих местах остались только мёртвые. Ещё никто не знал, что это такое, как одолевать напасть и куда бежать, потому не подходили даже на перестрел. Это потом начнут жечь дома вместе с уморенными, хлева с больной скотиной, а сельцо со странным названием Выемка обходили тридесятой дорогой. Кто-то прозорливый вывесил на подъезде знак мора на длинном шесте, и полотнище, порядком обветшавшее под дождями, ветрами и солнцем, казалось таким же мёртвым, как всё вокруг. Вот налетит дохленький порывчик середины лета, и холстина с бледно-красным кругом в середине еле-еле махнёт куда-то вперёд, ровно на самом деле умирающий из последних сил.

— Жуткое место, — поёжился Гремляш.

— Ага, ни птица цвиркнет, ни заяц пробежит. Только бубенцы этого звенят, — Отвада кивнул в сторону Лесного Ворона. — Говорит, так надо. Мол, дух смерти забоится, не подойдёт.

— Вот я дурень! — дружинный стукнул себя по лбу. — Знал бы, что бубенцы погибель отгоняют, на каждую сшибку обвешивался бы с ног до головы!

— Тут главное не забыть снять, если к бабе идёшь, — усмехнулся Отвада. — Иначе все соседи буду знать — что, как долго и сколько раз.

Поржали. Остальные глядели с удивлением, как на слабоумных. Сами-то мрачные, руки от жути и страха трясутся, как у пропойц, только крикни сдуру: «Мертвяк идёт!», даже разбираться на станут — повернут коней и ну ходу, только дурной запах в воздухе и останется. А тут смеётся кто-то…

— А почему сельцо Выемкой назвали?

— Там дальше ямина, ровно боги землю ладошкой вынули. Конечно, давно уже травой заросло, но провал виден хорошо.

— А теперь и сельцо из жизни вынули. Гуляй, мертвечина.

Отвада согласно мотнул головой, потом показал, дескать, гляди начинается. Лесной Ворон, ехавший чуть впереди остальных, вдруг широко раскинул руки, требуя немедленно остановиться. Затем повернул голову, нашёл глазами Отваду и Косоворота, кивнул.

— Трое со мной, — бросил князь и первым ушёл вперед.

Гремляшь пальцем показал, ты и ты — держитесь следом. Косоворот взял с собой двоих, рукоделы отрядили бондаря — рыжий, как оказалось, получился у папки и мамки не робкого десятка. Заморский ворожец лишь бросил, качая головой:

— Ничего не трогать!

Отрядные только друг с другом переглянулись. Сельцо наползало медленно, как змея, так же медленно появились звуки: сначала тонко, на самой меже слуха и глухоты заныли мухи, потом в глаза полезла корова сбоку от дороги шагах в тридцати. Отвада старательно отводил глаза, но честное слово, ворочать валуны было полегче, чем утащить взгляд в сторону. Лежит рогатая, ребра торчат, ровно остов палатки, шкура в дырах и подванивает так, хоть держи дыхание.

Отвада покосился на спутников. Молчат, будто рты им зашили. Дурни, это не тризнище! Ржать, чисто жеребцы, не нужно, но хоть кто-нибудь покажи, что живой!

— И что собираешься делать? Что ищешь?

— Мой князь, — ворожец развернул коня к Отваде. — Если повезёт, и я обнаружу первого, кто погиб здесь этой жуткой смертью, он покажет мне направление, откуда пришёл отравитель.

— Встанет и покажет?

Улыбнулся, покачал головой. Нет. Показал — направит лёжа.

— Уж не знаю, почему боги так устроили мир, но когда людей травят и никто не знает, откуда появилась зараза, тот, что погиб первым, падает головой в ту сторону, откуда пришёл нечестивый отравитель.

— И ты найдёшь того, первого?

— Найду, мой князь. Найду.

Отвада лишь рукой махнул, давай, жги.

Первый же человеческий труп, встреченный ходом, лежал прямо поперёк дороги. Весь отряд встал, ровно вкопанный.

— Гляди, — шепнул Отвада Гремляшу. — Кто-нибудь обязательно заверещит, что нужно поворачивать. Мол, это знак.

Косоворот осенился обережным знамением, один из его дружинных в сердцах бросил, дескать, нет дальше дороги. Сам Злобог заказал ехать дальше. Рыжий бондарь промолчал, хоть и нахмурился.

— Этот?

Лесной Ворон закрыл нос платком, спешился, подошёл к трупу и встал с наветренной стороны. Опустился на колени, на счёт-другой замер, потом простёр руки к небу, и в это мгновение бубенцы на его тряпках просто сошли с ума. Бронзовые колокольчики плакали, стенали, кричали, убивались, ворожец потрясал руками, будто требовал у богов ответа, и когда бешеная пляска бубенцов закончилась, заморский гость поднял измождённое лицо на Отваду и коротко помотал головой. Не этот.

Объезжая тело по широкой дуге, смотрели куда угодно, только не на останки. У каждого из отрядных лицо было закрыто платком, к седлу приторочен запас воды в походных питейках, поводьев не отпускали, даже лошадей обрядили в нечто наподобие овсяной торбы, рукавиц не снимали, рук с мечей не убирали. А ну как выйдёт из-за дома мерзкая старуха лихоманка, а ты судорожно шаришь слева, трясёшься от ужаса, рукоять нащупать не можешь?

— Дальше куда?

— К колодцу. Там я узнаю, куда унесли первую отравленную воду.

Отвада потеребил переносицу. На чих разобрало, сил нет. Если не отчихаться, на ходу может просто сбросить с коня, пока мотаешь головой. Очень вовремя! Иной раз, когда застигало в седле, просто приникал к шее коня, держался крепко-крепко и чихал раз двадцать. Отец так чихал, Отвада так чихает, дети тоже, причем чем старше становишься, тем чихаешь больше. Дети пока не лютуют, раз семь-восемь, впрочем, какие их годы. Князь показал: всё, не могу, сейчас буду чихать, Гремляш свистом остановил весь ход. Ждём.

Встали неподалёку от колодца. Больше на улицах трупов людей видно не было, только собачьи, кошачьи и оплывающие туши коров. Лесной Ворон подошёл к колодцу один, вспрыгнул на сруб, постоял на углу подняв руки, затем достал из сумы горсть песка, выбросил в воздух, проследил, куда отнёс ветер и спрыгнул. Колодезным воротом достал ведро воды, поставил наземь, встал на четвереньки и мало не обнюхал, чисто пёс.

— Думал, пить начнёт, — рыжий бондарь сдёрнул холщовую шапку, утёр испарину, шумно отфыркался. — Не поверишь, в холод бросило и колени едва не подогнулись! Вот стервец!