Общая культурно-историческая психология - Александр Александрович Шевцов

вопрос, это означает, что Лурия уклонился от применения заявленного им принципа к самому себе, то есть к нейропсихологу, шире, к академическому психологу.

Все эти «самоё процессы» оказались так важны в данном случае только потому, что сам Лурия, если взглянуть на его научный путь культурно-исторически, однажды сбежал от науки о душе в нервные процессы. Процессы безответны и безопасны, они не могут плюнуть в лицо и не доносят в партком. Их можно изучать бесконечно, потому что они все время идут, а цели, выходящей за их рамки, у академического психолога нет. Тупик психологии – это не завершение некоего пути, который обрывается; такой тупик – это возможность найти истинный путь, потому что он подсказывает, как вернуться к росстани. Нет, тупик современной психологии – это круг, внутри которого можно с удовольствием бесконечно топтаться на месте вместе с процессами…

Когда Лурия вслед за Коулом говорит о том, что надо изучать мотивы, на русском языке это означает, что в отношении подопытных он согласен исходить из целей, ради которых они действуют. Но в отношении психологии этот подход почему-то не применим. Почему? В случае с Лурией, вероятно, потому, что иначе жизнь психолога могла оказаться под угрозой. Советская власть была очень заинтересована в том, чтобы у русских людей не было души. Продвижению этой прогрессивной идеи в умы и сознание масс и служила наша академическая психология.

Но что движет Коулом, который отказывается задаться вопросом: зачем изучать все эти процессы? Ну, изучим мы их, и что?

Если верить Лурии, подобного вопроса американские психологи не задают столь же твердо, как и советские:

«Авторы предлагаемой книги отчетливо понимают, что подобный подход требует коренного изменения теоретических позиций, с которых проводится исследование, и можно только приветствовать тот факт, что они решительно отказываются от всякого представления о том, что они изучают неизменные “свойства” или “способности” своих испытуемых, заменяя этот упрощенный подход другой задачей— задачей изучения тех функциональных систем, которые формируются в условиях различно построенной общественной практики» (Там же, с. 7–8).

Только академический профессионал может посчитать, что изучение «функциональных систем» есть коренное изменение теоретических позиций. У меня от этого треска складывается ощущение, что новые шарлатаны нашли удачное звучание для трюка, которым отвлекут внимание зрителей еще на несколько десятилетий. Но вопрос: а зачем изучать эти функциональные системы, – остается неизменным.

Но это взгляд советского психолога. Может быть, сам Коул глубже? Вы будете приятно удивлены, когда увидите инфантильность великого американского психолога. То, что им двигало, никак не выходило за рамки того, что может быть любопытно простым, зажравшимся американским студентам.

«Много лет назад на конференции, посвященной проблеме взаимоотношений между культурой и познавательными процессами, Роджер Браун отметил, что, когда аспирантов спрашивают, что они намерены изучать после завершения диссертации, многие отвечают, что хотели бы выяснить, каким образом “кто- нибудь другой” – дети, кошки или люди из отсталых культур – решает те задачи, которые они только что предлагали студентам.

Так и появились межкультурные психологические исследования» (Коул, Культура, с. 9).

Плевать ему на истину, лишь бы удовлетворить любопытство тех, кто будет покупать наш товар. Если студентам университетов любопытно, значит, это будет изучаться ими и станет классикой. Вот откуда пояснение к названию его «Культурно-исторической психологии» – Наука будущего! Он просто популист, он не может не воздействовать на рынок, не творить его.

В итоге, первая книга Коула и действительно вся укладывается в вопрос: а как на американские тесты ответят люди других культур? Вопроса: и что дальше? – в ней нет…

«Культурно-историческая психология» была выпущена Коулом лишь в 1996 году. Может быть, она ставит более глубокие вопросы? Я перечислю то, что двигало Коулом, судите сами.

«В этой книге в соответствии с ее названием исследуется происхождение и возможное будущее культурной психологии – дисциплины, изучающей роль культуры в психической жизни человека…

Это приводит к первому вопросу: почему психологам так трудно учитывать культуру?…

Цель этой книги состоит в том, чтобы описать и обосновать один из путей создания психологии, не игнорирующей культуру в теории и практике»

(Там же, с. 16).

Вопрос: зачем? – по-прежнему не стоит для Коула. Это очевидность, на уровне вопроса о том, за какую футбольную команду болеть: ясно, что за команду нашего университета!

Сами американцы, пытаясь понять культурную психологию, как вы помните, ядовито посмеиваются. Вот что Адамопулос и Лоннер извлекают из Коула в качестве методологических принципов его психологии:

«…Коул так определяет основные отличительные черты культурной психологии:

– она придает особое значение рассмотрению опосредованного действия в контексте;

– она подчеркивает важность широко понимаемого “генетического метода”, который включает исторический, онтогенетический и микрогенетический уровни анализа;

– она стремится найти подтверждение результатов анализа в повседневной жизни;

– она полагает, что разум (mind) формируется в совместной опосредованной деятельности людей, следовательно, он является в значительном смысле “совместно выстроенным” и распределенным;

– она полагает, что личность является активным фактором собственного развития, но, поставленная в определенные условия, не свободна полностью в своем выборе;

– она отвергает науку, объясняющую явления причиной-следствием или стимулом-реакцией, в пользу науки, которая придает первоочередное значение психической деятельности, возникающей в процессе деятельности, и признает центральную роль интерпретации в процессе истолкования явлений;

– она использует методологию гуманитарных наук наряду с методологией общественных и биологических наук» (Адамопулос, Лоннер, с. 51).

Цитата точная, именно так Коул и видел свою науку. Кросс-культурные же психологи приводят эту большую выдержку, чтобы подтвердить уже сказанное ими: «однако, по-видимому, сторонников культурной психологии нимало не беспокоит отсутствие четких целевых и методологических установок».

Приведенная выдержка – самый полный пример методологического рассуждения Коула, и в нем нет ни стройности, ни ясности, ни души…

Вот это и объясняет, почему и американская, и советская психологии так легко терялись в процессах или в феноменах. Все это – психологии без души. Задача познать душу – недопустима, потому что все эти психологии, выстроенные на методологии биологической науки с добавками культурологии и социологии, в сущности, призваны увести от души и служат Естествознанию.

В силу этого, нет того, что думает, чувствует, переживает. Есть процессы, и это сплошное ровное поле равнозначимых явлений, у которых нет ни начала, ни конца. Потому и сама академическая наука оказывается в своих воплощениях описаниями разных участков этого безмерного, подвижного и неживого поля. Там есть все: нервные процессы, физиологические процессы, процессы памяти и мышления, культурные процессы, исторические… Нет только того, ради чего их надо изучать.

Поэтому их можно изучать ради чего угодно, и лучше всего – ради хорошего оклада и восхищения американских университетов…

И все же, пусть Майкл Коул начинал как типичный американский кросс-культурный