Синие стрекозы Вавилона - Елена Хаецкая

Рамка опять качнулась взад-вперед... и замерла.

— Засорилась, что ли? Цирка, что это с ней? — спросил Хашта недоуменно. — Или ты это... больше не Энкиду?

— Так не бывает, — холодно сказала Цира. — Человек или Энкиду, или нет. Третьего не дано.

— А эта дура-то что стоит? — закономерно поинтересовался Хашта.

— Почем я знаю, — сказала Цира. — Может, ты неправильно ее держишь.

— Да нет, Цирка, правильно я ее держу. Я ведь ее и раньше так держал.

— Так ведь раньше она вертелась?

— Раньше вертелась. А теперь вот клинит.

Он снова проверил исправность рамки на мне. На меня индикатор реагировал, на Циру — хоть убей.

Мурзик подумал немного. Поковырял индикатором в ухе. Цира зашипела и дернулась, чтобы отобрать. Кошка, недовольная резким движением, тяжеловесно спрыгнула на пол, опрокинув при том тарелку с виноградом.

И тут рамка, точно бешеная, завертелась в пальцах у Мурзика. Как будто до сих пор что-то сдерживало ее естественные порывы.

— Бля! — изумился Мурзик. — Заработала!

В наши затуманенные алкоголем мозги с мучительным скрежетом вошла новая информация. Итак, индикатор все-таки среагировал на Циру. Яростно, я бы сказал, среагировал. Это значит, что...

— Значит, прежде что-то сдерживало, а теперь, значит, не сдерживает, — подытожил Хашта-Мурзик.

Мне стало обидно. Почему мой бывший раб додумался и сформулировал, а я нет? Почему это он нашел единственно точное слово, а я...

— Мурзик, ты когда-нибудь напиваешься пьян? — спросил я.

— Ну... — призадумался Мурзик. — Может... хотя... Вот у Трехглазого, после той дряни... Или... А! — он просиял. — Раз мы с сотником, значит, зашли в одно место...

— Я же говорила: человек или Энкиду, или нет, — холодно процедила Цира. Она не могла простить нам того, что мы в ней усомнились.

— Да брось ты, Цирка, в самом деле дуться! Кто в тебе сомневался? — спросил проницательный Хашта-Мурзик.

— Кто дуется? — взъелась Цира. Отчетливо понесло уксусом.

— Да ты и дуешься! — добродушно засмеялся Мурзик. — Не, тут какая-то загвоздка другая... Во...

Он поднес рамку ко мне. Рамка послушно завертелась, ровно, уверенно, хотя и не слишком быстро.

Затем Мурзик поднес рамку к Цире. Рамка сначала остановилась. Потом качнулась... и завертелась в обратную сторону.

— Все! — торжествующе крикнул Мурзик. — Все! Все ясно!

И захохотал. Полез целоваться к Цире, опрокинул ее. Цира дернула в воздухе ногами, затихла. Мурзик слез с нее и повернулся ко мне. Налил мне вина, бросился чокаться. Облил мои джинсы, а заодно и свой новый свитер. Ему Цира на освобождение подарила.

— Цирка! Ты это...

Цира продолжала лежать. Видать, ждала, пока он снова целовать ее начнет. Но Мурзик с этим не спешил. Он выпил со мной. Тогда Цира села, с независимым видом поправила волосы и взяла яблоко.

— Ты, Цира, не Энкиду, — сказал Мурзик. — Мы просто не отследили. Рамка на тебя в другую сторону вертится. Ты, Цира, — Гильгамеш. Вот ты кто. Потому и не слились мы, значит, в едином экстазе...

— А почему, в таком случае, раньше рамка стояла? Почему не вращалась? — спросил я.

Я плохо соображал. Мне было мутно.

— Потому что рамка может или в одну сторону крутиться, или в другую, — сказал мой бывший раб. Вишь, насобачился в диалектике. — В обе стороны сразу она вертеться никак не может. Противоречит... эта... законам природы.

— Мурзик... тебя товарищи что, еще природоведению там обучали?

— Не, сам допер, — гордо сказал Мурзик-Хашта.

— Заткнись, Даян, — прошипела Цира.

— Что, Цирочка, исключительность свою тешишь? Все Энкиду, одна ты, видите ли, Гильгамеш? — съязвил я.

Цира не ответила.

Хашта вскочил и забегал по комнате.

— Если она не может вертеться сразу в обе стороны, стало быть... ей Энкиду мешал. Фонил Энкиду какой-то. Создавал эти... неблагоприятные помехи.

— Какой ты умный, Мурзик, — сказал я, — неблагоприятные помехи вычленил.

— Стало быть, Энкиду рядом фонил...

— Да я и фонил! — заорал я. — Я-то Энкиду! Я рядом был!

— Нет, господин, — твердо сказал Мурзик. И даже остановился. Уставился на меня. Измерил глазами расстояние от меня до Циры. — И допрежь мы на таком же расстоянии были, когда поначалу индикатором баловались. И все в порядке было, вертелся, как миленький. В обе стороны... Не...

И тут мы поняли. Все трое. Одновременно.

Энкиду был в комнате. Еще один Энкиду. Не я и не Мурзик. Третий.

Когда рамку заклинило, он лежал у Циры на коленях и наблюдал за нами холодными янтарными глазами.

Сейчас он жрал второй кусок колбасы, похищенный с блюда. Порыкивал на всякий случай, чтобы не отобрали. И хвост у него от жадности трясся.

— Цира... — сказал я. — Скажи, Цира... Разве души могут... в животных...

— Могут, — сказала Цира. — Могут. Души все могут... Кис-кис...

— Измельчание, бля, — сказал Мурзик.

Доев колбасу, кошка принялась умываться. Выставила заднюю лапу пистолетом, яростно вылизала себе живот. На цирины «кис-кис» никак не отзывалась.

— Малая малость, — сказал задумчиво Хашта. И сел на диван рядом с Цирой. — Такая малая, что мы и не заметили, как ее недостает...

— Без этой малости вам не слиться, — сказала Цира. — Никогда.

Кошка подняла голову и строго поглядела на Циру.

— А эта хвостатая... — начал я.

Мурзик хмыкнул.

— Эта-то? Она ни в жизнь не войдет в транс. У ней мозгов не хватит.

— В принципе, кошки хорошо расслабляются, — сказала Цира. — Но вот насчет остального...

Мы посидели немного в молчании. Допили вино. Доели салями и виноград, надежно обеспечив себе на завтра понос.

В тот вечер мы так толком и не осознали, что смертный приговор отменяется. До конца нашей маленькой жизни, во всяком случае.

Мы возвращались после производственного собрания. В принципе, Мурзику присутствовать на нем было не обязательно. Изя так и сказал: мол, обслуживающий персонал может идти домой. Но Мурзик-Хашта заявил, что подождет уж господина Даяна. Все равно ведь по дороге. Так чтоб идти не скучно было. Заодно и пивка попьем.

Ицхак оповестил нас о своем решении расширить сферу деятельности фирмы и заниматься не только прогностической деятельностью, но и организацией культурного досуга и отдыха вавилонян.

«Энкиду трэвел: незабываемые путешествия в собственное прошлое — откройте для себя удивительный мир своей неповторимой личности!»

Неплохо. По крайней мере, звучало это очень неплохо.

Ицхак сказал, что провел тщательный анализ. Новая идея обещает хорошие прибыли. В качестве ведущего специалиста Ицхак хотел пригласить учителя Бэлшуну. Такая работа дала бы ему бесценный материал для его исследований. Вторую вакансию Ицхак собирался предложить Цире.

Цира мрачно заявила, что не будет работать под руководством этого коновала. Изя пояснил: ни о каком руководстве речи не идет. Сферы их деятельности в «Энкиду трэвел» будут строго разграничены в соответствии с потенциалом каждого из сотрудников. Так, если учителю Бэлшуну будет предоставлена работа с потоком, то Цире — единичные, наиболее дорогие клиенты, которым необходимо максимально глубокое погружение. Для этого нужен виртуоз, а Цира, по нашему общему мнению, именно виртуозом и является. Мастером, так сказать, штучной работы.

Цира сказала, что подумает.

Расширение фирмы предполагало создание восьми новых рабочих мест. Доходы обещали увеличиться на 28 процентов. По предварительным расчетам, разумеется. Возможно, что и выше. Хотя государство не преминет наложить лапку на заработанные нами денежки, так что предстоит тщательно потрудиться над тем, как скостить налоги.

Нашей растущей фирме необходимы также второй менеджер и младший бухгалтер в помощь беременной Аннини.

Я напомнил Ицхаку о его обещании взять инструктора для единичных клиентов, нуждающихся в прогностических услугах. Изя сказал, что помнит. Что он работает над этим.

Луринду потребовала поставить ей третий компьютер. И желательно, с программистом. Чтобы немного разгрузить ее, Луринду.

Изя раздраженно сказал, что помнит он, помнит.

В принципе, несмотря на многочисленные претензии к руководству фирмы, мы расходились с собрания довольные. Цира возмущенно ворчала, что не станет она работать с Бэлшуну, этим ублюдком от Искусства, но мы с Мурзиком видели — новые перспективы ее воодушевили. К тому же Изя хорошо платит. И нет оснований думать, будто с расширением фирмы он станет платить хуже.

Мы шли втроем по набережной Евфрата. Весна властно входила в Город. Сады Семирамис покрылись нежным налетом зелени. Будто дунул кто-то из пульверизатора — легонько-легонько — и обрызгал еще голые ветки деревьев.

Лед почти сошел. Только в середине реки иной раз проплывала тающая льдина.

Цира тяжко висела у меня на локте. А Мурзик сбоку топал, пивко прихлебывал. Он был без шапки. Не холодно ему, морде каторжанской. Время от времени Цира у него из бутылки потягивала.