Дорога в Омаху - Роберт Ладлэм

Пиз скосил глаза и в скудном свете под деревом взглянул на часы. Он явился в положенное место примерно на тридцать минут раньше срока. Прекрасно, прекрасно! Сейчас он отойдет в сторонку и подождет того человека, с которым ему предстояло встретиться. И понаблюдает оттуда.

Уоррен обошел вокруг дерева и остановился, раздраженный тем, что маленькая старая леди с грубо нарумяненными щеками явно стремилась привлечь к себе его внимание.

— Благословите меня, святой отец, ибо я грешна! — молвила она высоким вибрирующим голосом, преграждая ему путь.

— Да, да, хорошо... Vox populi[184]и все в том же духе. Что-то в душе вашей не так, как следует, это уже сама судьба...

— Я хотела бы исповедаться, отец! Я должна сделать это!

— Думаю, ваше стремление весьма похвально, но место это вряд ли подходит для такой цели. И, кроме того, я спешу.

— В Библии говорится, что в глазах Господа и пустыня может быть храмом Божьим, если дух грешника возжелает того.

— Прочь, пустомеля: я же сказал, что спешу!

— А я говорю, чтобы вы сунули зад за дерево.

— Ладно-ладно, вы прощены за все, что бы вы ни сделали... Что-что вы сказали?

— Вы же слышали меня, ангельский котик! — зашептала безобразная старая карга грубым низким голосом и, вытащив из складок своей одежды опасную бритву, раскрыла ее со щелчком. — Марш за дерево, или же вам можно будет не давать обет целомудрия!

— Боже мой, да вы же не женщина, а мужчина!

— Суждение это спорно, как ни смотри, но что несомненно, так это то, что я головорез: люблю резать глотки, а посему пошевеливайся!

— Пожалуйста, молю вас, не причиняйте мне зла! Не надо!.. Я... О Боже! Не режьте меня! — Трясясь всем телом, госсекретарь неловко отступал в тень дерева. — Право, вы не должны меня калечить! Пролить кровь священника — страшный смертный грех!

— Я тебя заприметил еще пятнадцать минут назад, ангельский котик! — зашипел (или зашипела?) мужчина (или женщина?). Его (или ее) сморщенные ярко-красные губы и набрякшие пурпурные веки искривились в тусклом свете. — Тебя и эту ужасную тряпку у тебя на голове! Ты позоришь честных извращенцев!

— Что?

— Как смеешь ты разгуливать здесь? Выискиваешь маленьких мальчиков. Да еще, гад ползучий, священником вырядился? Какая мерзость!

— Но, право, мадам... мистер... Простите, не знаю, как обращаться к вам...

— Ты что, оскорблять меня вздумал, змеиная рожа?

— Клянусь честью, нет! — Левый глаз Пиза бешено завращался. — Я только хочу вам сказать, что вы не знаете...

— Я все отлично знаю! Такие, как ты, мерзавцы, всегда носят с собой что-нибудь лакомое на случай, если вдруг кто-то подвернется. Раскрывай свои карты, падла поганая!

— Деньги? Вам нужны деньги? Ради Бога, возьмите все, что у меня есть! — госсекретарь начал копаться в карманах, извлекая из них сложенные банкноты. — Вот-вот, берите!

— Что брать, уж не это ли дерьмо? Сейчас я вспорю твои карманы, а потом начну тебя резать. — Монстр-гермафродит теснил Пиза в самую тень. — Только пикни, и я отрежу тебе губы, ясно, хорек вонючий?

— Смилуйтесь! — заскулил госсекретарь. — Вы же не знаете, кто я...

— Зато мы знаем! — раздался позади него глубокий голос. — Броуки и вы, командир Игрек, обезоружьте этого бандита немедленно!

Престарелый выпускник Уэст-Пойнтской военной академии и пожилой, крепко сбитый верзила из Бруклина тотчас набросились на налетчика. Один из них вырвал у него из рук бритву, другой схватил его за ноги, спутанные широкой цветастой юбкой.

— Попалась, ублюдская шлюха! — завопил Манджекавалло.

— Теперь не уйдешь! — закричал Броукмайкл, срывая седовласый парик, возвышавшийся над нарумяненной морщинистой физиономией уличного грабителя.

Винни Бам-Бам, обнаружив, что перед ним мужчина, а не женщина, как решил он было поначалу, принялся молотить остервенело отвратительную фигуру, свалившуюся наземь.

— Зловонный кусок подгнившего сыра! — ревел он.

— Отпустите его, командир! — распорядился Хаук. — Пусть сматывается отсюда!

— С какой стати его отпускать? — воспротивился Броуки Второй. — Этого мерзавца следует упечь за решетку.

— Но перед этим — переломать ему его ублюдские ноги! — заявил якобы почивший в бозе директор ЦРУ.

— Не собираемся ли мы выдвинуть против него обвинения, джентльмены?

— Что?.. — Броукмайкл отступил назад.

Манджекавалло вздернул резко голову, отчего его парик съехал набок, прикрыв бакенбардой нос, а глаза — рыжими прядями.

Броуки Второй обратился к бывшему директору ЦРУ:

— А ведь в этом есть резон, командир, как вас там...

— А ведь, возможно, он и прав, — откликнулся Винсент и последний раз поддал преступнику коленом под ребра. — Вон отсюда!

— Эй, ребята! — ухмыльнулся тот во весь рот и, сорвав с себя парик, швырнул его оземь. — Не хотите ли пойти ко мне? Мы смогли бы устроить настоящий бал!

— Катись, пока мы не передумали!

— Ухожу, ухожу! — Мошенник в развевающейся юбке перебежал лужайку и исчез в толпе.

— Боже мой!.. О! Боже! — причитал сбоку от Хаука Уоррен. Он лежал на земле, уткнувшись лицом в траву и обхватив голову руками. — Благодарю вас!.. Благодарю!.. Если бы не вы, меня могли бы убить!

— Почему бы вам не встать и не посмотреть, захотите ли вы жить? — произнес Хаук тихо и, запустив руку в карман, вытащил магнитофон.

— Что?.. Что? Почему вы так говорите? — Сев с превеликим трудом, Уоррен Пиз увидел справа от себя увешанную наградами военную форму, а затем, к несказанному своему ужасу, разглядел и лицо стоявшего рядом с ним человека. — Броукмайкл!..

И тут Маккензи включил магнитофон. Зазвучал голос Броукмайкла:

« — Я говорю о государственном секретаре! Это в связи с его заданием моя „смертоносная шестерка“ находится сейчас в Бостоне!.. Знай, этот Пиз с глазами алкоголика катит на тебя бочку!..»

— Речь-то идет не о таком деле, с которым можно было бы обратиться в суд, не так ли, господин секретарь? — спросил насмешливо генерал Броукмайкл, пока Хаук выключал магнитофон. — Вы решили принести нас в жертву: старого солдата, который так и обречен до конца жизни оставаться под подозрением, хоть и был реабилитирован, и его подразделение, состоящее из прекрасных молодых людей. Мы ведь людишки столь мелкие, как и Мак, присутствующий здесь, что с нами можно не считаться. Мак не принадлежит к числу моих ближайших друзей, но он не заслуживает того, чтобы его сбросили в Арктике на плавучую льдину.

— О ком это вы?

— Ах да, я не представил вам Мака. Это бывший генерал Маккензи Хаукинз, дважды лауреат почетной медали конгресса. Сперва вы пытались... ну, скажем так, нейтрализовать его, а потом, когда у вас ничего не вышло, приказали моей группе похитить и переправить мятежного генерала в место, которое следовало определить по ходу дела, — несомненно, где-то на крайнем севере.

— Скажу откровенно, я не в восторге от знакомства с вами, господин секретарь, — сказал Хаук. — Простите меня, но руки я вам не подам.

— Но то, что вы затеяли, безумие! Чистейшее безрассудство! На карту поставлено слишком многое! Под угрозой наша безопасность, ударная сила нации!

— И единственный способ привести все в порядок — избавиться от недовольных, не так ли? — сказал Маккензи. — Вместо того чтобы аргументировать свою точку зрения, вы предпочитаете устранять неугодных, которые, скажем так, на вполне законном основании обратились в суд.

— Вы переворачиваете все с ног на голову! Имеется еще много чего — экономические расчеты, расходование фантастически огромных финансовых ресурсов... А также — о Боже! — моя яхта, членство в столичном клубе, годовое собрание выпускников нашего класса и, наконец, заслуженный мною тот образ жизни, для которого и был я рожден! Вы не желаете ничего понимать!

— Я все понимаю, вонючая падаль! — изрек Винсент Манджекавалло, выступая вперед в слабом свете фонарей. — И, в частности, собственно то, что хоть кое-кто и смог бы вам помочь, однако рассчитывать на это не стоит: ведь от вас уже никому нет никакой пользы.

— Кто вы? Я видел вас раньше, слышал ваш голос, и это все, что я знаю...

— Думаю, из-за этого чудовищного маскарада и родная мать не узнала бы меня, да пребудет она в мире в Лодердейле! — Винни сорвал свой рыжий парик и присел на корточки перед государственным секретарем. — Хэлло, хмырь, как чувствуешь себя? Может, твои приятели из загородного клуба взорвали не ту яхту, а?

— Манджекавалло!.. Нет-нет! Всего несколько дней назад я лично присутствовал на панихиде по вас! Вы уже в ином мире! Вас нет среди живых! Я не верю тому, что вижу!

— Может, вы и правы, что не верите, великий дипломат, а может и нет. А вдруг все это — дурной сон, ниспосланный вам тем злом, что скопилось в вашей насквозь прогнившей душонке? Или же я просто вырвался из объятий Морфия?..

— Морфея[185], командир Игрек! Морфея!