Аграрная исстория Древнего мира - Макс Вебер

Экономика и техника хозяйства, напротив, за все время от Рамессидов и Ашшурбанипала, если исключить изобретение монеты, сделала в древности, очевидно, относительно незначительные успехи. Насколько много (или насколько мало) нового создала в области техники та эпоха Древности, которая лежит в свете истории, можно будет решить лишь тогда, когда появится соответствующая нынешнему состоянию источников промышленная история Египта и Месопотамии (для техники, главным образом, история Египта). Весьма возможно, что тогда Восток — который был отцом всех форм торговли (Вавилон), господствовавших до конца нашего Средневековья, затем поместных дворов (Fronhöfe) (Египет), несвободной работы на дому (Heimarbeit) (Египет), системы литургий (Египет), бюрократии (Египет), монастырских и иных церковных организаций (Египет, Иудея) — окажется и создателем огромного большинства всего того технически нового, что было создано в области промышленности до конца средних веков. В области сельскохозяйственной техники в течение древней эпохи следует отметить некоторые преобразования, которые послужили увеличению поверхности, возделываемой с помощью данного количества труда в данное время, следовательно, к сбережению труда (лучшие орудия для работы по молотьбе, пахоте, уборке урожая — эти два последние, что характерно, лишь по окончании классической эпохи и во внутренних северных областях). В промышленности, если не считать, что само собой разумеется, военных машин и близких к ним подъемных приспособлений и т. п., главным образом, при общественных работах применяемых орудий, прогресс, поскольку его можно заметить, есть главным образом прогресс специализации отдельного работника, не служащий вовсе или в значительной мере соединению труда. То же мы видим и в области экономики промышленности. И тому и другому не приходится удивляться, принимая во внимание характер как внутреннего расчленения античной промышленности, так и коммерческого интереса (Verkehrsinteressen), который преследовало рабовладение.

На почве средневековой торговой и промышленной организации, отчасти рядом с ней, отчасти в ее рамках, но всегда, несмотря ни на какую борьбу против цехов, пользуясь созданными ими путями и правовыми формами, современный капитализм создал себе условия для своего роста. Из господствовавшей в торговле со времен Хаммурапи до ХIII в. включительно комменды он создал коммандитное товарищество (зачатки его в древности — что характерно — только в обществах, организовывавшихся на почве государственного откупа). Существовавшая в древности только в грубых артелеобразных формах солидарность пайщиков приняла уже очень тонкие формы права в торговых и промышленных обществах позднего Средневековья: отдельного имущества, фирмы (Firma) и т. д. Теперь возникают правовые формы для прочного капиталистического торгового и промышленного предприятия, тогда как древность, во всяком случае в чисто частном обороте, оставалась при тех правовых нормах, которые сложились на почве спорадического (diskontinuierliche) случайного помещения капитала[525]. В средние века капитал, лишь только он захватывает область промышленного производства, тотчас же начинает производить синтез мелких ремесленных хозяйств. От организации сбыта и затем доставки сырья он безостановочно идет внутрь производственного процесса и постепенно сочетает соответствующие рационализирования техники, искусственные, все более и более отделяющиеся от семьи производственные единицы (Betriebseinheiten), все увеличивающиеся в размере и — говоря вообще — со все увеличивающимся благодаря разложению и соединению труда внутренним расчленением.

В древности мы ничего подобного не замечаем в области чисто частных производств[526]. Мы видели, что скопление дюжин, даже тысяч рабов в одном состоянии (Vermögen), доже там, где рабы принадлежат к одной и той же промышленной отрасли, не создавало «крупного производства» («Grossbetrieb») в экономическом смысле, так же, как теперь помещение состояния в акции разных пивных заводов не означает создания нового пивного завода[527]. Ибо о помещении имущества шла речь и там, как мы видели: экономика и техника производства этим совсем не была затронута; рабы остаются тем, чем они были: мелкими ремесленниками, которых эксплуатирует состоятельный человек как источник ренты или — это максимум приближения к капиталистическому «крупному производству» — импортер (Демосфен) как орудия для переработки своего сырья. Мы видели, как непрочны (labil) при малом значении «постоянного капитала» были такие скопления, как всецело судьба «производства» («Betrieb») зависит от судьбы имущества, и в заключение следует прибавить еще одно: когда мы в заключающемся в рабах имуществе Древности наталкиваемся на скопления совершенно разнородных ремесленников (Тимарх), то это в такой же малой мере случайность, как и то, когда мы в составе ценных бумаг современного имущества находим крайне разнородные, в своих шансах на проценты находящиеся в совсем противоположных условиях акции. Подобное же помещение имущества в по возможности разнородные бумаги есть, как всякий знает, требование осторожности; но совершенно то же применимо в древности к помещению имущества в рабов, поскольку речь не идет о рабочих для такой абсолютно устойчивой (stetige) промышленности, как добывание драгоценных металлов (Никий), или об эксплуатации купеческого имущества в собственном смысле (Демосфен). В иных случаях было прямо требованием осторожности покупать разнородных ремесленников, — страхование от потери, какое мы находим в области рент с найма домов в участии одного и того же человека во владении долями по возможности большего числа различных домов. А из этого следует: интересы «капитализма» в области промышленности в древности, так как это был рентный капитализм (Rentenkapitalismus), в известном смысле были прямо направлены против создания «крупных производств» («Grossbetrieb»), которые создают специально один какой-нибудь продукт. К тому же сбыт продуктов промышленности, по крайней мере сбыт внешний, слишком имел характер случайного сбыта, который зависел от бесчисленных политических перипетий и прежде всего от редко в конце средних веков в такой мере встречающихся подобного рода колебаний в цене хлеба (см. выше); место, которое у массы — ее потребности как раз и покрывает современный капитализм — оставляли расходы на абсолютно необходимое, ее покупательная способность по отношению к продуктам промышленности, было в древности так узко и непрочно (labil), что на этом непрочном базисе не могла существовать социально сильная цеховая промышленность, а еще меньше крупные «кустарные промыслы» (Hausindustrie) или «фабрики».

После этих по необходимости — для того, чтобы существующие без сомнения различия выступили вперед — несколько резко формулированных разъяснений нельзя уже, конечно, оспаривать того, что промышленные производства древности кое-где могли обозначать известное приближение к рациональному «крупному производству» («Grossbdtrieb»); это была бы благодарная тема для особого исследования. Но характерным для древности является как раз противоположное развитие, которое не приближается к современному промышленному капитализму, а отдаляется от него. Весьма характерным является по существу и тот факт, что стремление капитала к получению дохода (Verwertungsstreben) в древности наталкивалось на рабский труд, который тормозил это развитие. Что в средние века это было иначе, зависело, помимо чисто исторических причин, главным образом от перемещения географической сцены капиталистического развития. Климатом обусловленное, совершенно иное развитие потребностей[528], вызванная климатом связанность с домом северных людей в течение длительных периодов в году в противоположность склонности проводить время вне дома, «άγοράζειν» [«ходить на рынок»], свойственной античному человеку (которой соответствует жизнь в кафе нынешних испанцев и итальянцев), различия «темперамента», объясняемые — без всяких «расовых» гипотез[529] — уже прямо из для каждой новой генерации заново данных климатических условий жизни, прежде всего многочисленные центры оборота внутри страны с их исключающим всякие скачки постоянным расширением потребления и производства, — все это новые условия, в которые влились технические традиции древности, и с ними должно было считаться вновь пробуждавшееся стремление капитала к прибыли.