Песни Петера Сьлядека - Генри Олди

– Ты чего? – присела рядом женщина. Запах грозы от нее делался слабее, исчезая.

– Гад! гад… жадюга… Я ему! играл!.. а он мне…

На немолодом, еще красивом лице женщины пробилось понимание.

– Бедняга… Он – тебе? Какая разница, что он – тебе, если ты – ему?! Ведь Иржек сказал: порадовал, мол! Чего ты еще хочешь, дурила?!

– Есть я хочу! С голоду помираю!

– Тогда пошли. Накормлю.

– У меня… мне нечем платить.

– Даром накормлю. Вставай! Или помочь?

– За что? – спросил Петер, силясь подняться. – Я ведь ему играл, не вам?

– За то, что ему играл, – непонятно ответила женщина. – За то, что его порадовал.

И добавила:

– За то, что он от края отступил.

Звали женщину Мирчей Хортицей. Это Петер узнал позже, когда Мирча, беспокоясь за его здоровье, силой отбирала у обжоры восьмую лепешку, третью миску с острым как бритва и невероятно вкусным паприкашем, пятую кружку пива и ломоть брынзы, увы, несчитаный. Имя-фамилия оказались впору, словно хорошо сшитый наряд. В резком, гортанном рыке «Р-р-ча», чуть смягченном в начале женственным «Ми-и…», проглядывали характер и стать, а «хортицей» здесь звали гончую суку, поджарую, неутомимую в беге и безжалостную к добыче. Все это удивительно шло Мирче, ее мужскому костюму, строгому, даже суровому лицу и грубоватому милосердию, с каким она отнеслась к оголодавшему бродяге. Складывалось впечатление, что Мирча – нездешняя. Не могла родиться эта женщина среди дородных медлительных скаредов, населявших Поциновицу и Галатраву. Даже среди горцев-пастухов Градека – не могла. Петер был уверен, что место рождения Мирчи Хортицы – рай. Где обитают святые. Тайком утащив яблоко, бродяга вгрызся в сочную мякоть, блаженно изнемогая от сытости. Сейчас он с уверенностью полагал себя самым счастливым человеком на свете, кому все должны искренне завидовать. Ну разве что Иржек Сторец счастливее. Потому что ему не завидуют – его любят.

Все.

Итогами размышлений Петер не замедлил поделиться с Мирчей.

– О да! – улыбнулась женщина, но брови ее сошлись, заставив складку-пятерню напрячься. – Ты на редкость проницателен, музыкант! Я даже удивляюсь, как ты с такой проницательностью еще жив! Хочешь, я расскажу тебе историю о счастливых людях? Повесть о Сторцах и Сторицах?

Хочу, кивнул Петер Сьлядек.

И это было чистой правдой, потому что слушать истории о счастливых людях куда приятнее, чем всякие ужасы.

Рыжая белка испуганно метнулась вверх по стволу, затаилась в листве. Скрип колес, мерный перестук копыт, человеческие голоса. Ох, не к добру! От волнения белка принялась грызть жесткий прошлогодний желудь, но, завидев появившуюся из-за поворота телегу, тут же прекратила, настороженно глядя на незваных гостей.

Телегу тащила меланхоличная гнедая лошадка, чей облик и походка явственно выдавали принадлежность к школе философов-стоиков, берущей, в свою очередь, начало в школе философов-циников. Тот факт, что ни белка, ни лошадь, ни хозяева телеги и слыхом не слыхали о «царице наук», как именовал философию Филон Александрийский, современник Христа, возжелавший соединить Тору и воззрения древних греков, не имело в данный момент ни малейшего значения. В филонах ли радость жизни, если погода славная, птички щебечут, а колеса весело подпрыгивают, встретив замечательную колдобину?! На телеге, венчая груду нехитрого скарба, восседала молоденькая женщина, почти девочка, похожая на миловидную кудрявую овечку. Заметно округлившийся под платьем живот выдавал в ней будущую мать счастливого семейства. Счастье семейства, настоящее и грядущее, подтверждали мечтательная улыбка, не сходившая с губ женщины, и веселый прищур чернявого парня, ведшего под уздцы философическую лошадь. С первого взгляда становилось ясно: молодожены торопятся на новоселье, ожидая от переезда исключительно перемен к лучшему.

Отметим, что надежды юной четы отнюдь не были лишены оснований…

Чпок! Надгрызенный желудь стукнул парня – не мальчика, но мужа! – точнехонько по макушке. Парень озадаченно поднял взгляд. Белка сердито застрекотала с ветки: «Чего приперлись? А? Кто вас сюда звал?! Ходят всякие по лесу, ходят, а потом глядь – орехи пропали, грибов не сыщешь! Проваливайте! Не то шишкой добавлю!..»

В ответ на гневную тираду парень лишь рассмеялся, шутливо погрозил пальцем рыжей проказнице и зашагал дальше. Путники направлялись в сердце Лелюшьих гор, обогнув Градек и двигаясь на перевал Мишулец, где ждала их цель кратких странствий. Даже лошади дорога, похоже, была не в тягость. А молодые супруги уверялись ежеминутно: сейчас вместе с ними поднимается в гору вся будущая жизнь, которая, собственно, только началась. Теперь, когда Боженька оглянулся, одарив внезапным наследством, все будет просто замечательно! А как иначе? Вацлаву не надо больше ютиться в приймах, терпеть попреки сварливой тещи – пусть для Минки она и родная мама, а зятю эта мама хуже кости в горле. Ведь гол, как сокол, горшок с кашей, и тот Минкиных родителей…

Отныне – хватит!

Свой дом, свое хозяйство, никто тебе не указ. Эх, заживем!

Покойного дядю Юста было, конечно, жаль. Но совсем чуточку: виделись они редко, последний раз – на свадьбе. Жил дядя Юст бобылем, в Яблонце, за перевалом. Места глухие, но люди в Яблонце, по всему видать, обретались хорошие. Вот гонца прислали, дядину волю передать. Обещали хозяйство до приезда наследников в сохранности держать, не дать дому впасть в запустение. Молодожены собрались быстро: кто ж от счастья откажется?! За год и нажили-то крошку с поварешкой; лошадь с телегой у тестя в долг взяли. Потом вернуть надо будет, но это не беда. Гонец из Яблонца сказал: и лошадь вам от дяди-покойника досталась, и дом с огородом, и полоска на косогоре, и овец три дюжины, и гусей-уток навалом.

Не было гроша, и вдруг золотой!

Ползет назад заросшая колея, оставляя в прошлом дрязги-неурядицы. Впереди – небо без края, синее, праздничное; еще шаг – упадешь в него с криком восторга, растворишься… Поздняя весна соками бурлит, яблони-дички в цвету, невесты лесные. Дубы на красавиц любуются, шумят одобрительно темной зеленью. Птицы с ума посходили: каждая товарок перещебетать силится. Черный дрозд, молодчина, соловьем заливается. Никогда не скажешь, что дрозд. И на сердце легко.

– Слыхал, Вацек, чего про Яблонец сказывают?

– Ну?

– Будто люди там живут счастливые!

– Да?

– Балда! У этих людей в животе удача сидит, как ребеночек. Свернулась калачиком, дремлет. Чтоб себе удачу родить, надо такого за подол дернуть, тайком кукиш скрутить и слово правильное шепнуть…

– Мамаша небось наболтала? А, Минка?

Вацек на ходу обернулся, подмигнул жене.