Пират и язычница - Вирджиния Хенли

Сам герцог и не подозревал о сгустившихся над его головой тучах и не думал, что, если так можно выразиться, скользит по тонкому льду. Едва ли не самым главным принципом Карла было «живи и давай жить другим», но последнее время Джордж Бакингем слишком рьяно интриговал против королевы, что в глазах монарха равнялось преступлению против короны. Кроме того, связь Бакингема с Анной-Марией Шрусбери становилась неприлично-скандальной, а о его ужинах за «высоким столом» в компании ближайших друзей ходили самые невероятные слухи.

Однако сегодня король предпочел быть снисходительным к Бакингему. Общество расселось за большим овальным карточным столом. Хористки из театра «Ройял» были приглашены развлекать придворных, и почти у каждого мужчины на коленях сидела полуголая актриса. Присутствующие обменивались вольными шуточками, и атмосфера была достаточно разнузданной. Но тут Эдвард Монтегю, граф Сандвич, которому сегодня удивительно везло, один из немногих, оставшихся без прелестной компаньонки, нетерпеливо воскликнул:

– Кровь Господня, Лодердейл, да уберите от нее руки, а то все карты слипнутся!

Шотландец, известный своим грубоватым остроумием, забавлявшим короля, ехидно осведомился:

– А твой петушок, парень, так ослабел, что больше не поднимет голову? Видать, у тебя в яйцах дырка!

Но Сандвич невозмутимо пожал плечами:

– Говоря по правде, надоели мне эти бабы. Неужели вы не замечали, Лодердейл, что, чем больше тратишься на любовницу, тем скорее угасает наслаждение?

– Придется вернуть вам хорошее настроение, Сандвич, и пригласить за мой стол для почетных гостей, – процедил Бакингем.

– Да-да, я, кажется, слышал немало сплетен о ваших вечеринках. Что это такое? – заинтересовался Сандвич.

– Мы заключаем пари за ужином, – снисходительно пояснил Бакингем, – но предупреждаю, ставки весьма высоки. Прислуживают нам восточные красавицы. Кстати, как насчет завтрашнего вечера? Ваше величество? Сандвич? Лодердейл? Позабавимся вчетвером?

Король насмешливо приподнял брови:

– Припоминаю одну китаяночку, она выделывала невероятные вещи с помощью жемчужной нити. Мужчины с ума сходили. Что же, почему бы нет, Джордж, ты ведь вот уже много лет ужинаешь у меня!

Герцогиня Бакингем удалилась в загородное поместье, поскольку герцог ясно дал понять, что супружеское счастье не для него. Он шел своей дорогой распутства и разврата и наслаждался каждой минутой жизни.

Назавтра он предложил гостям переодеться в черные шелковые кимоно, вышитые золотыми драконами, и повел их в уютную столовую, в центре которой действительно стоял стол, инкрустированный ляпис-лазурью. В комнате, отделанной золотом и серебром, царил полумрак. На столе красовался тонкий фарфор, и у каждого прибора стояла нефритовая коробочка с резными костями. Стол был таким высоким, что джентльменам пришлось сидеть на табуретах с неестественно длинными ножками. В столовой установилась атмосфера праздничного ожидания.

Появившийся слуга зажег курительные палочки и театрально ударил в гонг. Взорам присутствующих словно по волшебству предстали совершенно обнаженные девушки, на теле которых не было ни единого волоска. Они несли золотые подносы с едой. Каждая обслуживала лишь одного джентльмена. Лодердейл уже открыл было рот, чтобы изрыгнуть очередную непристойность, но Бакингем приложил палец к губам:

– Молчание – золото и к тому же обостряет все остальные чувства. Сыграем в простую игру – хезед.[41] Пусть за нас говорят кости. Суть в том, джентльмены, что первый, кто проговорится, платит штраф в пятьсот крон.

Лодердейл и Сандвич попытались было запротестовать, но мудро решили, что это дорого им обойдется. Карл цинично ухмыльнулся. Удовлетворив голод гостей, прелестницы, которым, очевидно, было приказано насытить и аппетиты другого рода, исчезли под столом, и вскоре гости стали изумленно переглядываться, почувствовав, что их кимоно распахнуты, а плоть ублажают искусные руки и губы.

Лодердейл, застонав, что-то неразборчиво пробормотал.

– С вас штраф, Джон, – вкрадчиво заметил Бакингем. – Надеюсь, эта забавная игра не разорит вас!

Короля передернуло от омерзения. Поднявшись из-за стола, он с презрением бросил:

– Джордж, я люблю женщин. Недаром у меня репутация повесы и развратника. Но никогда в жизни я не унизил и не оскорбил женщину сознательно и не собираюсь делать это сейчас.

Он подал руку девушке и помог ей выбраться из-под стола.

– Пойдем, дорогая. Мы сумеем отыскать спальню, где нас никто не потревожит.

И, наградив хозяина уничтожающим взглядом, увел девушку из комнаты.

Однако полученный урок не пошел Бакингему впрок, и незадолго до Рождества он умудрился оскорбить графа Шрусбери. Все были потрясены известием о том, что вопреки приказу короля герцог вызвал Шрусбери на дуэль и хладнокровно пристрелил его. Терпение Карла лопнуло, и он удалил старого друга от двора.

Давненько не знала Англия такой холодной зимы! Но холод не помешал придворным жадно искать новых развлечений. Канал, который монарх велел прорыть в Сент-Джеймском парке, замерз и превратился в чудесный каток. Здесь царил вечный праздник. В моду вошли катание на коньках, на санках и игра в снежки. Санки обычно тянули разукрашенные пони, а в глубине парка был построен огромный ледяной дворец, где продрогшие гости могли выпить горячего эля, подогретого рома и отведать пирогов с куропатками.

В январе замерзла даже Темза, и высокородные джентльмены и леди изобретали все новые зимние забавы. Проворные торговцы шныряли в толпе, предлагая напитки и закуски. Рядом с шатрами предсказательниц и гадалок разыгрывали представления Панч и Джуди.[42] Лондонцы от души забавлялись гонками свиней, выпущенных на лед, делали ставки и утверждали, что это самое смешное зрелище, если не считать танцев собак на раскаленной металлической плите.

Однако Саммер была слишком поглощена происходившими в ней переменами, чтобы наслаждаться празднествами. С помощью тети Лил она обставила дом на Фрайди-стрит и переехала туда вместе с миссис Бишоп ожидать рождения ребенка. При этом она с мрачным удовлетворением отметила, что все счета, пересланные Соломоном Стормом лорду Хелфорду, были мгновенно оплачены.

В начале февраля в особняке поселилась повитуха, которая привезла с собой родильный стул и другие принадлежности своего ремесла. Миссис Бишоп так волновалась и надоедала Саммер своими наставлениями, что та буквально сходила с ума. Ей хотелось остаться одной, и воображение часто уносило ее на уединенное побережье Корнуолла, где она могла часами мчаться на Эбони куда глаза глядят. Любимая родина, где воздух напоен благоуханием цветов…