Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935) - Дитмар Нойтатц

В целом товарищеские суды не оправдали возлагавшихся на них надежд, и в течение 1930-х гг. были оттеснены на задний план народными судами. Они не пользовались уважением рабочих и потому не смогли выполнить поставленной задачи, а именно содействовать их воспитанию. Этим судебным учреждениям не хватало компетенции для того, чтобы дисциплинировать рабочих принудительно{2144}.

На Метрострое товарищеские суды заседали часто, на одной шахте № 22 в 1933 г. прошло 116 таких заседаний. По большей части здесь разбирались дела об алкоголизме и связанных с ним эксцессах и драках в барачных поселках. В 1934 г. под товарищеским судом оказалось много рабочих-бракоделов{2145}. Такие суды зачастую выносили постановления об исключении провинившегося из профсоюза, увольнении его с работы и выселении из барака{2146}.

Комсомольцы и коммунисты придавали черты товарищеского суда также собраниям бригад или рабочих смен. Некоторые комсомольские бригадиры решали наказывать рабочих, замеченных в бездельничании или постоянных опозданиях на работу, выговорами, переводом на пониженную категорию снабжения или исключением из бригады. Для повышения воспитательного эффекта провинившимся давался испытательный срок{2147}. Распространенным наказанием, часто выносимым на собраниях бригады, было лишение звание «ударника» и связанных с ним привилегий:

«Я каждый день проверяю, кто опоздал, кто пришел, кто не пришел. Если выявляются опоздавшие, я в этот же день собираю собрание, и мы обсуждаем это. Тех, кто опоздал на 10-15 минут, мы исключаем из ударников. Список прогульщиков и опаздывающих мы передаем в шахтком. Если знают, что он без уважительной причины прогулял, его увольняют. В отношении же опаздывающих мы сами принимаем меры»{2148}.

На шахте №17 комсомольцы добились от начальника шахты и парткома, чтобы устранение дефектов производилось за счет тех, кто несет ответственность за эти работы. Если произведенная работа не соответствовала техническим требованиям, ее оценивали как брак, рассчитывали расходы по доделке и вычитали их из зарплаты виновника брака. Чтобы бракодела не покрывали его товарищи, каждый, кто заступал на смену, принимался за работу и не сообщал о дефектах, лично отвечал за вскрытые после того недостатки{2149}.

Бригадирам не обязательно надо было накладывать штрафы, чтобы воздействовать на членов бригад. Одной из новаций, введенных комсомольцами на стройке, стали ежедневные «пятиминутные собрания» бригад. На этих собраниях, которые проходили, как правило, после окончания рабочей смены, бригадир оценивал работу каждого в отдельности, причем обходился без церемоний: «Если мы отставали, мы проводили пятиминутное совещание, на этом совещании раздраконишь людей, и на следующий день они больше ворочают», — так заявлял комсомольский бригадир шахты № 12{2150}. «После окончания работы устраивается пятиминутка, где обсуждается весь прошедший день работы. Тут выявляется работоспособность каждого. И тут происходит самоотсев. Бригада говорит такому-то: ты лодырь и, если ты не исправишься, завтра мы тебя выгоним», — добавлял к этому член партии{2151}. Пятиминутки призваны были не только повысить трудовую дисциплину и темпы работы, но и служить средством воспитания рабочих, отвлекая их, например, от пьянства{2152}. Впрочем, остаются сомнения по поводу того, что эти методы оказались столь эффективны, как это описывали комсомольцы в своих рассказах:

«В нашу женскую бригаду пришли еще парни. Причем, наверное, нам дали самых худших ребят. Вот был такой Болтунов. Первые дни, когда он пришел к нам, он был большим лодырем. А у нас был заведен такой порядок, что по окончании работ мы устраивали пятиминутку и обсуждали на ней, кто как работал. Я всегда говорила сама, что сегодня тот хорошо работал, этот плохо. И о Болтунове пришлось поставить вопрос так: если ты, Болтунов, не исправишься в течение нескольких дней, не будешь работать так, как работают другие девчата, то мы тебя выбросим из бригады. В ударники мы его, конечно, не провели. Болтунов дал слово, что он исправится, и верно, через некоторое время он исправился и стал после лучшим ударником бригады. Вообще моя бригада считалась как бы воспитательной бригадой. Основа у нас была хорошая, и нам стали вливать постепенно парней. Вот, скажем, Скородумов. Его выгнали из бригады проходчиков Владимирова, потому что он очень плохо работал. По решению сменной комсомольской организации его перекинули в мою бригаду на перевоспитание. И через некоторое время Скородумов действительно стал у меня ударником, потому что масса вся заражала работой. Ему было неудобно смотреть и стоять, когда все ударно работали. Еще один такой тип — Балахина Маша. Ее выгнали с 18-й шахты за хулиганство. Она меня знала, знала, что наша бригада хорошо работает, пришла со слезами и плачет: Леля, возьми меня в свою бригаду. Я взяла, решив, что дивчина здоровая и, если над ней поработать, из нее выйдет толк. Она здорово матом ругалась, пуще ребят; в драку иногда лезла из-за вагонов с ребятами. У нас не хватало тогда бетонных вагонов. Над ней пришлось поработать и дома с ней много разговаривать пришлось. Мы жили с ней в одном общежитии. И эта Маша тоже стала хорошо работать, после мы ее назначили звеньевой на поверхности»{2153}.

Собрания или производственные совещания создавали внутри бригады, группы или смены общественное мнение, которое коммунисты и комсомольцы использовали, чтобы проводить свои решения даже против воли большинства и заткнуть рты противникам. На собраниях и производственных совещаниях, в работе которых принимали участие и другие функционеры, многие явно боялись высказать свое мнение, если оно не совпадало с общепринятым, поскольку вынуждены были считаться с опасностью получить нагоняй, или просто не находили в себе мужества публично выступить. С помощью личного примера и призыва к другим рабочим не запятнать свое имя отказом от помощи комсомольцам удалось, например, справиться с маленькой забастовкой против сверхурочных отработок:

«В конце марта на дистанцию приехал т. Каганович. После посещения дистанции Л. М. Кагановичем коммунисты и комсомольцы были посланы в бригады на разъяснительную работу о том, что стыдно нашей дистанции оставаться на черной доске, надо выйти из прорыва. Времени оставалось всего 6 дней до конца месяца, а задолжали больше, чем за половину месяца. За 6 дней надо было наверстать упущенное за 15 дней. Мы начали с того, что рассчитали, сколько на человека кубометров грунта приходится по выемке до конца месяца. Мое звено работало ночью. Получив задание на эту смену и обсудив его, мы стали работать, но к утру почувствовали, что своего задания мы не выполним. Тут же с членами звена обсудили этот вопрос и решили работать, пока не выполним задание, сверхурочно. Но в бригаде были отсталые товарищи, которые потянули за собой большинство, и звено отказалось работать. Мы тут же созвали производственное совещание, которое в дальнейшем стало системой нашей работы. На это совещание пришел парторг Чугунов, сменный инженер, коммунист т. Зинковский. Я предварительно потолковал с комсомольцами тт. Макиным и Кабановым. На этом совещании подвергли резкой критике работу отдельных товарищей и постановили не выходить из котлована, пока не будет выполнено сменное задание.

На вторую ночь я, парторг звена, еще пара коммунистов пришли до начала работы за полчаса, проверили лопаты, кайла, клинья, кувалды с тем расчетом, чтобы не задерживать работу урочного времени. Перекуры старались делать как можно реже, и в результате к утру выяснилось, что мы не только выполнили сегодняшнее задание, но и перекрыли вчерашний долг. Это было встречено ребятами с воодушевлением. В это время к нам является профорг т. Иванов и парторг т. Чугунов и говорят, что соседние бригады т. Смагина не выполняют сменное задание и что им надо помочь. Тут же посоветовавшись с ребятами, решили пойти им помочь. Отказов уже не было ни одного. Перешли на участок бригады Смагина, проработали с ним час и также помогли им выполнить сменное задание»{2154}.

Собрания могли также созываться в целях агитации ad hoc. Партийные функционеры выступали с речами, среди других рабочих их поддерживали члены партии и комсомольцы, которые брали слово и призывали коллег следовать решениям партии{2155}. Задачей коммунистов и комсомольцев и без того являлось проведение «массовой работы» с беспартийными на стройплощадках и в бараках, т. е. вести с ними политические беседы и постоянно влиять на них. С этой целью коммунисты и комсомольцы были соответствующим образом распределены. Их следовало так разместить по строительным подразделениям, чтобы обеспечить по возможности всеобъемлющее влияние партии{2156}.