Дураки - Евгений Будинас

Но даже если и не Батька этот шаг совершил, пусть Столяр и сам в трагичном своем уходе чем-то и как-то повинен, пусть что-то иное случилось, чего им не суждено пока знать... С судьбой не шутят, они забыли об этом, сочиняя сценарий, но ведь никогда и не пришел бы им в голову — даже в шутку — такой безумный и сразу самой жизнью «озвученный» ход, не будь Батьки вообще и не будь всего этого кошмара вокруг.

в переходе

вместо послесловия

«На Немиге снопы стелят головами, молотят цепами булатными, на току жизнь кладут, веют душу от тела...»

...Колокола Кафедрального собора, обновленного к началу третьего тысячелетия Христова Рождества, звонили к заутрене.

Дудинскас вышел из дома, зябко поежился, нахлобучил кепку, поднял воротник и пошел вниз по улице, ведущей к реке.

Было 30-е октября 2000 года.

У реки, напротив собора, возле того места, где когда-то стоял фонарный столб с листовкой, призывавшей на митинг памяти жертв сталинизма, он спустился в подземный переход.

На ступенях лежали черные кованые цветы.

Так случилось, что он ни разу не проходил здесь за эти двенадцать лет. Хотя жил совсем рядом... Тогда и перехода-то не было.

На бетонной стене мемориальная плита, по решению властей притороченная железными болтами:

«МЫ САМИ СЕБЯ УБИЛИ...»

Сколько же их было, хлопчыкаў i дзяўчат, собравшихся в выходной день послушать на площади музыку? Тысячи полторы — вдруг побежавших, чтобы спрятаться от дождя. И в смерть затоптавших в этом переходе пятьдесят юных тел... Две дивизии спецназа, насмерть схватившись и открыв пальбу — с автоматами и гранатометами, с орудиями, танками и бэтээрами, не смогли бы в те считанные минуты такого натворить... Армия придворных борзописцев и шутов не сочинила бы строчки, изобличающей суть того, что здесь случилось, с большим цинизмом. Чтобы так объяснить все, и оправдать, и обвинить каждым словом... Мы. Сами. Себя.

Сами во всем виноваты, сами себя и убили. В подземном переходе в переходный период этой всегда несчастной переходной, коридорной страны... где душу веют от тела не только сегодня, но с давних языческих времен, когда брат здесь шел на брата...

Мы... Сами... Себя...Впрочем, про то давно уже писано:

«...Со времен Витольда вплоть до наших дней они пребывают в настолько суровом рабстве, что если кто из них будет случайно осужден на смерть, то он обязан по приказу господина казнить сам себя и собственноручно себя повесить.

Если же он случайно откажется исполнить это, то его жестоко высекут, бесчеловечно истерзают и тем не менее повесят.

Вследствие такой строгости, если судья или назначенный для разбора этого дела пригрозит виновному в случае его замедления или только скажет ему: "Спеши, господин гневается", несчастный, опасаясь жесточайших ударов, оканчивает жизнь петлею...»[122]

Только Шурик Лукашонок, самозваный Батька, кричит истошно, еще и Матусевича с Шхермуком изгнав — за то, что «не сумели» уберечь Столяра и всех остальных исчезнувших, а теперь не умеют найти виноватых в их исчезновении. Кричит, изгнав с должностей генералов и призвав своих опричников — всегдашних «майоров», мечтающих еще об одной звезде на погон с зеленым просветом, кричит, жалея их и уговаривая напрасно не мучиться:

— Больше не ищите виновных, не пытайтесь их найти! Виноват только я... Но судить меня будут лишь тогда, когда мне откажет в доверии избравший меня народ. Тогда они, все эти исчезнувшие, захватят власть и без суда и следствия — вы хорошо знаете, как это делается, — посадят меня на кол. Под одобрительные вопли своих западных наставников, уже выделивших на это восемьсот и пять десятых миллиона долларов...

Назавтра известного адвоката и правозащитника Игоря Догоняйло спросили, что будет после того, как Батька перестанет быть всенародно избранным. Тот, не задумываясь, ответил, что конечно же Шурика Лукашонка будут судить. Тогда адвоката спросили:

— А ты, Игорь, будешь его защищать?

— Безусловно. Потому что он невиновен. И первое, что я сделаю, так это отправлю его на медицинское освидетельствование. Разве вы не видите, что человек больной.

Так называлась заметка в последнем номере почившей в бозе газеты «Лица», причем на самой последней полосе, да еще и внизу.

Дудинскас в Дубинки уже и не наезжал, это жена его, но не Дубинене, как Толя Феденя, опять перепутав, ее ошибочно в газете назвал, а Дудинскене, придумала провести конкурс, чтобы продолжить начатое ее мужем Виктором Евгеньевичем Дудинскасом «бессмертное» дело народного возрождения.

Рассказывают, что когда Батька, как всегда до полночи проглатывая газеты, особенно те куски, что ему маркером обводили[123], увидел название заметки и, вздрогнув, прочитал первую строчку — о том, что со всех концов Республики собрались...

Тут у него крыша окончательно и поехала.

Нет, не оттого, что Столяр оказался бессмертен, что их даже много, видите: уже и конкурс был объявлен — хуже! — произошел, разумеется, на деньги Пика, Вестермана и ЦРУ — знал ведь, предсказывал, вот и началось. А из-за того, что такое сообщение о Самом Важном ему ДАЖЕ МАРКЕРОМ НЕ ОБВЕЛИ.

— Сука этот Подметалин, — сказал Батька. — И все, кто на его место претендуют — сплошь блудливые суки. Никому нельзя доверять.

И, потрепав по загривку овчарку, с которой после проглатывания по ночам газет он обычно играл в травяной хоккей, глубоко вдохнул ночной едковатый от зловония близлежащей птицефабрики запах давно опустевших Скворцов, но не выдохнул, а совсем незлобно попросил:

— Фас!..

Хотя вокруг никого не было.

1988,2000

Примечания

1

Поздний Симон Вячеславович, инициатор создания и председатель «Мартиролога», старший научный сотрудник Института археологии Академии наук, которому принадлежит «открытие» Урочища — места тайного захоронения жертв сталинских репрессий перед войной, член оргкомитета Народного фронта, позднее его председатель.

2

Прочтя, например, первое тассовское сообщение о событиях 9 апреля 1989 года в Тбилиси, в котором особо подчеркивалось внимательное отношение десантников к детям и женщинам, я содрогнулся: неужели били женщин и детей? Выяснилось: не только били, но их-то как раз и убивали. Шестнадцать из двадцати убитых — женщины, младшей из которых семнадцать лет.

3

Теперь он работает на радио «Свободная волна».

4

Вандея — департамент на западе Франции, арена крестьянских мятежей, организованных дворянством и духовенством. Потом в России слово «Вандея» стало нарицательным. Им клеймили очаги «кулацкой контрреволюции», пока не обнаружили вдруг, что кулаками называли лучших из крестьян. Алесь Адамов, вынужденный уехать в Москву, имел в виду, что в пору перестройки республика оказалась оплотом консервативных сил, идеологической крепостью командно-административной системы.

5

Так и в Тбилиси. Народу у Дома правительства ночью 9 апреля могло быть гораздо меньше. Многие пришли, узнав, что будут танки. Танки на проспекте Шота Руставели — захватывающее зрелище. Кто же мог вообразить, что они представляют какую-то опасность, что катят не просто, а на дело. Да и в Вильнюсе, когда мирные люди пришли к телебашне, танков не боялись. Невозможно было поверить, что они будут стрелять и давить.

6

Увы, он уже умер

7

Витусь Говорко, ассистент кафедры филологии Пединститута, организатор, а позднее один из бессменных руководителей Народного фронта.

8

Микола Купавин, Алексей Маточкин — художники, члены оргкомитета Народного фронта.

9

Который, видимо, этого не подозревая, потом о нем напишет: «...с мегафоном в руках и озабоченностью пахаря на усталом крестьянском лице, в шинели, порядком потрепанной и оттого казавшейся брезентовиком послевоенного председателя небольшого колхоза».

10

 В спорах о монументе на Поклонной горе поэт Вознесенский точно подметил: огромное красное знамя, которое там намеревались соорудить, в контрастных лучах заходящего солнца смотрелось бы просто черным.