Бледная графиня - Георг Борн

В ту ночь во флигеле, где была комната Лили, дежурила Мария Биберштейн, в другом же — Дора Вальдбергер.

Мария Биберштейн заснула вскоре после обхода инспектора. На мужской половине надзиратели не замедлили последовать ее примеру.

Во всем заведении не спала одна только Дора Вальдбергер. С нетерпением ожидала она полуночи. Наконец желанное время подошло. Убедившись, что все в больнице спят, Дора приступила к исполнению своего дьявольского замысла.

У очень многих на ее месте в последние минуты не хватило бы духу на такое и они отказались бы от своего намерения, тем более грозившего неминуемой гибелью стольким людям. Но Дора Вальдбергер была совершенно спокойна, ее совесть молчала: долгое общение с умалишенными заглушило в ней всякие человеческие чувства. В ее душе жила только одна страсть и любовь — деньги. Сострадание было ей незнакомо, и из-за лишнего талера она готова была пойти на все. Уже и сейчас скопленные ею деньги давали Доре возможность безбедно прожить, даже лишившись места, но она скорей позволила бы убить себя, нежели дотронулась бы до них.

Осторожно войдя во флигель Марии Биберштейн, Дора остановилась и прислушалась. В некоторых комнатах то пели, то вскрикивали больные, и она опасалась, что это может разбудить сиделку. Но та спала сном праведницы и ничего не слышала.

Тогда Дора Вальдбергер поднялась на второй этаж, где кроме палат для больных находилось еще небольшое помещение для дров, керосина и прочей хозяйственной утвари. Дора осторожно стала раскладывать небольшими кучками дрова на деревянном полу коридора у деревянной же стены.

Строения больницы были так тесно поставлены друг к другу, что в случае пожара в одном из них гибель других была почти неизбежна, тем более что заведение находилось в стороне от жилья, и помощь не могла подоспеть быстро.

Разложенные дрова Дора стала поливать маслом для ламп. Она не трогала керосин, боясь, что его запах может выдать ее.

Никто не подозревал, какое страшное дело готовится сейчас в ночной тьме. Все благоприятствовало поджигательнице, и она уже была близка к цели.

Но по мере того как приготовления подходили к концу, опасность и для самой Доры возрастала. Но она все предусмотрела, На тот случай, если ее застанут на месте преступления, она решила притвориться помешанной. Она легко могла сделать это, ибо перевидала сотни больных и знала едва ли не все виды душевных болезней. Но дом спал, и никто не мешал ей довести до конца губительное дело.

Завершив приготовления, Дора, не мешкая, подожгла одну кучку за другой. Сухое смолистое дерево, политое к тому же маслом, быстро вспыхнуло и начало разгораться, треща и дымя. Тогда Дора открыла окно, чтобы дать выход дыму и увеличить приток воздуха. Пламя этих костров взметнулось вверх, запылало яростнее.

Окинув довольным взглядом свою работу, Дора Вальдбергер поспешно вышла и, возвратившись в свой флигель, наблюдала оттуда за разгорающимся пожаром.

Больные и персонал все еще спали, ничего не подозревая. Каким ужасным должно было стать их пробуждение в окружении бушующего огня! Какие страшные сцены готовились вот-вот разыграться среди ночного мрака! Теперь уже почти невозможно было преградить путь огненному чудовищу. Еще час — и весь флигель будет объят прожорливым пламенем.

Огонь распространялся с ужасающей быстротой. Наконец дым потянуло в нижний этаж. Он заставил проснуться крепко спавшую Марию Биберштейн.

Но, прежде чем она успела опомниться ото сна и сообразить, в чем дело, наверху послышался крик:

— Пожар! Помогите! Пожар! Пожар!..

А огонь уже проник в палаты больных.

Сиделка вскочила. И этот вопль, и едкий запах дыма развеяли остатки ее сна и заставили мгновенно оценить ситуацию. Она бросилась наверх.

Крики о помощи были услышаны и в других концах больницы. Надзиратели проснулись. Больничный коридор был объят пламенем. Из-за волн огня неслись отчаянные вопли больных.

Через несколько минут вся больница была на ногах. Со всех сторон бежали люди, несли ведра, пожарные шланги и другие пожарные принадлежности. Но было видно, что многих несчастных, захваченных огнем врасплох, едва ли удастся спасти, что они погибнут, прежде чем огонь будет потушен.

Четыре палаты уже были отделены от мира стеной огня, за которую нечего было и думать проникнуть. Крики несчастных становились все громче и отчаянней.

Вдруг из пламени вырвались две полуодетые женщины. Им чудом удалось выломать дверь в своей палате и спастись. Ноги их были страшно обожжены. Они не могли стоять.

Но большинство оставалось во власти огня.

— Больные должны быть спасены! — закричал доктор Вильм.

— Помогите! Я задыхаюсь! Я задыхаюсь… Помогите!.. — рвался из пламени раздирающий душу крик.

— Это мнимая графиня! — воскликнула, ломая руки, Мария Биберштейн. Она сама сейчас выглядела как помешанная. — А рядом с ней, через стенку, спит глухая старуха…

Лили и глухую старуху отделял от них шквал огня. Тугая струя из брандспойта, шипя, била в огонь, но все было напрасно: пламя росло, словно вода давала ему новую пищу. Несчастные, казалось, были обречены на неминуемую гибель.

— Вебер! — крикнул доктор одному из надзирателей, которого он знал как смелого и решительного человека. — Хватит ли у вас мужества следовать за мной? Я хочу попытаться спасти этих двоих. Вы берете на себя глухую старуху, а я — графиню.

— Я готов, господин доктор, — отозвался надзиратель.

Облив себя водой из шланга, они бросились в пламя.

Взгляды остальных проводили смельчаков, которые мгновенно исчезли в клубах огня и дыма.

Надзирателю выпала более легкая задача, поскольку глухая помещалась ближе. Уже через несколько минут Вебер вынырнул из пламени с обгоревшими волосами, в тлеющей одежде, но с окончательно обезумевшей от страха глухой старухой на руках.

Взоры всех снова обратились к бушующему пламени. Затаив дыхание, люди ждали, что и доктор, так же как надзиратель, вот-вот возникнет из огня. Но напрасно! Минуты проходили за минутами, а его все не было…

Еще один вскрик Лили послышался наверху, и все стихло. Наступила зловещая тишина, которую нарушал только треск пламени.

XIII. ИССЛЕДОВАНИЕ ТРУПА

В один из апрельских вечеров по дороге, ведущей к замку Варбург и рыбачьей деревне, ехала старая неуклюжая карета. Кучер то и дело подгонял невзрачных лошадей. В карете сидели трое: доктор Гаген, государственный стряпчий Шмидт и ученый-химик Польман.

— Тут, может быть, скрывается какое-нибудь преступление, — говорил Гаген своим спутникам дор¦гой. — Умерший получил место лесничего в замке, но занимал его очень недолго. Во время моего отсутствия он, как мне рассказывали, попал как-то в склеп замка и долгое время был вынужден просидеть в нем, не в состоянии выйти.

— Может, это и объясняет его болезнь, начавшуюся с того времени? — предположил Шмидт.

— Что вы на это скажете, Польман? — поинтересовался Гаген.

— Подобные вещи иногда могут иметь очень дурные последствия.

— Хорошо, допустим, что проведенная в склепе ночь отразилась на его здоровье. Но дальше-то? Выбравшись на волю, он ушел в деревню, где квартировал у одного рыбака. И, по единодушному уверению местных жителей, скоро поправился и был почти здоров. Но вдруг снова заболел, причем при очень странных обстоятельствах. Я могу предположить, что он был отравлен или сам отравился. Во всяком случае выяснить это не мешало бы.

— Несомненно, — согласился стряпчий. — Думаю, исследование трупа все и объяснит.

— Положение больного ухудшалось очень быстро, — продолжал Гаген. — По виду трупа можно было предположить, что он страдал долгой и продолжительной болезнью, истощившей все его силы. Но это предположение едва ли состоятельно, так как болезнь его была очень скоротечна. Те, кто видел труп лесничего, говорят, что тело его высохло, как пергамент…

— Это, однако, странно, — заметил стряпчий.

— Господин Польман сказал мне сегодня, — добавил Гаген, — что подобные признаки характерны для отравления ядами, изготовленными из рвотных орешков, — стрихнином и бруцином — при приеме их малыми дозами.

— Да, именно так, — подтвердил химик. — К тому же я могу добавить, что как стрихнин с бруцином, так и менее опасный игазурин легко обнаружить в трупе.