Патруль Времени - Пол Андерсон

Остготы удивлялись и терялись в догадках. Они сомневались, что торговля со столь отдаленным племенем окажется выгодной, а потому не желали рисковать своими богатствами. О том же, чтобы куда-то переезжать, нечего было и думать. Бросить дома, поверив какому-то Скитальцу? Да кто он такой, чтобы ему верить? Его часто называют богом; по слухам, он явился к тойрингам давным-давно, в незапамятные времена, но кто он? Может, тролль или чернокнижник? Или — как утверждали некоторые христиане — дьявол, посланный обольщать людей и сбивать их с толку? Или обыкновенный выживший из ума старик?

Однако кое-кто, внимая его речам, все же задумывался; нашлись и такие

— молодые парни, — кого он сумел заразить своим безумием. Первым среди них был Алавин. Хатавульфа тоже обуяла жажда странствий; Солберн пока сохранял здравый рассудок.

Скиталец убеждал, улещивал, угрожал. К осеннему равноденствию он уже мог пожинать плоды своих трудов. Золото и припасы были переправлены к Фритигерну; на следующий год к нему же отправится Алавин, чтобы договориться о расширении торговли; если вдруг возникнет необходимость, готы могли сняться с насиженных мест, почти не теряя времени на сборы.

— Ты положил на нас столько сил, — сказал как-то Скитальцу Хатавульф.

— Если ты из богов, значит, они устают не меньше нашего.

— Да, — вздохнул Скиталец, — и они погибнут вместе с миром.

— Ну, это произойдет наверняка не завтра.

— Минувшее засыпано осколками уничтоженных миров. Они гибнут из столетия в столетие. Я сделал для вас все, что мог.

В залу, чтобы попрощаться, вошла жена Хатавульфа Анслауг. Она держала у груди своего первенца. Скиталец долго глядел на малыша.

— Вот оно, будущее, — прошептал он. Никто не понял, что он разумел. Вскоре он ушел, опираясь на копье, по дороге, которую устилала гонимая ветром листва.

А какое-то время спустя по округе разнеслась весть, которая как громом поразила тех, кто обитал в Хеороте.

Эрманарих готовится к набегу на гуннов, именно к набегу, а не к войне с ними; поэтому его войско состояло лишь из королевских дружинников, нескольких сотен славных воинов, преданных своему господину. Он намеревался наказать гуннов за то, что они вновь затеяли возню на границах готских земель, ударить неожиданно, перебить скот и, если выйдет, спалить два-три становища. Прослышав о замысле короля, готы одобрительно кивали головами. Пора, давно пора проучить этих вшивых кочевников, чтобы они не зарились на чужой кусок!

Но поход Эрманариха завершился неожиданно быстро. Пройдясь огнем и мечом по землям гройтунгов, королевский отряд внезапно очутился у дома Рандвара.

Силы были явно неравными, и схватка не затянулась. Связав Рандвару руки за спиной и угощая его пинками, дружинники короля выгнали юношу на двор. Лицо его было залито кровью. Он убил троих из тех, кто напал на него, но у них был приказ взять его живым, а потому они не обнажали клинков и действовали дубинками и древками копий.

День клонился к вечеру. Задувал пронизывающий ветер, поднимались к небесам, заволакивая багровое солнце, клубы дыма. Посреди двора валялись тела погибших. Рядом с Эрманарихом, который гордо восседал на своем коне, стояла ошеломленная Сванхильд; ее стерегли двое королевских ратников. Она как будто не понимала, что происходит; должно быть, ей казалось, что она грезит, грезит наяву.

Рандвара швырнули наземь перед королем. Тот усмехнулся.

— Ну, что скажешь в свое оправдание?

Рандвар вскинул голову.

— Что не нападал тайком на того, кто не причинил мне никакого зла.

— Да? — пальцы короля — он поглаживал бороду — побелели. — А разве пристало слуге злоумышлять на господина? Разве пристало ему подстрекать к неповиновению?

— Я ничего такого не делал, — пробормотал Рандвар с запинкой. Слова вставали колом в его пересохшем горле. — Я всего лишь оберегал честь и свободу готов…

— Изменник! — воскликнул Эрманарих и разразился напыщенной речью.

Понурый Рандвар, похоже, и не пытался прислушаться к ней.

Заметив его безразличие, Эрманарих замолчал.

— Ладно, — сказал он чуть погодя. — Повесить его, как вора, и оставить на потеху воронью.

Сванхильд вскрикнула. Бросив на нее опечаленный взгляд, Рандвар ответил королю так:

— Если ты повесишь меня, я отправлюсь к моему предку Водану. Он отомстит за меня…

Эрманарих пнул его в лицо.

— Кончайте! — распорядился он.

Дружинники перекинули веревку через выдававшееся из-под крыши амбара стропило, надели на шею Рандвару петлю — и дернули. Он долго бился в петле, но наконец затих.

— Скиталец посчитается с тобой, Эрманарих! — крикнула Сванхильд. — Я проклинаю тебя проклятием вдовы и призываю на тебя, убийца, месть Водана! Скиталец, уготовь ему самую холодную пещеру в преисподней!

Гройтунги вздрогнули, схватились за талисманы, принялись чертить в воздухе охранительные знаки. Эрманариху тоже как будто стало не по себе, но тут подал голос Сибихо:

— Она зовет своего бесовского праотца? Так убейте ее! Полейте землю кровью, какая течет у нее в жилах!

— Верно, — согласился Эрманарих и отдал приказ.

Страх вынудил воинов поторопиться. Те, кто держал Сванхильд, повалили ее и оттащили на середину двора. Она мешком упала на камни. Понукаемые всадниками, издавая громкое ржание, к ней приблизились кони. Мгновение-другое — и по камням расплылось кровавое месиво, из которого торчали обломки костей.

Наступила ночь. Воины Эрманариха, празднуя победу, пировали во дворце Рандвара до утра; с рассветом они отыскали сокровище и забрали его с собой.

Мертвый Рандвар глядел им вслед, покачиваясь на веревке над обезображенным телом Сванхильд.

Люди поспешно похоронили молодого вождя и его жену. Большинство гройтунгов дрожало от ужаса, но были среди них и такие, кто поклялся отомстить, а узнав о случившемся, к ним присоединились все до единого тойринги.

Братья Сванхильд не помнили себя от горя и ярости. Ульрика внешне сохраняла спокойствие, но сделалась молчаливей прежнего. Однако, когда нужно было сделать выбор и принять решение, она отозвала сыновей в сторонку и принялась в чем-то убеждать их.

Ближе к вечеру они втроем вошли в залу Хеорота. Мы решились, сказал Хатавульф, нашему терпению настал конец. Да, король будет ждать нападения, но, если верить очевидцам, его отряд едва ли превосходит численностью тех, кто собрался ныне в доме правителя тойрингов. Затаиться же означает дать Эрманариху время, на которое тот, без сомнения, рассчитывает — время, чтобы покончить с любым возжелавшим свободы остготом.