Македонский Лев - Дэвид Геммел

— Так он поэтому не убил сына Пердикки?

— Думаю да, государь. Однако сложно узнать всё, что на уме у Царя.

— И последний вопрос, Парменион: если Филипп соберет армию, ты выступишь против меня?

— Определенно, государь. Я был бы странным военачальником, если бы не сделал этого.

Царь усмехнулся. — Знаешь, я мог бы приказать убить тебя.

— Возможно всё, — согласился Парменион, в упор глядя на старого Царя. — Но я не думаю, что ты это сделаешь.

— Почему?

— Потому что тебе скучно, государь, и даже малая опасность, какую может представлять собой Филипп, интригует тебя.

— Ты проницательный человек. Думаю, мне следует присматривать за тобой. Но сейчас ступай — наслаждайся пребыванием в Иллирии.

Три дня Филиппа развлекали, пока Бардилл устраивал в его честь пиршества, атлетические состязания, танцы и представления Коринфских комедий в театре на окраине города. Македонскому Царю, казалось, нравились эти развлечения, но Пармениону день ото дня становилось всё скучнее. Воин Феопарл казался чем-то растревожен и возбужден, и пару раз Парменион видел его говорящим с усмехающимся Григерием.

Спартанец подошел в Тео, когда толпа покидала театр.

— С тобой всё в порядке? — спросил он.

— Я в порядке, — ответил он и зашагал дальше.

Парменион выкинул проблему из головы, когда подошел Филипп и пожал ему руку. — Хорошая пьеса, не находишь? — спросил Филипп.

— Я не любитель комедий, государь.

Филипп склонился поближе. — Чтобы женится на такой, как Аудата, человек должен любить комедию, — шепнул он.

Памренион хохотнул. — В ней есть что полюбить и кроме красоты, как мне говорили.

— Да, но глаз должен за что-то уцепиться. Вчера я сидел с ней целых два часа, и за это время я нашел в ней одно физическое достоинство для комплимента.

— И что же это было?

— Я подумал сказать ей, что у нее красивые локти.

Парменион громко рассмеялся, и беспокойство покинуло его. — А что было потом?

— Мы занялись любовью.

— Как? Во дворце ее отца? До свадьбы? И как ты справился — если не нашел в ней ничего привлекательного?

Филипп вдруг сделался серьезен. — Я видел сон, Парменион. Мне снилась женщина — женщина, которую я встречу через год в Самофракии. — На обратном пути ко дворцу Филипп рассказал Пармениону о своем мистическом видении.

— И ты уверен, что это был знак?

— Я готов поручиться за это собственной жизнью — и я жизнь отдам, чтобы воплотить это видение. Она была прекрасна, самая красивая женщина из тех, что я видел когда-либо. Она — дар богов, Парменион, я знаю это. Она обещала родить мне сына, ребенка, которого ждет великая судьба.

Когда они подошли к дворцу, Филипп взял Пармениона за руку и остановился. — Во второй половине дня, — сказал он, — Бардилл хочет устроить смотр своей армии. Это должно стать демонстрацией силы.

— Конечно, — согласился Парменион. — Но что тебя смущает?

— Феопарл. Он стал каким-то угрюмым, и я думаю, что этот Григерий все время подначивает его. Он не должен ввязываться в драку. Антипатр навел справки о Григерии; похоже, это лучший воин Царя и настоящий демон в работе с мечом.

— Я предотвращу любую дуэль между македонцем и иллирийцем, — пообещал Парменион.

— Хорошо. Ты виделся с Бардиллом снова?

— Нет. Думаю, я убедил его, что у нас нет намерения воевать с Иллирией.

— Не будь так уверен, — предупредил Филипп. — Думаю, этот старик — колдун, умеющий читать чужие мысли.

Во второй половине дня Филипп и его свита наблюдали, как иллирийская конница скачет по широкому полю, сверкая на солнце наконечниками копий. Хатем в фаланге промаршировала пехота. Каждый воин был вооружен копьем и коротуим мечом и держал квадратный щит из укрепленного бронзой дерева; на них были шлемы с гребнями, нагрудники и латы, правда их бедра оставались незащищенными. По приказу военачальника фаланга тут же поменяла порядок, вытянувшись в длинную линию по три человека, с горизонтально выдвинутыми копьями. Филипп и его македоняне стояли на краю поля, когда Царь заметил, что иллирийцы с обеих сторон целят в них.

— Стойте смирно, что бы ни случилось, — прошептал Филипп.

С громогласным кличем пехота ринулась в атаку. Филипп увидел копейщика, бегущего на него, и на миг подумал, что это, быть может, конец его жизни. Казалось, уже ничто не остановит атакующую толпу, и через несколько секунд железное острие вонзится в открытую грудь. Но он стоял как скала, уперев руки в бока и глядя на атакующих.

В последнюю секунду фаланга замерла. Филипп посмотрел на острие копья, пошевелившее одежду у него на груди. Он медленно поднял руки к нему, провел пальцем по металлу. И посмотрел копейщику в глаза.

— На нем ржавчина, — мягко произнес он. — Тебе надо лучше заботиться о нем. — Затем отвернулся.

Никто из его свиты не пошевелил и мускулом во время атаки, и это преисполнило Филиппа гордостью за своих людей. Бардилл помахал рукой, и Филипп присоединился к старому Царю на широкой скамье во главе стола, накрытого яствами.

Парменион собрался уже сесть на свое место за столом, как вдруг заметил Григерия и Тео в каких-нибудь двадцати шагах от себя. Иллириец вновь отпускал какую-то нелестную шуточку, и даже с такого расстояния Парменион заметил, как покраснело лицо Тео, и как его рука потянулась к ножнам с мечом.

— Тео! — прорычал Парменион, и солдат застыл на месте. Парменион подошел к ним. — Что здесь происходит? — спросил он.

— Этот блохастый пес вызвал меня, — сказал Григерий.

— Я отменяю вызов, — заявил Парменион.

— Не тебе отменять что-либо в Иллирии, — отрезал Григерий, сверкнув темными глазами.

Парменион сделал глубокий вдох. — Феопарл ударил тебя? — спросил он мягко.

— Нет.

— Ясно. Значит, не произошло ничего вот такого, — сказал Парменион, вмазав Григерию по лицу ударом тыльной стороной руки, который сбил воина с ног. Рев пронесся по рядам офицеров, которые готовились отобедать после парада. Парменион оставил без внимания воина, поднимавшегося на ноги, и подошел к Баридилису. Он низко поклонился.

— Государь, я приношу извинения за произошедшее. Но твой человек, Григерий, вызвал меня биться с ним, и я прошу твоего разрешения принять этот вызов.

— Дело не касалось тебя! — прокричал Григерий.

— То есть, ты не желаешь сражаться с человеком, который тебя ударил? — спросил Парменион.

— Да… то есть… — его глаза обратились к Царю.

— Все здесь присутствующие видели начало ссоры, — сказал Бардилл. — Теперь мы должны увидеть ее конец. Я даю добро на бой.