Том 1. Время Наполеона. Часть первая. 1800-1815 - Эрнест Лависс

Правление Мюрата. Последний прибыл в Неаполь (6 сентября 1808 г.) в ореоле своего славного прошлого и своей блестящей храбрости. Внешние качества его личности, несколько театральная пышность костюма и удачные по временам проявления остроумия, с самого вступления его во власть пленили воображение подданных и приобрели ему популярность, которая никогда не была окончательно утрачена, несмотря на все его грубости. Все его прошлое, целиком проведенное в походах, достаточно говорило о том, какое направление придаст он своему управлению: и на троне он остался скорее солдатом, чем администратором. Он и доказал это: свое царствование он начал с победоносного штурма Капри — предприятия безумной отваги (5 октября 1808 г.); затем отдал приказ о высадке в Сицилии во время войны 1809 года (это предприятие постигла неудача), подавил с крайней строгостью новое возмущение, вызванное этой неудачей в Калабрии. Его адъютант, полковник Манес, усмирил страну огнем и мечом, составил список 3000 мятежников, добился того, что население выдало ему их[142], и оставил по себе в этой области память, которую, по словам Ботты, местные жители и их потомство одновременно и благословляли и проклинали. Они несомненно получили одну выгоду: спокойствие было окончательно восстановлено. Мюрат дал последнее доказательство своей заботливости о военном деле, совершенно преобразовав армию: создание двух полков «велитов», набираемых из молодых людей хороших семейств, установление рекрутского набора (1809), отмена освобождений от военной службы, отправка в Испанию дивизии в 8000 человек, создание флота, — вот те мероприятия, которые позволили ему вскоре выставить сухопутные и морские силы, грозные если не храбростью и организацией, то своею численностью.

Армия была, впрочем, единственным государственным делом, к которому Мюрат относился с настоящим интересом. У него хватило благоразумия предоставить заботу о выполнении гражданских реформ, намеченных Жозефом, удачно выбранным советникам или министрам, каковыми были Цурло, Риччарди, Коко, Дельфико, Коллетта. Риччарди следил за применением Гражданского кодекса и пробовал приспособить его к местным условиям. Жозеф объявил феодальный порядок уничтоженным: комиссия, назначенная в 1809 году, отправила по провинциям комиссаров, которые приступили к разделу поместий и таким образом увеличили на несколько сот тысяч число собственников, и без того уже возросшее благодаря уничтожению духовных орденов. Общественные работы получили сильный толчок, и в самом Неаполе сооружение дорог из Позилиппо и Каподимонте, расширение набережной и шоссе Кьяйа являлись доказательствами того значения, какое придавало правительство этому делу. Четыре университета предназначены были распространять высшее образование, большое число обществ — способствовать подъему земледелия. Казалось, начинается новая жизнь в Неаполитанском королевстве, которое благодаря своему окраинному положению и ретроградному правительству так долго оставалось в стороне от перемен, совершавшихся в остальной Европе.

Общая оценка наполеоновского периода. Благодаря общности учреждений и законов, которые Наполеон хотел ввести в странах, перешедших в его руки или подчиненных его влиянию, его господство обнаружило повсюду одинаковые черты, одинаковые достоинства и одинаковые недостатки. Один из крупнейших итальянских историков XIX века резюмировал их в следующих метких выражениях: «Из всех эпох порабощения Италии не было ни одной столь благоденственной, плодотворной, полезной, можно сказать, почти великой и славной, как эта. Самое подчинение казалось не таким постыдным, когда подчиняться приходилось вместе с целой половиной Европы, притом человеку деятельному, знаменитому, которого можно было считать за итальянца если не по месту рождения, то по крайней мере по расе и по имени. Не было настоящей независимости, зато была надежда на скорое ее приобретение; не было политической свободы, зато быля налицо ее внешние атрибуты, и все пользовались гражданским равенством, которое в глазах многих искупает тиранию. Если не было свободы печати, зато исчезло завистливое недоверие к знанию во всех его видах, презрение к образованным людям. Если торговля утратила оживление, — оно сохранилось в промышленности, земледелии, военном деле. В это именно время итальянцы — сначала пьемонтцы, за ними обитатели Ломбардии и Романьи, наконец тосканцы, римляне и неаполитанцы — вступили на военное поприще, где сделались товарищами по оружию тех солдат, которые победили Европу, и заслужили отличия и похвалы в их армиях. В общем подчинение, которому подверглась Италия, давало ей возможность пользоваться жизнью, деятельностью и дало ей чувство гордости, как и их повелителям; это подчинение уже не имело стеснительного, давящего и унижающего характера былых времен. Именно с этого времени опять стали произносить с любовью имя Италии, старались стряхнуть с себя всякое областное или муниципальное соревнование и чувство зависти. Если конец века окажется достойным его начала, то можно сказать, что эта эпоха открыла собой новую эру в судьбах Италии»[143].

ГЛАВА XIV. ШВЕЙЦАРИЯ. 1799–1814

Гельветическая директория (1798–1800). Самой несчастной эпохой Гельветической республики было ее начало, когда вслед за ваадтской революцией и французским нашествием новая конституция отдала власть в руки исполнительной директории, при одновременно действующих сенате и великом совете, облеченных законодательной властью[144]. При этом унитарном и якобы представительном режиме, действовавшем по внушениям парижского правительства, страна была разорена сверху донизу контрибуциями, от которых одинаково страдали и побежденные аристократические группы и народ, призванный к свободе, разорена всякого рода вымогательствами, издержками по содержанию войск, внутренними и внешними войнами. Смута достигла высшей степени, и недовольство сделалось всеобщим даже в среде крайних революционеров, которые надеялись, что новый строй совершенно избавит их от налогов. Вину за все это сваливали на составителей конституции. В качестве козла отпущения изгнали из директории Петра Окса (25 июня 1799 г.). Через шесть месяцев дошла очередь до Фредерика-Цезаря Лагарпа, который, впрочем, и не скрывал своего намерения сделаться полновластным диктатором. Поставив очень резкие требования своим умеренным товарищам по управлению (4 ноября 1799 г.), он выработал (8 декабря) план роспуска законодательных щлат при поддержке со стороны Франции. Проект этот был разоблачен главным образом благодаря ваадтскому гражданину Марку Муссону, генеральному секретарю директории. Меньшинство директории, состоявшее из пяти членов, вошло в соглашение с законодательными палатами, чтобы отделаться от Лагарпа, который немного времени спустя не остановился даже перед подлогом, чтобы погубить Муссона. Запутавшись в своих собственных интригах и оставленный без поддержки Бонапартом, Лагарп нашел спасение только в бегстве. Ему удалось ускользнуть от надзора приставленной к нему стражи и укрыться во Франции. Отделавшись от Лагарпа, сенат и великий совет в то же самое время объявили о роспуске гельветической исполнительной директории (7 января 1800 г.).

Временная комиссия; исполнительный совет (1800–1801). 8 января 1800 года обе законодательные палаты передали власть исполнительной комиссии (Commission executive) из семи членов. Рядом с ааргаусцем Дольдером, одним из двух директоров, которые не поддавались Лагарпу, и цюрихцем Финзлером, бывшим министром республики, впавшим в немилость у диктатора, здесь можно было видеть вместе с другими лицами бывшего бернского главного казначея Фри-шинга, умеренного аристократа, являвшегося как бы представителем старого порядка. Задача, принятая на себя этой комиссией, заключалась в исцелении от тех зол, от которых страдала страна; в провозглашении амнистии всем, принимавшим участие в политических событиях с 1 января 1798 года, включая сюда и тех швейцарцев, которые подняли оружие против республиканских гельветических и французских войск; в упорядочении финансов путем упразднения дорого стоившей армии и особенно в изменении условий наступательного и оборонительного союза с Францией; последнее дело было поручено бернскому гражданину Иеннеру, назначенному полномочным посланником в Париже. С французской стороны исполнительная комиссия встретила некоторую поддержку. Правда, Бонапарт и Талейран имели в виду поддерживать в стране status quo (существующее положение) до заключения мира. Первый консул оставлял за собой право проводить свои войска через страну, что и случилось впоследствии во время кампании, закончившейся битвой при Маренго. Тем не менее его новые представители в стране сильно отличались по своей умеренности от представителей баррасовской Директории. Главным дивизионным генералом, командовавшим в Швейцарии после 18 брюмера, был бывший дворянин, генерал Шуэн де Моншуази, который своим образом действий снискал себе благодарность жителей и властей. Что касается полномочного посла великой республики, то им был дипломат Рейнар, человек не менее примирительного образа мыслей. Оба помогали исполнительной комиссии в ее созидательной работе. Старошвейцарская партия уже присоединялась к Гельветической республике, тем более, что со смертью эмигранта «avoyer»[145] Штейгера контрреволюционный комитет, председателем которого он состоял за границей, почти прекратил существование. Препятствия исходили теперь со стороны обеих швейцарских законодательных палат, существовавших при директории, которые, хотя и свергли Лагарпа, однако противились всякому подобию возврата к старому порядку. Тогда исполнительная комиссия не остановилась перед мерой, за которую так сильно упрекали Лагарпа, а именно — стала добиваться поддержки Франции для роспуска гельветического великого совета и сената. Обеспечив себе поддержку Моншуази и Рейпара, комиссия добилась своей цели (5 августа 1800 г.): две палаты были заменены одним законодательным корпусом; исполнительная комиссия приняла название исполнительного совета (Conseil executif), несколько обновив свой состав; между прочим, люцернец Рюттиман занял место рядом с Фришингом и Дольдером, воззрения которых он разделял.