Белладонна - Карен Молинэ

— Пришли позлорадствовать? — саркастическими словами встречает их Его Светлость. — Вам меня не одурачить.

— Я не спрашивал твоего мнения, — перебивает его Гай.

Белладонна сжимает его руку и подходит ближе к Его Светлости. Тот не отрываясь смотрит на нее. Она долго молчит, потом улыбается.

— Кто ты такой? — спрашивает она.

Его Светлость так ошеломлен этим вопросом, что невольно делает шаг назад, но вскоре собирается с духом.

— Ты прекрасно знаешь. Я твой господин и повелитель, — отвечает он, снова придвигаясь ближе. — Ты принадлежишь мне.

Белладонна бледнеет, но и только. Гай становится позади и целует ее в шею. Она поворачивается к нему и на кратчайший миг ласкает его щеку левой рукой. В свете фонаря поблескивает золото ее колец, и, если бы в этот миг она обернулась к Его Светлости, то была бы потрясена внезапной свирепостью, исказившей его лицо. Но, когда она обращает взгляд к нему, тот уже успокоился. Ни следа эмоций.

— Какая трогательная картина, — насмешливо фыркает Его Светлость. — Не хотелось бы мешать такому нежному единению, но искренне полагаю, что между мной и этой леди осталось кое-что недосказанное.

Гай чувствует, что Белладонна в его объятиях напрягается. Ее губы шевелятся, с них готов сорваться вопрос: Где мое дитя? Он целует ее так страстно, что она не может не ответить. Но все-таки она поспешно отстраняется.

— Пусти, — шепчет она, и Гай делает шаг в сторону. Но его рука все еще лежит у нее на плече.

— Я знаю, где твое дитя, — небрежно бросает Его Светлость. — У меня есть то, чего ты хочешь.

— Это все что у тебя осталось, лжец, — яростно бросает она, и Гай испуганно вздрагивает. — Ты ничто! Ничтожество! — Она убегает. Гай безуспешно окликает ее.

— Ну как, хорошо я ее обучил? — спрашивает Его Светлость, трясясь всем телом от гнусного каркающего смеха. — Покорна ли она, как ты и надеялся? Откликается ли на любое твое ненасытное желание? Тебе не хватит мужского задора, чтобы совладать с ней. Пороха маловато.

— Она права, — отвечает Гай, бледнея от гнева. — Ты и впрямь ничтожество.

— Я рассчитывал увидеть побольше пороха в существе, которое называют моим отпрыском. — Его Светлость садится, сложив руки, будто паша, занимающийся делами государства. В этот миг он не похож на узника, который заперт от всего света в черном подземелье и каждый день поглощает с едой щепотку яда. — Но, честно говоря, не могу не признать, что для тебя я значу несколько больше, чем просто ничтожество.

— Зачем ты вообще завел детей? — кричит Гай. — Неужели только для того, чтобы убить мою мать и прикарманить остатки ее богатства?

— Ах ты, жалкая дрожащая тряпка. Неужели тебе хочется знать? — шипит Его Светлость. — Я отвечу тебе, с преогромным удовольствием отвечу. Сразу же после того, как сообщу твоей возлюбленной, где находится ее драгоценное дитя.

Гай, пятясь, удаляется из темницы. В темноте эхом перекатывается торжествующий смех его отца.

У Его Светлости затруднилось дыхание. Он с трудом говорит, лишь слабо стонет и просит воды.

— Может быть, позвать врача? — бормочет Гай, когда Маттео сообщает ему эту новость. Как будто мне ничего не стоит поднять трубку и вызвать доктора Гринуэя в темницу.

— При необходимости Хаббард мог бы все устроить, — угрюмо отвечаю я. — Но мне кажется, не нужно. — Мне вспоминаются слова, которые он произнес однажды в Клубе «Белладонна».

Finita la commedia.

Мы с братом переглядываемся. Сказать больше нечего, хотя мы рассчитывали, что человек с таким железным здоровьем, как Его Светлость, протянет немного дольше. Он пробыл у нас меньше года. Не сравнить с теми двенадцатью годами, которые она провела у него в плену, замученная и истерзанная.

Нет, мы не скажем ни Белладонне, ни Гаю, кто отравил его отца и чем. Пусть считают, что Его Светлость умирает своей смертью, задушенный собственной бурлящей ненавистью.

Злоба пламенем горит.

Пока Гай наверху разговаривает с Белладонной, Маттео тащит меня вниз, в темницу. Мы шепнем на ухо Его Светлости несколько подходящих к случаю слов, как он нередко шептал ей.

— Кто ты такой? — ласково спрашиваю я.

— Ты покойник, — объясняет Маттео.

— Зачем ты здесь? — продолжаю я.

— Чтобы медленно сдохнуть от яда, — добавляет Маттео.

— Что ты станешь делать?

— Терпеть перед смертью невыносимые муки.

Он смотрит на нас и хочет рассмеяться, но уже поздно.

Мы сидим, забившись в уголок, и ждем Гая с Белладонной. Наконец мы слышим их шаги. Они медленно приближаются к камере, все так же держась за руки.

— Встань, — велит Белладонна Его Светлости, но потом замечает зеленоватый оттенок его кожи, выпускает руку Гая и приближается к койке, на которой лежит узник. Дыхание со скрежетом вырывается у него из груди, он так слаб, что не может сесть, но в глазах сверкает невыразимая злоба.

Белладонна садится на свою табуретку и дрожит всем телом.

— Где мое дитя? — спрашивает она, стараясь скрыть панику в голосе, но ей это не удается.

Губы Его Светлости кривятся в злорадной ухмылке.

— Ты должен поправиться! Я запрещаю тебе умирать! — кричит она. — Запрещаю умирать, пока ты не скажешь, где мое дитя!

Колено мне пронизывает нестерпимая ноющая боль, и я зажимаю рот ладонью, чтобы не закричать. Маттео берет меня за локоть, но этот сочувственный жест не утешает меня. Слишком поздно. Того, что мы натворили, не исправить.

Его Светлость едва шевелится, и мы остаемся возле него. Долго, очень долго — кажется, несколько часов. Наконец он пытается протянуть руку к ней, тянет свои страшные, горячие, сухие пальцы. Белладонна встает с табуретки, подходит ближе, опускается на колени, но он все равно не может дотянуться.

«Кто ты такая?» — безмолвно шевелятся его губы.

Ее губы шевелятся в ответ. «Я ваша», — хочет произнести она, но с губ не слетает ни звука.

Его Светлость закрывает глаза, его тело содрогается, из горла доносится леденящий душу хрип. Она всматривается в его лицо пустыми, невидящими глазами.

— Нет, — промолвила она. — Нет, нет, нет…

Его Светлость мертв, и Тристан пропал навсегда.

— Надо его похоронить, — говорит Маттео Гаю.

— Нет, я не хочу, чтобы он лежал в могиле. Он останется здесь, пока не скажет, где мое дитя, — говорит Белладонна, ее голос переходит в истерический визг. — Заложите его темницу кирпичом и оставьте, пока он не скажет, где мое дитя!

— Белладонна, — останавливает ее Гай. Ее слова стряхнули с него оцепенение. — Он мертв. Так нельзя.

— Можно! — орет она. — Можно! И нужно! Убирайтесь! Прочь отсюда! Я сама заложу стену, кирпич за кирпичом. Вон отсюда, оставьте меня!

Гай, оторопев от ужаса, смотрит на нее, потом бесцеремонно хватает поперек туловища и взваливает на плечо. Белладонна вырывается, визжит и молотит его кулаками, но она слишком измучена для долгой борьбы. Он несет ее мимо винных бутылок наверх, в кухню.

— Ему не место там, где мы живем и дышим. Если оставить его в доме, его призрак не даст нам покоя, — сурово говорит Гай. — Я этого не потерплю.

— Но я хочу вернуть мое дитя, — произносит она голосом таким упавшим, что я не выдерживаю, выхожу из кухни и сажусь на веранде. Она даже не замечает моего ухода. Для нее я больше не существую.

— Пойдем со мной. — Гай снова подхватывает ее на руки и несет по лестнице наверх, словно она весит не больше Брайони. Она прячет лицо у него на плече. Маттео смотрит им вслед, потом делает мне знак идти за собой.

Той же ночью мы выкапываем в лесу глубокую могилу, потом заворачиваем Его Светлость в саван, будто корень мандрагоры. Несем его наверх, выносим на веранду, кладем на тачку и везем к могиле. Там сваливаем его в яму, закидываем землей и известью — я еще несколько недель назад предусмотрительно попросил садовника сложить ее для нас в сарае. Мы тщательно утаптываем землю, потом кладем поверх глины камни и снова утрамбовываем.

Куда бы ни привела тебя тропа, не сдавайся.

Маттео уезжает в Нью-Йорк, и наша жизнь постепенно возвращается к привычному ритму. Туман перед моими глазами становится все тоньше, вскоре он едва различим. Но я чувствую свою полнейшую никчемность. Проклятье. Такое уныние не идет к моей комплекции. Поэтому я держусь особняком и размышляю, что станет со мной дальше.

Но однажды днем, когда я сижу у себя в спальне и читаю книгу стихов из библиотеки мадам Помпадур, ко мне приходит Белладонна. Она хлопает дверью, запирает ее, и при виде ее лица мое сердце начинает учащенно биться, а перед глазами мгновенно сгущается прежний туман, будто я вступил в густое облако дыма. Она бросает мне на кровать лопату.

— Ты выкопал мою мандрагору и отравил его, — заявляет она.