Белладонна - Карен Молинэ

— На что? — перебивает она. — Положить в могилу труп другого младенца и похитить мое дитя, чтобы терзать меня? Откуда ты знаешь? Откуда? — Когда она сердится, то не повышает голос; наоборот, он становится глухим и низким. Очень низким, почти как у него. — Зачем ты убил Хогарта? — говорит она яростным шепотом, чуть ли не шипит. — Он был единственным, кто мог сказать, что они сделали с моим ребенком. Зачем, зачем ты поступил так со мной?

Нет, она перешла все границы. Кровь во мне вскипает, железное кольцо боли, стягивающее мое сердце, раскаляется жарким пламенем и выжигает на нем огненное клеймо. В том, что наша жизнь превратилась в ад, она винит меня! От этих ложных обвинений я перестаю владеть собой.

— Как ты смеешь упрекать меня? — рычу я в ответ. Маттео кладет мне руку на плечо, но я стряхиваю ее и встаю, чтобы моя тирада звучала еще выразительнее. — Как ты смеешь? Ты считаешь, что право на страдание принадлежит только тебе, что оно снимает с тебя бремя заботы о других, прежде всего о тех, кто любит тебя? Ты думаешь, мы с Маттео не страдаем ежедневно, ежечасно из-за того, что сделал с нами некий человек? Думаешь, Гай не страдает, зная, кто его отец и что этот человек с тобой сделал? Думаешь, он не понимает, что ты заставила его жениться на тебе только ради собственных прихотей? Кем ты себя вообразила?

Кто ты такая?

Она не привыкла к возражениям, моя дражайшая Белладонна. Она смотрит на меня, и в глазах ее застыла та ужасающая пустота, которая всегда пугала меня, но я не обращаю внимания и продолжаю говорить. Я больше не могу сдерживаться.

— Это ты убила Хогарта и благополучно вычеркнула сию неприятную подробность из своей памяти, — сообщаю я, и в моем голосе звенит сарказм. — Это тебе вдруг взбрело в голову схватить кочергу и шарахнуть его по макушке. А на мою долю выпало заметать следы.

Тут до меня доходит смысл моих слов, я падаю в кресло с такой внезапностью, что пружины протестующе взвизгивают. Я сгибаюсь пополам и утыкаюсь лицом в ладони. Ох, Томазино, Томазино, как мог ты быть таким жестоким? Я же поклялся, что никогда, ни за что не расскажу ей правды.

А сверчкам за окном ее спальни дела нет до наших разговоров. Они стрекочут и стрекочут. В окно влетает теплый ветерок, он щекочет мне затылок, как бахрома на белом шелковом шарфе, который Хогарт любил перекидывать через плечо.

— Это правда? — спрашивает она у Маттео. Ее голос глух, будто доносится из глубокой подводной пещеры.

— Да, — со вздохом отвечает он. — Но я на твоем месте сделал бы то же самое.

Она встает с постели, выключает радио и опять идет в темницу, вниз, туда, где ждет ее он. Денно и нощно она станет терзать себя мыслями о том, что своими руками убила человека, который мог бы рассказать ей тайну, единственную тайну, которая, как спасательный круг, удерживает ее на поверхности, не дает погрузиться в бездну, в царство теней, где обитает Его Светлость.

После того вечера отношения между нами никогда уже не станут такими же, как прежде. При случайных встречах со мной она подчеркнуто вежлива, будто с незнакомцем. Я уже не могу предчувствовать ее желания и страшно скучаю по ней, несмотря на то, что мы все еще живем под одной крышей. Маттео беседует с ней так же, как раньше беседовал я, но ему не терпится поскорее навестить свою семью. Однажды днем, накануне отъезда, он садится рядом со мной возле бассейна. Мы обсуждаем, как вручить ей наш второй свадебный подарок, который мы состряпали и аккуратно переложили в маленькую белую баночку.

— Ты обязательно передашь его Гаю? — с надеждой спрашиваю я в конце разговора.

— Да, и если он не пойдет в дело прежде, чем я вернусь, то я сам начну готовить еду для Его Светлости, — говорит Маттео и заключает меня в крепкие объятия. Он единственный человек, от которого я могу вытерпеть такое. Потому что он почти такой же крупный, как и я. — Думаю, ты сам догадываешься, что я постараюсь убедить Аннабет и детей переселиться сюда, когда все кончится.

— Да, климат здесь здоровый, — саркастически замечаю я. — И хозяйка такая приветливая. И в темнице уйма свежего воздуха.

— Не понимаю, как я тебя еще терплю, — с нежностью говорит Маттео. — Если они переедут, это будет хорошо для всех. У Брайони появятся новые друзья, а у тебя — еще четыре человека, о которых можно хлопотать.

Он знает, как я переживаю из-за того, что Белладонна не замечает меня, и я ощущаю укол ревности. Ему всегда лучше меня удавалось справляться с ней, когда она была не в настроении.

— Ну, чего же ты ждешь? — говорю я. Маттео машет мне на прощание и идет к дому. Там он найдет Гая и перебросится с ним парой слов. Гай дождется, пока Белладонна поднимется наверх после еще одного долгого, бесплодного разговора с Его Светлостью. А я спрячусь в кустах возле веранды, на которой он усадит ее. Мне нужно услышать, что он ей скажет.

— Чего тебе? — грубо восклицает она, заметив его.

— Маттео уехал домой на несколько недель, — говорит он, делая ей знак сесть рядом. Она подчиняется, но не спускает с него настороженных глаз. — Он и Томазино просили меня передать тебе свадебный подарок.

Она отворачивается.

— Не надо, — шепчут ее губы.

— Надо. — Гай откидывается на спинку и с наслаждением вдыхает ароматный ночной воздух. Он хочет, чтобы она оставалась рядом, возле него. — Мой… Он спрашивал тебя о кольце? — говорит он наконец, и она медленно качает головой, не желая встречаться с ним взглядом. — Спрашивал, зачем я здесь? Или как мы познакомились? Или как ты отыскала его в Марокко? — Она все еще медленно покачивает головой из стороны в сторону, будто марионетка без веревочки. — А тебе никогда не казалось, как кажется мне, что это немного странновато? Человек заперт в темнице и абсолютно не хочет знать, каким образом он попал из своего роскошного марокканского прибежища в эту дыру, незнамо на каком краю света, не хочет знать, почему его преследовала и загнала в ловушку та самая женщина, которую он всю жизнь старался завоевать? Тебе это не интересно?

Она поднимает темно-зеленые, беспомощные, мятущиеся глаза и смотрит на него.

— Потому что желания его просты, и ты их удовлетворяешь всякий раз, когда спускаешься в его логовище, — тихо произносит Гай, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал ровно. — Ему нужна ты, нужно видеть тебя, чувствовать твой запах, видеть твою слабость. Он наслаждается, глядя, как ты дрожишь и безмолвствуешь. И никакое кольцо, даже если его надел тебе на палец я, его презренный сын, не уменьшит его наслаждения. Пока он не убедится, что ты преодолела свою слабость.

— Нет, нет, нет, — шепчет она. — Я не могу этого сделать.

— А я и не просил тебя ничего делать, — чуть громче отвечает Гай. — Ни о чем не просил. Хоть я и твой муж, но никогда не возьму на себя смелость диктовать тебе, что нужно делать.

Будь она способна заговорить, она бы ответила. Она раскрывает рот, но с губ не слетает ни звука.

— Он не знает твоего имени, не догадывается, что ты Белладонна, — не отступает Гай. С каждым словом он чувствует себя смелее. — Он не знает, кем ты стала, потому что у тебя не хватает сил показать ему это. Для того ты и привезла его сюда? Чтобы терзать себя до конца его дней? Чтобы разбить жизнь всем, кто тебя любит? Чтобы жить в страхе?

Ее голова опять начинает медленно покачиваться.

Гай глубоко вздыхает, затем достает из кармана незапечатанную коробочку.

— Они просили меня передать это тебе. Для нас обоих. Свадебный подарок. Возьми.

Он вкладывает коробочку ей в руку. Она сидит и смотрит на нее, не зная, что делать. Гай опять вздыхает, с трудом сдерживая раздражение, и раскрывает для нее коробку, достает маленькую белую баночку. При виде нее от лица Белладонны отливает вся кровь..

— Где они взяли это? — шепчет она, ее голос прерывается.

— Маттео сказал, он приготовил крем по рецептам из книги по садоводству мадам Помпадур.

Она берет баночку у него из рук, медленно отвинчивает крышку и вдыхает аромат. Ее лицо внезапно меняется, она начинает бешено хохотать, чуть ли не впадает в истерику. Грудь вздымается так тяжело, что кажется — она рыдает. Как давно она не смеялась, вдруг понимает Гай. В ее жизни больше нет места смеху.

— Они сами его случайно не испытывали? — сквозь слезы выдавливает она, все еще заходясь от смеха. — Подумать только! Из всех людей на свете — именно Томазино и Маттео. Евнухи.

Неделя идет за неделей, и ничего не меняется, разве что лиловые круги под глазами Белладонны становятся все чернее. Я прошу Маттео оставаться в Нью-Йорке, пока я не позову его обратно, и он соглашается, не слишком настаивая. Однажды утром я просыпаюсь и понимаю, что учебный год у Брайони скоро закончится. Гай отвезет ее в летний лагерь в Поконосе, а потом не вполне искренне сообщит ей, что дела зовут его в Лондон. В Филадельфии он сядет на самолет и улетит. Дела неотложные, ничего не поделаешь, объясняет он девочке, но не волнуйся, скоро я вернусь. Мне кажется, Брайони, бедняжка, даже рада уехать подальше от бледной больной мамы. Гай клянется всеми взмахами хвоста Базилико, что обязательно навестит ее в родительский день. Нет, нет, больше он ни за что не поедет на Цейлон, где кусачие комары заражают людей лихорадкой денге; он непременно заберет ее в конце лагерной смены и отвезет домой, потому что вряд ли у мамы хватит сил на такое долгое путешествие.