Эоловы арфы - Владимир Бушин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я купец из Манчестера, — сказал Энгельс. — Мне рекомендовали вас как хозяйку гостеприимного дома…
— Вы хотите у меня пожить? — сразу оживилась женщина. — Проходите, господа, проходите. Вас двое?
— Я приехал приблизительно на месяц, — ответил Энгельс. — А мой друг, к сожалению, пробудет здесь лишь дня три-четыре. Эти дни мы, конечно, проживем вместе и никаких дополнительных хлопот вам не причиним.
— Ах, какие там хлопоты, сударь, я очень рада. Посмотрите, что я вам могу предложить.
Она провела гостей внутрь и показала три небольшие, но очень уютные, светлые и чистые комнаты.
— Здесь, я думаю, у вас будет гостиная, — тараторила хозяйка, отворяя дверь в первую комнату. — Ведь вы приехали для того, чтобы отдохнуть, не так ли?
— Да, и немного поработать за письменным столом.
— О, лучшего уголка для этого вы не сыскали бы во всей Британской империи. Остров Джерси — это сто семнадцать квадратных километров земного рая. Какие тут поля, луга! А малины в лесу — пропасть… О пляже Кавель вы, конечно, слышали?
— Да нет, признаться, — улыбнулся Энгельс.
— Вы не знаете, что такое пляж Кавель в Лансоне? — Хозяйка уставила руки в бока, словно изготовившись к драке за честь родного острова. — Вы, очевидно, думаете, что Джерси — это только породистые коровы, молодой картофель да помидоры для Лондона, ну и, конечно, шерсть. А о замке Принс Тауэр вам известно?
— Слышали, — опять улыбнулся Энгельс.
— Ах, судари вы мои, об этом не слышать, это видеть надо! Пойдемте…
Она провела гостей во вторую комнату.
— Здесь будет ваш кабинет, — торопливо сказала она, ее сейчас волновало другое. — Посмотрите-ка, судари мои, сюда, — она указала рукой на стену.
На стене висела небольшая акварель, изображавшая средневековый замок. Замок как замок. В Англии таких много.
— Что вы скажете? — не сомневаясь в произведенном впечатлении, воскликнула хозяйка. — Нашему замку восемьсот лет!
— А кто это? — спросил Маркс, обратив внимание на портрет девушки, висевший поодаль от акварели.
Хозяйка вдруг сразу как-то потухла и лишь после долгой паузы ответила:
— Это моя дочь Анна. Она умерла в позапрошлом году.
Все трое молча подошли к портрету поближе.
— Отчего же она, такая молодая, умерла? — тихо спросил Маркс.
— От чахотки, сударь, от проклятой чахотки. Эта болезнь обычно собирает жатву по весне. Вот и Анну мою забрала весной, в апреле, на шестой день…
Энгельс сделал нетерпеливое движение, желая переменить разговор и уйти из этой комнаты, потому что слова, сказанные сейчас хозяйкой, поразили его, и он знал, что еще больше они поразили Маркса: ведь именно шестого апреля в позапрошлом году умер и его любимый сын, восьмилетний Эдгар.
— Если б вы знали, — вздохнула женщина, — как это тяжело — терять детей.
— Да, — сказал Маркс, — тяжело.
— А у вас есть дети? — спросила она.
Марксу не хотелось отвечать, но он все-таки ответил:
— У меня три дочери, а у друга моего, увы, пока детей нет.
— Берегите своих девочек, — печально сказала хозяйка, — хорошенько берегите. Нет ничего ужаснее, чем терять детей.
Воспоминания разволновали ее, она была уже не в силах показывать квартиру дальше.
— Ну а спальню посмотрите сами. — Она горько махнула рукой и удалилась.
Друзья прошли в спальню. Все было хорошо. Вернулись в кабинет, сели в кресла.
Противоречивые чувства владели Марксом. С одной стороны, квартира была хороша, удобна. Хозяйка производила самое благоприятное впечатление. Более того, узнав о ранней смерти ее дочери, он, отец, потерявший уже троих детей да еще переживший всего три месяца назад драму появления на свет нежизнеспособного ребенка, тут же умершего, проникся к этой женщине глубоким сочувствием. Но все же в найме этой квартиры был один пункт, который его очень беспокоил. Энгельс почувствовал это и прямо спросил:
— Тебя что-то мучает. Это совпадение?
— Совпадение, конечно, поразительное, — задумчиво ответил Маркс. — Подумать только, в пасмурном, туманном Лондоне и в солнечном благоухающем Сент-Хельере в один и тот же день, может быть, даже час у коммуниста Маркса и у этой тихой обывательницы…
Он встал, сделал несколько шагов по кабинету, остановился против Энгельса.
— Но это, конечно, всего лишь совпадение, случайность, прихоть судьбы. А я хочу тебе сказать, Фридрих, кое о чем другом, иного свойства.
Энгельс насторожился.
— Хозяйка сказала, — медленно проговорил Маркс, — что дочь умерла от чахотки.
— Да, от чахотки, — припомнил Энгельс уже вылетевшие было из головы слова.
— Я думаю, — так же медленно, веско продолжал Маркс, — что тебе надо снять другую квартиру. Здесь опасно. Во-первых, потому что чахотка очень заразна; во-вторых, твой организм чрезвычайно ослаблен длительной болезнью и потому восприимчив к любой инфекции.
Энгельс возражал. Он говорил, что чувствует себя прекрасно. Что квартира ему очень нравится, что со смерти девушки прошло уже два с половиной года, что хозяйка производит впечатление вполне здорового и очень чистоплотного человека, что…
Маркс уговаривал друга часа два. Но тот все-таки не поддался.
Остаток дня ушел на ознакомление с городом и на писание нескольких срочных писем. А вечером было решено, что завтра первым делом они навестят своего старого боевого друга Конрада Шрамма, которого Энгельс не видел уже несколько лет.
Весной 1852 года Шрамм уехал в Америку: в результате бесчисленных жизненных передряг, а более всего — нищенской эмигрантской жизни в Англии у него в двадцать девять лет открылась чахотка, и врачи посоветовали ему переменить климат. В Филадельфии жила со своей семьей старшая сестра Конрада, к ней он и направился. Но здоровье от перемены климата не улучшилось, работы молодому революционеру найти не удалось, и после пятилетних мытарств он снова вернулся в Лондон. Здесь он в первые же дни посетил Маркса.
Пролежав затем больше месяца в Немецком госпитале, Шрамм уехал на Джерси. Он сделал это опять-таки по настоянию врачей и своего давнего друга Джорджа Джулиана Гарни, обосновавшегося здесь два года назад.
Шрамм приехал сюда двадцатого сентября, двенадцать дней назад. Он снял двухкомнатную квартиру в северо-западной части города, на окраине. По сент-хельерским масштабам это довольно далеко от площади Эдварда, но по манчестерским или, тем паче, по лондонским — рукой подать.
— Господин Шрамм дома? — спросил Энгельс женщину, открывшую дверь на его стук.
— А где же ему быть? — неприветливо ответила та. — Он же все дни лежит лежнем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});