Ярость ацтека - Гэри Дженнингс

Лизарди покачал головой.

– Тут у нас ходили толки...

– О чем? Что меня убьют?

– Да. Люди судачили, будто Гарсиа, лучший дуэлянт Новой Испании, хотел послать тебе вызов, но вице-король запретил ему даже думать об этом.

– Неужели вице-король заступился за меня?

– Нет. Его нимало не огорчит, если Гарсиа убьет тебя, но вдруг ты сам прикончишь на дуэли противника? Это обернется против гачупинос в целом, став лишним доказательством того, что пеон способен превзойти испанца. Вице-король запретил посылать тебе вызов и даже попытался было воспрепятствовать распространению известий о твоих подвигах и их признании в Кадисе, но это ему оказалось не под силу. Слишком многие видели документ, да и новости разошлись слишком быстро, хотя, конечно, только среди образованной части населения. Ты скоро убедишься в том, что мало кто из представителей твоего класса слышал о подвигах Хуана де Завала. Нет, ходят, конечно, россказни о знаменитом bandido...

– И о его amigo, – вставил я.

Лизарди испуганно оглянулся.

– Я получил прощение за свои политические прегрешения, но вовсе не хочу напоминать властям о каких-либо других опрометчивых деяниях.

Он прочистил горло и продолжил:

– Ты должен понять, Хуан, что тебе не следует дразнить гачупинос. Самое лучшее для тебя сейчас – это забиться в какое-нибудь тихое местечко. Здесь тебе делать нечего, это их город, а не твой, да и в Гуанахуато возвращаться резона нет, вряд ли тебе там обрадуются. Может, имеет смысл податься в Долорес, в приход падре Идальго? Он известен своей снисходительностью к простонародью.

– Сеньор Мексиканский Мыслитель, меня всегда удивляла твоя способность разумно судить о мировых проблемах, но при этом, едва лишь речь зайдет о самых заурядных повседневных вопросах, молоть несусветную чушь, демонстрируя полнейшую глупость. Так вот, учти на будущее – вздумаешь еще раз назвать меня пеоном, простолюдином или кем-то подобным, я тебе яйца отрежу. А теперь расскажи мне, как нынче обстоят дела в Новой Испании, что думают ее жители, и все такое прочее.

– Вся колония просто бурлит неудовлетворенными политическими амбициями креолов, – с пафосом провозгласил сочинитель памфлетов. – Негодование против гачупинос особенно усилилось после французского вторжения в Испанию. Военные налоги выпили из колонии всю кровь. Junta даровала креолам политические права, но вице-король не дает ходу этому постановлению и вообще всячески ставит нам палки в колеса. Эти надутые гачупинос по-прежнему относятся к креолам как к невежественным и неразумным детям.

Лично я за свою жизнь столько всего натерпелся и от тех и от других, что сочувствовать Лизарди никак не мог. По моему разумению, креолы вполне заслужили подобное к себе отношение, ибо права есть только у тех, кто способен их отстоять.

И еще меня возмущало, что все призывы сеньора Книжного Червя к свободе, равенству и братству, как обычно, касались только креолов.

72

Поскольку владельцы городских трактиров использовали их в первую очередь как питейные заведения и дома свиданий, а вовсе не как гостиницы, я рассудил, что настоящему кабальеро не к лицу останавливаться в таком месте. Пришлось привлечь Лизарди, ориентировавшегося в Мехико куда лучше меня, к поискам подходящего жилья.

Я знал, что пеон, даже если у него достаточно средств, неизбежно столкнется с трудностями, желая поселиться в респектабельном районе, а потому, приглядев подходящий дом, предложил Лизарди, за вознаграждение, снять особняк на свое имя. Как только Хосе понял, что мое пребывание в столице приносит ему сплошную выгоду, все его возражения разом смолкли. Подыскав себе дом, я также отправил гонца в ту местность, где в свое время отпустил Урагана, пообещав щедро наградить его, если он сумеет разыскать жеребца. Найти его не составило труда, ибо лошадей такой стати в тех краях почти не было, и очень скоро я выкупил своего скакуна обратно.

Человек, временно ставший хозяином Урагана, опасался на нем ездить и держал его при табуне в качестве племенного жеребца, так что теперь моему коню пришлось не только смириться с утратой своего гарема, но и заново привыкать возить наездника на спине. Поначалу Ураган предпринимал отчаянные попытки сбросить меня, но угомонился, когда я купил ему для компании и утех кобылу.

Ни одна уважаемая персона в столице не обходилась без выезда с упряжкой прекрасных, иногда в шестнадцать пядей высотой, мулов, однако я, хорошенько все обдумав, решил, что карета годится для женщин или купцов, но никак не для кабальеро. Мне же больше пристало разъезжать по столице верхом на Урагане.

Дом, который я снял на имя Лизарди, был невелик: всего в два этажа, и это при том, что почти все особняки в Мехико были не меньше чем трехэтажными. Однако мне, одинокому бездельнику, много места и не требовалось. В больших домах, как правило, селились люди семейные; там предусматривались многочисленные спальни, детские, помещения для прислуги и кладовые для припасов, а нижние этажи нередко отводились, в зависимости от того, чем занимался хозяин, под мастерскую, лавку или контору.

Дом, где я поселился, окружала высокая каменная стена, за которой находились мощеный внутренний двор с конюшней, пышным садиком и каскадным фонтаном. К главному зданию примыкало несколько веранд. Устроившись, я вылез на крышу с фляжкой бренди и серебряной коробкой сигар и разлегся на спине, вслушиваясь в ночь. С одной стороны до меня доносились гармоничные созвучия органа, с другой – пение хора монахов, затянувших «Te Deum». По указу вице-короля, если дом не пустовал, над входной дверью обязательно зажигалась лампада, гасить которую разрешалось лишь за час до рассвета. Власти считали, что подобное освещение способствует уменьшению преступности, но лично я, человек, знакомый с уголовным миром не понаслышке, полагал, что мера сия, напротив, лишь позволяла bandidos без труда узнать, дома ли хозяева.

Я слышал шаги ночного сторожа. Когда темнело, такие служители, именуемые serenos, выставлялись через каждые несколько сотен шагов. Вооружены они были одними дубинками, и их главной задачей являлось, заметив воров, поднимать крик, чтобы предупреждать население. На самом деле эти сторожа в большинстве своем прикармливались домовладельцами и проводили ночи на том или ином крыльце, потягивая хозяйское пульке.

Ночью веял приятный прохладный ветерок. Как и в Гуанахуато, климат в столице не отличался резкой сменой сезонов, и здесь вместо студеной зимы, которая наступает после знойного лета, царила вечная весна. Настоящая идиллия, однако мое бедное сердце покоя не ведало. Ведь я так и не обрел еще свою возлюбленную Изабеллу.