Интервью длиною в годы: по материалам офлайн-интервью - Борис Стругацкий

Мир материален, то есть независим от нашего сознания.

Неужели Вы и теперь верите, что бытие определяет сознание?

Брагин Александр. Томск, Россия — 15.12.00

Безусловно. Но под «бытием» я, естественно, понимаю весь материальный мир во всех его ипостасях — то есть, и «звездное небо над нами, и нравственный закон внутри нас».

Дайте, пожалуйста, определение реальности.

Роман Дубровский. Львов, Украина — 06.07.04

Видимо, реальность — одно из первичных (неопределяемых) понятий философии (типа Времени, Зла или Материи). Даже, видимо, еще более «первичное», ибо, как известно, «материя есть объективная реальность, данная нам в ощущениях». «Реальность это наше все», сказал бы я. И стоял бы на этом до конца.

В интервью неоднократно упоминаются Старджон и Оккама. Кто они? То есть я понимаю суть их высказываний, просто очень интересно, что это за люди.

Гольдман Андрей. Хайфа, Израиль — 14.05.01

Уильям Оккам — английский философ, логик и церковный деятель первой половины 14-го века. Прославился (среди «образованшины», к которой я и себя, увы, отношу) формулировкой своего знаменитого принципа («Бритвы Оккама»): «Не следует привлекать новые сущности без самой крайней на то необходимости». Самым знаменитым, наверное, примером применения этого принципа может служить ответ, который создатель первой теории возникновения Солнечной системы математик и физик Лаплас дал императору Наполеону. Наполеон, якобы, спросил (полушутя, полусерьезно): «Что-то я не вижу в вашей теории места для Бога». На что Лаплас, якобы, ответил: «Сир, у меня не было нужды в этой гипотезе».

Теодор Старджон — известный американский фантаст (ум. в 1985), автор ряда романов и повестей, переведенных на русский: «Чужие», «Оно», «Бритва Оккама» (кстати!).[7] Откуда взялся знаменитый его полушутливый закон («девяносто процентов всего на свете — дерьмо»), я не знаю, но люблю его цитировать, ибо есть в нем некая высокая точность.

Кто из философов (кроме Л. Н. Толстого) Вам наиболее близок?

Виктор Букин. Мурманск, Россия — 23.09.98

Никто. Это относится и к Л. Н. Толстому: тот факт, что мне понятны и близки его представления об истории, вовсе не означает, что он мне близок как философ. К философии я вообще отношусь с известным сомнением (см. рассуждения на эту тему главного героя «Поиска предназначения»). Однако многих и многих я читал не без интереса — и Тейара де Шардена, и Шпенглера, и Канта, и, Шопенгауэра, и Ницше… хотя Ницше скорее поэт, чем философ. Интересны? Да. Каждый по-своему. Близки? Нет. Ничуть.

Интересно было бы узнать, как Вы относитесь к философии русского космизма (Циолковский, Чижевский, Вернадский, Умов, Николай Федоров и другие), в особенности к идее Федорова о воскрешении предыдущих поколений, как смысле существования человечества?

Дмитрий. Кишинев, Молдавия — 27.06.00

Я мало что читал, так сказать, в подлиннике — все больше в изложении разных популяризаторов. Все это любопытно, конечно, но не более. Я называю это «научно-фантастической философией»: завлекательно, но как-то несерьезно. Впрочем, это вообще, видимо, свойство философии. Она либо беспробудно скучна, ни к чему не применима и неудобоварима, либо завлекательна, но легковесна и похожа на фантастический роман.

Какие философы оставили у Вас в душе след, будь то темный или светлый, если таковое имело место быть.

Кирилл. Челябинск, Россия — 04.10.00

Пожалуй, Гэйбор (Gabor). И, может быть, (в меньшей степени) Спиноза и Тейар де Шарден. Но в общем и целом я всегда относился к философам скептически. Лучшие из них казались мне не более чем авторами хорошо придуманных, но скучно написанных научно-фантастических романов. Мне кажется, философия (как и литература, как искусство вообще) лишь в малой степени способствует созданию мировоззрения человека — она, скорее, служит инструментом ПОДДЕРЖАНИЯ уже возникшего мировоззрения. Впрочем, наверное, все это очень субъективно.

Читали ли Вы Эриха Фромма? Что Вы думаете по поводу «человек для себя»? То есть (если Вы не читали) человек, для которого неважна его «рыночная стоимость», «место в обществе» и так далее.

Как Вы относитесь к такому подходу «жизнь ради жизни», естественно, соблюдая принцип «свобода одного человека заканчивается у кончика носа другого»?

Иван Шихалев. Екатеринбург, Россия — 23.01.02

Фромма я читал и с большим удовольствием. Его (и Ваши) представления о «жизни ради жизни» мне близки и понятны. Но есть еще одна штука под названием «долг». Она основательно портит общую картину. Впрочем, к этому можно привыкнуть, как к неизбежности зимы или смерти… В какой-то момент понимаешь, что обязанности превыше прав, и дальше уже живешь более или менее благополучно с этим грустным пониманием.

Что Вы думаете о Фрейде? Не считаете ли, что все эти либидо и мортидо — слишком просто, чтобы быть правдой? Что это больше похоже на шарлатанство?

Сергей. Питтсбург, США — 20.09.02

Фрейд, на мой взгляд, ученый-поэт, причем, человек безусловно гениальный. По сути, он первый предложил некое понимание работы сознания, которое (понимание) действительно что-то объясняет в психических процессах. Другое дело, что он применил метод, прямо скажем, порочный: попытался объяснить нечто необычайно сложное, опираясь на единственную, по сути, гипотезу—либидо, как энергетического движителя психики. Но в конце концов, это вполне почтенный прием, которым пользовались и до него, и после него, и сейчас пользуются охотно — самые разные представители самых разных наук. Я совсем недавно перечитывал его «Толкование сновидений». Читается как роман, хотя впечатление оставляет, конечно, скорее архаичное — сильно попахивает нафталином. И в то же время: какая ясность мысли, какая тщательность анализа, какое замечательное умение (и желание!) быть понятным! Попробуйте почитать современную литературу по психоанализу — небо и земля.

Знакомы ли Вы с работами Льва Николаевича Гумилева и, в частности, с его теорией пассионарного этногенеза («Этногенез и биосфера Земли»). Если да — то каково Ваше отношение к этим работам?

Мединский Александр. Москва, Россия — 19.07.98

С работами Л. Гумилева я знаком, но никогда ими не увлекался по-настоящему. На мой взгляд, это типичная попытка вывести ВСЕ из одной единственной предпосылки, из одного фактора, из одной гипотезы. Так Фрейд пытался вывести все многообразие духовной жизни из пресловутого ЛИБИДО. А Эйнштейн — построить всеобщую теорию поля на базе своих уравнений тяготения. Само по себе стремление свести исходные предпосылки к минимуму понятно и эстетически верно, но на поверку мир всегда оказывается сложнее любой, самой изящной модели. Из всех исторических теорий ближе всего мне теория, которую развивает другой Лев Николаевич — Толстой: представление об истории как равнодействующей миллионов воль. Впрочем, признаю, что ПРАКТИЧЕСКОГО смысла нет ни в той, ни в другой теории одинаково.

Для меня было настоящим шоком узнать о существовании другой ИСТОРИИ человечества, о работах Ньютона, Морозова, Фоменко и др. Скажите, пожалуйста, знаете ли Вы что-нибудь об этом? Как Вы относитесь к идее, что история цивилизации есть литературное произведение, написанное в эпоху Возрождения? Представьте себе, что после глобальной катастрофы найдут Ваши произведения, а значение слова «фантастика» забудут и будут по Вашим хроникам восстанавливать «научную» действительность.

Оlеg.. Tallinn, Eestimaa — 14.06.05

Представить это себе нетрудно — типичное домашнее задание для ученика-фантаста. А вот отнестись сколько-нибудь серьезно к реальным гипотезам на эту тему гораздо труднее. Так уж устроена наша жизнь: все реальное — скучновато, все увлекательное — нереально. Так я к этому и отношусь: уфология, парапсихология, конспирология, теория Фоменко…

В чем величие теоремы Геделя?

Олег Маслов. Донецк, Украина — 19.12.01

Она перевернула многие (а может быть и все) представления о математике. Показалось на мгновение, что вся математика рухнула. Раз существуют утверждения, относительно которых невозможно в принципе доказать ни истинность их, ни ложность, то как можно работать дальше? Говорят, сам Гедель был так потрясен своим открытием, что ушел из математики навсегда и до конца жизни работал, как физик-теоретик.

Представьте, что кому-то удалось избавить человечество от Вечного ига Земли — войн. Но ведь взамен придет другое Зло. К чему ведет борьба с неизбежностью?

Артур. СПб, Россия — 26.02.01

Борьба с неизбежностью всегда приводит к победе неизбежности. По определению: неизбежность есть то, чего избежать невозможно. В этом смысле Ваш вопрос тривиален. Может быть, Вы, на самом деле, хотите спросить: является ли Зло неизбежностью? Ответ зависит от определения Зла. Я сильно подозреваю, впрочем, что как бы Вы Зло ни определяли, избавиться от него у Вас получится только в одном случае: упразднив понятие Добра.