Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Азольский Анатолий

Сами кабинеты внушений обиты темно-зеленым сукном с пола до потолка. Наверху лиловый лампион.

У Таубе четыре помощника, которых тот обучил своему ремеслу; все четверо, как и лакеи, конечно, немцы.

Сам Таубе отбирает себе только интересных пациентов. Помощникам же приходится возиться, главным образом, с дамочками, желающими похудеть.

Половина играющих «на похудение» дам — актрисы.

Две-три актрисы, в числе поклонников которых состоят видные сановники, принимаются самим Таубе.

Это — сухой, высокого роста брюнет с властными, демоническими глазами. В кинематографе ему заплатили бы дорого, если бы он играл роли демоничных героев. Фамилия Таубе[475] не подходила к нему; он походил скорее на ястреба.

Таубе достаточно только пристально взглянуть, властно сказать «спите!», и жертва была всецело в его руках. Он диктовал ей, что надо сделать. Она, даже уйдя от него к себе, несколько дней была под гнетом его воли.

Для агентурных целей радиотелепатический институт изумительно удобен.

Ведь клиентки сами с риском для собственной шеи выполняли адские замыслы шпиона, и мало того: принося драгоценные сведения, сами же платили Таубе по 5 р. за визит.

Через Берту эти сведения шли к Гроссмихелю, и им обменивались на тысячи марок.

Гроссмихель, хотя и был фактическим изобретателем радиотелепатического (при чем тут радий, никто не знал) института, но, как и везде, действовал анонимно через Берту.

Во всем Петрограде только Берта да Карл знали, что он — агент германского правительства.

Это был крупный плюс. Таубе ни разу даже не видал Гроссмихеля и не слышал его фамилии.

Берта поселилась в одной из задних комнат в личной квартире Таубе. Ее приезд был как нельзя более кстати.

II. СБОР ВСЕХ ЧАСТЕЙ

Людмила Зенгер из самых достоверных источников узнала, что решено к 25 октября выселить из Петрограда всех германских и австрийских подданных. Решено было немедленно обсудить все возможности для сохранения в целости всех учреждений, основанных «дедушкой» (под этим псевдонимом был известен, повторяю, лично никому, кроме Берты и Карла, не знакомый Гроссмихель).

А учреждений этих немало: тесной сетью опутали они весь Петроград.

Не было ни одного дома, где не служила бы гувернантка или прислуга из бюро «дедушки» (особенно славятся лакеи честностью и исполнительностью), или не было бы клиентки модной мастерской «Madame Adler de Paris» (по паспорту австрийская подданная Эмилия Адлер), или не было бы пациентки радиотелепатического института, или не было бы дамы милосердия из кружка Зенгер, или не было бы члена карточного клуба, в котором Фридрих играет такую роль, или не было бы журналиста, который спешит поделиться свежеполученной, но вычеркнутой цензурой телеграммой с очаровательной надоедницей Людмилой Зенгер…

Таким образом, великое переселение народов, хотя и расстраивало деятельность учреждений «дедушки», но не парализовало ее вовсе. Петроград по-прежнему оставался под особым надзором различных Гроссмихелей.

Надо помнить, что Гроссмихель — только один из деятельных агентов. А на Петроград подобных ему командированы десятки.

Совещание главноуправляющих отдельных частей происходило в большом отдельном салоне лечебницы Таубе.

Берта на нем не присутствовала. Напротив, она велела Таубе заявить, что, опасаясь ареста, еще третьего дня прямо из цирка отправилась на вокзал, чтобы поспеть в Радом на бал принца Иоахима и саксонского короля.

Она лично передаст генералу Гинденбургу чрезвычайные данные, добытые радиотелепатическим институтом.

Берта находилась в соседней комнате подле замаскированного цветами окошечка и с удовольствием видела, что заявление об ее отъезде встречено сочувственными замечаниями по ее адресу: она не думала, что ее сотрудники так искренне любят и ценят ее.

Берта в самом деле думала через два-три дня поехать в Радом, — оставаться здесь было немыслимо, — слишком уж известна всем ее наружность по афишам цирка и открыткам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но одно чрезвычайно интересное обстоятельство задержало ее на неопределенное время в Петрограде. Наблюдая от нечего делать в потайное окошечко за пациентами, ожидающими Таубе, она в одно прекрасное утро увидела… инженера Переверзева, безумно влюбленного в нее.

Инженер этот работал над одним техническим проектом чрезвычайной важности.

Адский план созрел в ее голове.

III. ВО ВЛАСТИ ШПИОНКИ?

Берта не ошиблась: зачем же еще мог прийти к Таубе Переверзев, как не за тем, чтобы гипнотизер залечил его сердечную рану?..

С тех пор, как исчезла Берта, он потерял сон, аппетит, работоспособность, покой.

У него на руках такое важное, ответственное дело, он должен его кончить в семидневный срок и не может работать.

Берта в том виде, в котором она приходила к нему в последний раз, стояла перед его глазами и манила задорным и вызывающим видом своим.

Истощенный организм инженера представлял собой чрезвычайно благодарную почву для гипнотических экпе-риментов; с завтрашнего же дня начнется правильный курс лечения.

Завтра Переверзев должен быть у Таубе в половине двенадцатого ночи.

Вот он сидит на мягком кожаном кресле посреди комнаты, погруженной в темно-зеленый мрак. Только на потолке маячит фиолетовая светлая точка.

— Спите! — отчетливо слышится голос гипнотизера. — Вот у вас тяжелеют веки. Делаются неподвижными члены… Закрываются глаза…

Переверзев заснул, еще глубже уйдя в мягкое кожаное глубокое кресло.

— Проснитесь! Но встать с кресла вы не можете до тех пор, пока я не позволю.

Инженер раскрыл глаза и с любопытством уставился взором в темноту.

Гипнотизера в комнате не было. Но в одном месте на стене показалось какое-то светлое облако.

— Шшшшшжжжбумм!.. Ку-ку! Ку-ку!..

Это пробили где-то половину двенадцатого старинные часы с кукушкой.

Сразу как-то спокойно, солидно, старинно на душе сделалось. Раздался серебряный звон старинной табакерки с музыкой.

Табакерка играла медленный вальс a trois temps[476] Ланнера.

И в такт музыке закачалось сиреневое облачко на стене. И чем больше качалось, тем больше принимало формы девушки.

И вот сердце Переверзева радостно забилось, что-то похожее на Берту почудилось ему в дымке сиреневого тюля.

— Да, да! Это она!..

Он хотел броситься к ней, протянул руки, но не мог встать с кресла.

Вдруг в комнате стало ослепительно светло. Перед ним стояла ослепительная в своей красоте Берта, как раз в том сиреневом платье с зеленым тюлевым шарфом, в котором он ее видел в последний раз.

— Берта! — радостно крикнул он.

— Илья, вы меня звали?.. Вы хотели меня видеть!

— Берта! Я умираю от тоски по тебе!..

— Вот я с вами… Я с тобой… Ты счастлив?..

— Берта! Подойди ко мне… Дай мне руку, чтобы я убедился, что это ты…

— Вот тебе моя рука! И вот колечко, подаренное тобою…

— Отчего так холодны твои руки?.. Нагнись надо мной, чтобы я мог дышать ароматом твоих волос…

Она обвила его шею руками и ласково прижалась нежным обескорсеченным телом к его груди, к его щеке и пьяным хмелем откровенного декольте одурманила.

— Куда ты исчезала? Зачем покинула меня, едва обнадежив?

— Я уезжала в несчастную, разоренную Польшу. Я была в Радоме на балу принца. Я танцевала полонез с королем саксонским и мазурку с принцем Иоахимом. Графиня Потоцкая, княгиня Радзивилл и прочие знатные дамы отвешивали мне почтительные поклоны, видя, как принц восхищен моей красотой. И вот все же я покинула их и вернулась к тебе, мой милый, дорогой Илья. Ну, целуй, целуй мою шею, мои плечи, мои губы…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он впился губами в ее губы, и новый хмель новым прибоем по-новому охмелил его.

Вдруг она оторвала губы от губ, выскользнула из объятий, шепнула: