Элрик: Лунные дороги - Муркок Майкл

– Если нет, то мы сами сделаем их правдой!

Записи в свитке были на латыни, но встречались в тексте и руны. Я бегло просмотрел его. Некий ирландский монах, служивший писцом у датского короля, почти не упоминая деталей, описывал историю Эрика Белого. С пятью кораблями отправился он в Винланд и там основал колонию, построив укрепленный город, чтобы защититься от тех, кого именовали по-разному – то скредлинджи, то скрейлинги, то скрелинги. Так викинги назвали туземцев. Насколько я понял, слово это означало что-то вроде «визгунов» или «нытиков», и викинги считали их негодяями и преступниками.

И на основании этого свидетельства Гуннар решил отправиться в Нифельхейм. Подобные истории рассказывали все мои знакомые норманны. Мавританские философы предполагали, что мир имеет форму удлиненного яйца, а снизу, с внешней его стороны, за него каким-то образом цепляются варварские безбожные расы. В подобных обстоятельствах я решил себя вести так, как следует в Тысячелетнем сне, как меня учили, – просто промолчал. Я не мог допустить, чтобы этот сон оборвался. Это был последний сон, где я мог находиться, прежде чем Ягрин Лерн уничтожит наш флот, а затем Мунглама и меня самого.

– Значит, нам придется завоевывать землю, полную дикарей, – иронично заметил я. – А нас всего тридцать, так?

– Точно, – ответил Гуннар. – Если считать ваш меч и мой, потребуется в худшем случае пара месяцев.

– Ваш меч?

– У вас Равенбранд… – Человек без лица постучал пальцем по ножнам, висящим у него на боку. – А у меня Ангурвадель.

Он чуть вытащил его из ножен, продемонстрировав красно-золотую рукоять с искусным узором.

– Можете поверить на слово: на клинке начертаны руны, и в бою они горят красным светом, словно он должен омыться кровью, раз его вынули…

Разумеется, меня разбирало любопытство. Неужели у Гуннара псевдоглефа? Или это настоящий магический меч? Может, Ангурвадель – просто еще один проклятый клинок, из тех, что так часто упоминаются в сказаниях норманнов? Я и раньше слышал это имя, но считал его просто неким прообразом. Даже если меч не фальшивый, Ангурвадель – всего лишь один из множества братьев Черного меча.

Как и надеялся Гуннар, плавание по Атлантическому океану проходило прекрасно. Мы остановились запастись провизией в британском поселении, далеком от защиты норманнского закона. После того как люди Гуннара закончили расправляться с селянами, в живых осталось всего несколько человек. Их заставили заколоть своих животных и перенести запасы зерна на корабль, а потом тоже убили. Гуннар в своих делах был по-старомодному результативен и всегда уделял внимание деталям. Ни его меч, ни мой в этот раз из ножен не вынимались.

Мы поплыли дальше, зная, что в погоню за нами бросятся не скоро. У Норманна имелись магнитный компас и другие мавританские навигационные приборы, которые члены команды, возможно, принимали за магические. С их помощью было проще прокладывать быстрые, пусть и рискованные маршруты. На море, к моему удивлению, царил полный штиль, а на бледном небе не было ни облачка. Люди Гуннара приписывали такую погоду удаче своего проклятого капитана. Он же сам выглядел как человек, полностью удовлетворенный собственным здравомыслием.

В редкие часы отдыха я успевал пообщаться с некоторыми членами команды. При всей своей грубости вели они себя довольно дружелюбно. Мало кто из разбойников отличался богатым воображением, возможно, именно поэтому они были готовы следовать примеру Гуннара. Один из ашанти, по имени Асолингас, сидел, завернувшись в плотный шерстяной плащ. Он говорил на мавританском и рассказал мне, как их с десятью товарищами взяли в плен во время боя, отвезли на побережье и продали в рабство. Их купили в качестве гребцов на сирийское торговое судно, в первый же час пребывания в море они вместе с другими рабами захватили корабль и добрались до Лас Каскадас. Там, по его словам, корабль у них обманом отобрали. Остальных же убили во время набегов.

Асолингас сказал, что скучает по Африке. Душа его давно умерла и вернулась домой, и он тоже вскоре последует за ней. Он знал, что, после того как мы причалим к последнему берегу, его непременно убьют.

– Тогда почему ты пошел? – спросил я.

– Потому что я верю, что душа моя ждет меня на том свете, – ответил он.

С правого борта раздался глубокий вздох: поднялся ветер. Я услышал крики чаек. Вскоре мы должны были высадиться на берег.

В Гренландии колонисты были настолько бедны, что мы смогли разжиться у них лишь водой, парой бочонков кислого пива и тощей козой, которая приняла смерть с радостью. Гренландские поселения славились своей нищетой, поселенцы практиковали кровосмешение, жили замкнуто и непрерывно воевали с туземцами за скудные ресурсы. Я надеялся, что вход в Нифельхейм близок, и сказал об этом Гуннару. Припасов нам хватит лишь на пару недель в лучшем случае. Он заверил меня:

– Там, куда мы направляемся, у нас не будет времени для еды и питья.

Когда мы отплыли из Гренландии и направились на запад, погода стала ухудшаться. На море, прежде покрытом лишь небольшой рябью, вдруг поднялись и начали ударяться об унылый берег высокие волны. Нам с большим трудом удалось выйти из гавани. Позади осталась последняя европейская колония, которая уже не боролась за жизнь в этом жестоком мире. Гуннар часто шутил, что он добрейший из Божьих ангелов.

– Знаете, как называют этот клинок в Ломбардии? «Правосудие Святого Михаила».

Он начал было рассказывать какую-то историю, но так и не закончил – целиком погрузился в созерцание огромных волн. Море колыхалось тяжело и медленно, с воем и грохотом, вода поднимала нас на сотню футов вверх, ветер и дождь свистели в снастях, а затем мы ныряли на сотню футов вниз в бурлящую пенистую воду.

Я привык к ритмичному раскачиванию корабля. Ощущал безопасность и силу, лежащую в глубине этого бурного океана. Теперь я узнал то, что уже знали Гуннар и его команда, – почему корабль считался заколдованным. Он летел сквозь непогоду, как барракуда, будто не замечая волн, едва их касаясь. Корабль был так замечательно построен, что никогда не спускался между гребнями волн и устремлялся лишь вверх, даже когда предыдущая волна шла на спад. Мне прежде не доводилось испытать такого приятного возбуждения от хождения под парусом замечательного судна, я доверял ему больше, чем самому себе. Нечто похожее ощущаешь, летя верхом на фурнском драконе. Я начал понимать, отчего Гуннар ведет себя с такой безрассудной самоуверенностью. Я завернулся в синий морской плащ, стоял на палубе и смотрел буре в лицо, и вдруг в совершенно новом свете увидел фигуру, находившуюся на носу корабля. Что-то промелькнуло у меня в памяти.

Раскачиваясь и держась за веревки, Гуннар пробирался вперед, радостный вопль раздался из-под безликого шлема. Викинг словно опьянел от восторга. Он откинул голову назад и хохотал без остановки. Затем повернулся ко мне и схватил за предплечье.

– Воистину, принц Элрик, мы станем героями, вы и я.

Все удовольствие от плавания растаяло в тот же миг. Нет ничего хуже, чем когда тебя вспоминают как соратника Гуннара Обреченного.

Викинг наклонил голову, словно зверь, почуявший запах.

– Она здесь, – сказал он. – Я точно знаю. И мы с вами найдем ее. Но только один из нас сумеет ее удержать. И он же станет последним мучеником.

Он хлопнул меня по спине. А затем вернулся на корму и взялся за румпель.

На мгновение мне вспомнились смерть матери и ненависть отца. Вспомнилась кровавая кончина моей кузины, как она рыдала, когда душа уходила из нее. Кого Гуннар имел в виду, сказав «она»?

Волны вновь обрушились, и со следующей мы поднялись, и двигались неизменно перед бурлящей водой, и порой казалось, что мы и в самом деле летим над нею. Полуоткрытый парус наполнялся ветром, словно крыло, позволял Гуннару править кораблем быстро, легкими движениями румпеля, качая судно вместе с водой. Я никогда раньше не видел, чтобы капитан управлял кораблем лишь кончиками пальцев. Чтобы он отдал команду – и ее немедля исполнили, невзирая на погоду. Гуннар хвалился, что хотя на земле он и потерял многих из своей команды, но вот в море – ни одного.