Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный. - Полен Парис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девица одобрила этот совет и свернула влево на дорогу, указанную мессиром Ивейном. Сам же он продолжил свой путь. Проехав час, он услышал звучание рога. В надежде найти кров он припустил коня в ту сторону. Рог звучал снова и снова, будто звал на помощь. Мессир Ивейн, благо луна светила ярко, подъехал к башне, стоявшей у края разводного моста, перекинутого через полноводный ров. Ров окаймлял собою деревянный дом и был укреплен большим ежом[246].
Из башни, увидев мессира Ивейна, воззвал к нему юноша, трубивший в рог:
– Сир рыцарь, будьте нашим спасителем: грабители ворвались в мой дом; они убили моих слуг, и я теперь боюсь за свою престарелую матушку, а еще более за честь моей юной сестры.
Мост был опущен, дом открыт; мессир Ивейн тотчас пришпорил коня, въехал во двор и застал четверых грабителей, когда они взбирались по лестнице к окнам. Двое других стояли и спорили между собою, кому достанется сестра юноши. Прочие выносили из дома все добро, какое в нем было. Они были снаряжены довольно легко, как простолюдины, в камзолах и шапках из вареной кожи[247]; но у них были секиры, мечи, луки, стрелы и большие ножи, которыми они орудовали с ловкостью.
Мессир Ивейн занялся вначале теми, кто держал прекрасную юную деву; первому он вонзил в тело свою глефу, второго раскроил мечом до самых зубов. Остальные, будучи застигнуты врасплох, сбиты наповал, поражены, даже не пытались дать отпор; он их гнал и рубил во что попало – по плечам, рукам и головам. Кто-то на бегу все же метнул в него секиры, ранив коня и его самого. Только двое решились одолеть ежа и насилу выбрались изо рва. Мессир Ивейн и не подумал их преследовать.
Тогда хозяин дома спустился из башни и выразил признательность своему избавителю.
– Не жалейте о своем коне, – сказал он, – вы найдете здесь еще лучшего.
Войдя в дом, они нашли старую даму лежащей без чувств; юная девица при звуке их шагов забилась под кровать, приняв их за воров. Услышав голос брата, она выбралась наружу и сказала им, что ее, слава Богу, не обесчестили.
– Благодарите достойного мужа, которому мы обязаны нашим спасением, – сказал юноша, – и если уж вы уцелели, то гибель моих слуг я переживу.
Легко предугадать, что мессира Ивейна любезно приютили на ночлег. Когда он улегся, юноша спросил у него, намерен ли он подняться с самого утра.
– Да, прямо на рассвете; у меня столько дел, что вы себе представить не можете.
– Но, сир, – возразил юноша, – вы не забыли, что завтра праздник Пятидесятницы: если я и не могу вас удержать, то, по крайней мере, до мессы не садитесь на коня. Если вам угодно, я велю прочесть ее здесь неподалеку и останусь с вами до самого ее конца.
– Вы говорите как человек благоразумный, и я вам признателен; но пусть месса будет рано утром.
Юноша поклонился и лег на ложе, постеленное в ногах у мессира Ивейна.
Наутро юноша поднялся незадолго до рассвета и оседлал лучшего из своих коней, ожидая пробуждения мессира Ивейна. Увидев его на ногах, он сказал:
– Это конь, носивший моего отца, и коня этого он не променял бы ни на какого другого; но будь у меня еще лучший, я бы отдал его вам от всего сердца.
Мессир Ивейн поблагодарил его, сел на коня и отправился слушать мессу за одно английское лье от дома, вместе с юношей, его матерью и сестрой. Затем его провожали еще два лье, и он простился с ними, назвав свое имя.
Близился Третий час[248], когда взорам мессира Ивейна предстала глубокая долина. Спуск оказался крутым и трудным; он предпочел идти пешком, держа коня за узду. В дальней оконечности долины расстилался прекрасный луг, пересекаемый рекой; на берегу возвышался роскошный шатер; к полам его были приторочены десять щитов и столько же глеф. Невдалеке мессир Ивейн заметил девицу, привязанную за косы к одной из ветвей, руки ее тоже были связаны. Кровь обагрила ее прекрасные волосы и залила ей лицо; немного поодаль к стволу дерева был накрепко привязан рыцарь в одних портах; грудь его и полотно были окровавлены. При этом зрелище мессир Ивейн не мог удержаться от слез.
Вначале он приблизился к девице, истерзанной болью и своими криками; ей едва хватало сил говорить. Она дышала с трудом, глаза ее покраснели и опухли, кожа кое-где полопалась, туго натянутая косами. И все же она повторяла полушепотом:
– Мессир Гавейн, отчего же вы не здесь!
При этом имени мессир Ивейн подъехал к ней вплотную:
– Сударыня, кто так жестоко обошелся с вами и почему вы поминаете мессира Гавейна, одного из тех, кого я люблю сильнее всех на свете?
– Как вас зовут? – спросила она слабым голосом.
– Меня зовут Ивейн, я сын короля Уриена, двоюродный брат того, о ком вы сожалеете.
– Увы! Если бы мессир Гавейн был здесь, он бы не поберег ни душу, ни тело, чтобы отомстить за меня; ведь я терплю муки единственно за то, что оказала ему услугу. Он бы защитил меня не только ради меня самой, но и ради того, кто вам виден совсем неподалеку и кого они, наверное, убили.
– Кто же этот рыцарь?
– Он вам хорошо знаком: это Сагремор Шалый!
Велико же было волнение мессира Ивейна; но кого ему первого спасать, друга или девицу? Он выбрал ее и перерубил сук, на котором она была подвешена. Девица упала; он собрался ее развязать, когда вдруг явился во всеоружии рыцарь из шатра.
– Сир, – сказал мессир Ивейн, – я не знаю, кто вы такой; но вы совершили тяжкое преступление, обойдясь недостойно с одним из лучших рыцарей из дома короля Артура и с этой девицей, ехавшей под охраной мессира Гавейна.
– Как! – воскликнул рыцарь, – вы из дома Артура?
– Разумеется; и не вы принудите меня от этого отречься.
– Тогда берегитесь, я вас вызываю.
Они берут разгон и устремляются друг на друга; рыцарь ломает глефу о щит мессира Ивейна; а тот, более сопутствуемый удачей, одним ударом валит всадника и коня и, не давая рыцарю подняться, пять или шесть раз проезжает по его телу; затем возвращается к девице и принимается развязывать ее. Но из шатра выходит второй рыцарь и вызывает его, подобно первому. Мессир Ивейн едва успел развязать девице руки; он спешно садится в седло и с глефой наперевес
