Фантастика 2008 - Серей Палий

— Конечно, — сказал я. — Извини, что отвлек.

— Ничего, я рад, что ты зашел. — Ривера хлопнул меня по плечу и отвернулся к машине. — Я тебе позвоню, — сказал он, зарываясь в промасленные автомобильные потроха.

Конечно, он не позвонил.

Год спустя я решил провести отпуск дома. Признаться, мне было страшновато выходить из вечернего скорого — я боялся увидеть Риверу, стоящего у синей оградки и поправляющего невидимый шарф, и еще больше боялся обнаружить рядом тени Свиньи-Копилки и Печальной Лошади. Страхи не оправдались: если какие-нибудь призраки и ждали поезд, то я их не заметил. Зато первым, кого я встретил в городе, была Эме: совсем не похожая на привидение, все такая же маленькая и звонкоголосая, она распекала у перекрестка какого-то карапуза лет семи — должно быть, нашкодившего ученика. Я остановился поздороваться, и мальчишка, воспользовавшись тем, что учительница отвлеклась, немедленно удрал. Как-то само собой вышло, что мы тут же засели в ближайшей кофейне, словно не было ни разлуки, ни ее злых слов, ни моих глупостей. Эме подурнела и осунулась; я подумал, что, может быть, она беременна или больна. Я знал, что они с Риверой поженились, но только сейчас задумался над тем, счастлива ли она. Глядя в ее бледное лицо, я вдруг понял, как сильно любил ее — и продолжал любить, когда потерял всякую надежду, — еще отчаяннее и прочнее. Мы болтали о всяких пустяках, старательно обходя все, что могло причинить нам боль, но оживление от встречи проходило, паузы становились все длиннее, и в конце концов Эме совсем умолкла и лишь тихо позвякивала ложечкой, бессмысленно мешая кофе.

— Как поживает Ривера? — наконец принужденно спросил я. И тут она заплакала. Совсем тихо — просто из глаз вдруг покатились огромные слезы. Я растерялся. Я не понимал, почему она плачет, — если бы с Риверой случилось что-нибудь серьезное, мне бы написали, и, значит, дело было в чем-то, во что нельзя лезть — никому нельзя, а мне — тем более. Хотелось обнять Эме и баюкать, как ребенка, но мне казалось, что она закричит, если я дотронусь до нее. Даже взгляд был бы сейчас слишком грубым. Я сидел, тупо разглядывая стол: едва заметные царапины на белом пластике и сухой трупик раздавленного муравья на самом углу. Она все всхлипывала едва слышно, а я думал, когда же принесут кофе, и что нос у Эме наверняка распух и покраснел, и откуда здесь муравей. Когда я все же решился поднять глаза, оказалось, что она перестала плакать, так же неожиданно и тихо, как и начала — остались только мокрые дорожки на щеках и чуть порозовевшие ноздри. Я протянул платок, но Эме как будто не заметила его.

— Он строит самолет, — сухо сказала она, глядя в сторону.

Ривера сколотил ангар на окраине пустыря — Эме пожаловалась, что на аренду этой никчемной земли ушла куча денег. Ворота сарая распахивались прямо на взлетную полосу — Ривера прошелся по полю, выкорчевывая кусты, торчащие на пути самолета, да пооткидывал в сторону ржавые, невесть кем и когда брошенные железки. Я вошел внутрь. Здесь было полутемно, пахло стружкой, резиной и машинным маслом; из-под нелепо громоздкого самолета, похожего на скелет, доносилась сдавленная ругань и удары металла о металл. Я тихо окликнул Риверу, готовый к тому, что он впадет в ярость, прогонит меня, или — хуже — обольет равнодушным презрением, как чужого праздного зеваку. Но Ривера шумно обрадовался мне — он бросился хлопать меня по плечам, радостно восклицать, удивленно присвистывать, — куча действий, положенных старым приятелям после долгой разлуки и именно поэтому ненужных и фальшивых. Это было неожиданно и слегка пугало. Это был новый Ривера — говорливый, покрасневший, раздавшийся в плечах. Он принялся посвящать меня в какие-то технические детали — я слушал вполуха, глядя на лысые шины от грузовика и пытаясь найти нужные слова.

Все было готово. Я боялся, что смотреть на запуск сбежится полгорода, однако ошибся. Пустырь, заросший сухими метелками травы, среди которых поблескивали осколки битого стекла, был пуст. Проводить Риверу пришли лишь Эме и два ее кузена, мрачноватых типа, неприятно похожих на торговцев грибами из Ибарры, — они были здесь скорее чтобы присмотреть за сестрой, чем из симпатии к ее мужу. Горячий ветер гонял рваные пластиковые пакеты, они облепляли редкие кусты душными разноцветными коконами, и я подумал, что если один из них намотается на винт, самолет, наверное, не сможет взлететь, и все обойдется.

Ривера обнял Эме, пожал руки ее кузенам, отпустил и обернулся ко мне. Он вдруг снова стал прежним — худым, угловатым, с резкими движениями и злым, острым взглядом.

— Так куда ты собрался? — безнадежно спросил я.

— Надрать бездарю бороду, — ответил он, смеясь.

— И что ты ему скажешь? «Мне тесно, старик»?

— Это ты ему скажешь, когда он приедет, — ответил Ривера. — Помнишь, как я лазал на ратушу? — помолчав, спросил он. Я кивнул. — Ну и вот…

Ривера махнул рукой и вскарабкался в кабину, сколоченную из фанеры, и нетерпеливо уставился в поцарапанное ветровое стекло, снятое с древнего автомобиля. Крылья самолета — куски парусины, натянутые на деревянный каркас, — обвисали под собственной тяжестью, и братья Эме с брезгливо-недоуменными физиономиями поддерживали их с краев, чтобы рамы не задевали землю. Взвыли винты, и кузены поспешно отскочили в стороны. Самолет медленно сдвинулся с места, чиркнул крыльями по кустам и побежал по пустырю, легко подскакивая на сухих кротовинах. Это дурацкое сооружение из фанеры и парусины не могло, не должно было взлететь, но на всякий случай я скрестил пальцы. Надо будет потом напиться, думал я. Напою Риверу до беспамятства, а на следующий день опять напою — и пусть Эме пилит нас, сколько хочет, потом поймет… Главное, чтобы не взлетел, сказал я себе. Что за чушь, Ривера ничего не понимает в самолетах, угробил кучу денег на глупую выходку, только зря жену напугал. Самолет подпрыгнул в последний раз и резко ушел вверх, а я все думал, что, наверное, нужно было его остановить, что мы смогли бы его остановить и что Эме теперь никогда не будет моей — как если бы она сама сидела в нелепой машине. А потом из-под крыльев повалил дым, самолет нырнул, клюнул верхушки деревьев, изменяя их форму, будто на мгновение превратился в огромный карандаш, задрал нос и вертикально взмыл в небо.

За моей спиной кричала и билась в руках кузенов Эме, а я уходил все дальше от пустыря. Я думал о том, что увидел Ривера: кружевные шары древесных крон, складки холмов, желоба рек, трещины каньонов. Выступы гор и впадины морей, и как земля заворачивается за горизонт и горбится под брюхом самолета, и дальше — башни и слои облаков, и дальше… Я не стал думать о том, что увидел Ривера дальше. Трава запахла креозотом и ржавчиной, и под ботинками захрустел гравий железнодорожной насыпи. Тогда я свернул и, с болезненным вниманием вслушиваясь в оглушительный треск кузнечиков, зашагал по шпалам к деревьям, за которыми скрывалась станция. Я знал, что опоздал, что все мы опоздали, но должен же был кто-то его встретить?

Поезд уже ушел, но он ждал на перроне, маленький сгорбленный человечек в рыжеватом пальто и длинном сером шарфе, намотанном до самой клочковатой бородки. У его ног притулился потертый чемоданчик, а под мышкой была зажата большая картонная папка.

Он, скорбно задрав брови, смотрел в небо, где таял уходящий вверх дымный след, и мне нечего было сказать ему.

© К. Шаинян, 2007

Аделаида Фортель

СПОКОЙНО, ЖОРИК! ВСЕ ПОД КОНТРОЛЕМ!

Самое приятное в любой работе — момент самого устройства. Все эти волнения и планы на будущее… И все эти разговоры за твоей спиной:

— Георгий во Время попал. Повезло.

— Люся, порадуйся за меня! Моего Жорика пригласили в Институт Времени! Нет, дорогая, ты ошибаешься — туда берут не всякого дурака! Ты просто не хочешь признать — я таки вырастила его человеком. А твоя Софочка будет блядыо — вот увидишь!..

— Слыхала — твой экс в ИВ наладился! Ну и дура ты, Зинка!..

Неделя между подачей заявки до собеседования — мой упоительный миг славы. И он подошел к концу. Теперь его отсчет идет на короткие треньканья лифта, отмеряющего этажи. 10-й, 11-й, 12-й…

— Датчики указывают на повышение адреналина? Боитесь высоты?

— Ерунда! Просто первый раз тут…

— Желаете освежиться? Вечный покой? Сон разума? Краткая передышка?

— Пожалуй, немного Передышки не повредит. Самую капельку…

Тихий щелчок, и меня окутывает облаком успокоительного. Не фиговые тут лифты! Внимательные. Так бы ехал и ехал… Лифт тренькнул последний раз и остановился.

— Ваш сто тридцать седьмой — прошу не задерживаться на выходе. Желаю удачи!

Очень-очень культурные лифты! Даже посылают вежливо. Сдохну, но устроюсь сюда! Пусть Зинка не только локти искусает — всю кровь из себя выпьет. Будет знать, как менять мужа с высшим образованием на бойфренда дальнобойщика! Осталось толкнуть вон ту дверь и ответить на все вопросы. Спокойно, Жорик, — ты под контролем. Дыши глубже. Дышим и отсчитываем шаги — раз, два, три…