13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь - Вальтер Моэрс

АКУЛОРОТ. Ползучее существо из семейства жабродышащих полуживотных, получервей, состоящее в отдаленном родстве с рыбным миром. Встретить акулорота крайне сложно, поскольку эти существа стараются оставаться в тени и прячутся в надежно защищенных от посторонних глаз местах, где еще дополнительно окружают себя непроглядным черным дымом фугар (см.: фугары). Акулороты обладают высоким уровнем интеллекта (естественно, несравнимым с интеллектом идеета), что позволяет им множить свои богатства путем обстряпывания разных темных дел. Наделенные определенной долей обаяния и даже некими телепатическими способностями, акулороты нередко подчиняют себе других, более слабых существ, используя их в своих интересах.

Акулорот, попыхивая своей сигарой, изучающе смотрел на меня. В углу — сначала я его не заметил из-за густого дыма — застыл словно статуя в грозной позе добраньский бык, который тоже нагло пялился на меня. На нем была принятая в Атлантисе униформа телохранителя: брюки и жилетка из меха тролля и железная каска с двумя небольшими рогами. Только очень состоятельные личности могли позволить себе нанять в качестве телохранителя добраньского быка.

Вольцотан Смейк. — Итак, мой мальчик, что привело тебя ко мне? Я вижу, у тебя синий мех. Это редкость в Атлантисе. Меня можешь называть просто Смейк, — пропел акулорот приятным и в то же время властным басом.

Я даже немного смешался. Оказывается, эти существа умеют быть обходительными.

— Он хочет стать гладиатором-лжецом, — как по команде выпалили хором Грот и Цилле.

— Вас никто не спрашивал!

Похоже, все здесь подчинялись Смейку.

— Тот, кто хочет стать гладиатором-лжецом, наверняка может сам нам об этом сказать. Как тебя зовут, малыш?

— Синий Медведь, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более ровно и уверенно.

— Хм… Синий Медведь… неплохое имя. Псевдоним можно будет не придумывать. Придумать стоящий псевдоним — отнюдь не просто. А где ты родился?

— Нигде. Я вообще не рождался. Меня нашли в ореховой скорлупе.

— Ты вообще не рождался? Неплохо, очень неплохо! Это самая наглая ложь, какую я когда-либо слышал. А кто тебя нашел?

— Карликовые пираты! Их никто не видит, потому что они слишком маленькие. Я и сам тогда был очень маленький, почти как они. Я же сказал, что помещался в ореховой скорлупе. А потом из-за планктона я стал большим, и им пришлось высадить меня на берег.

— Карликовые пираты, говоришь, — усмехнулся толстяк. — Мне нравится! У тебя есть фантазия!

Сам того не желая, я начал испытывать к нему симпатию.

— И где же они тебя высадили? — поинтересовался он, склоняясь ко мне через стол. Казалось, мой рассказ по какой-то непонятной причине вызывал у него живой интерес.

— На острове химериад. Там живут химериады, это такие полупрозрачные духи. Они питаются негативными эмоциями других. Мне пришлось для них плакать, и я стал настоящей звездой. Так что у меня уже есть некоторый опыт выступления перед публикой. На мои выступления распродавались все билеты, на кладбище поваленных деревьев не оставалось ни одного свободного места.

Взрыв хохота акулорота заставил меня замолчать. Его жирные щеки тряслись, словно студень.

— На кладбище поваленных деревьев не было ни одного свободного места! Хо-хо-хо! Он стал звездой-плаксой! Хо-хо-хо! Все, хватит, уморил… Нет! Лучше продолжай!

У Смейка по лицу текли слезы. Неужели я так смешон?! Наверное, надо было рассказать что-нибудь умное, продемонстрировать образование и интеллект.

— Я, между прочим, владею приемами ораторского искусства. Меня обучали сами волны-болтушки.

— Волны-болтушки! Отлично! А что еще ты умеешь?

— У меня говорящая энциклопедия в голове, она…

— Говорящая энциклопедия в голове? Да ты просто талант! Дальше.

— А потом я оказался в пустыне. Там я поймал город. В общем-то, это был не совсем город, а так, полустабильный мираж. Зато в нем жили фатомы, которые говорят задом наперед. И еще в нем постоянно исчезали дома, так что, знаете, жить там было не очень удобно. Затем меня занесло в торнадо, и я сделался древним стариком, под сто лет. Но потом нам удалось вырваться на свободу, и я снова помолодел. Да, я не сказал вам, что в торнадо был целый город, в котором жили столетние старики, вот… Нет, погодите, совсем забыл, до этого же я провалился в пространственную дыру. Провалился в дыру и вынырнул в другом измерении, где музыку исполняют на инструментах из молока…

От хохота Смейк свалился со стула, он закатился под стол и теперь, кряхтя, оттуда выбирался.

Мне вдруг стало ясно: все, что я ему только что рассказал, звучало как бред сумасшедшего, ничуть не лучше. Поэтому от рассказа о путешествии в Большой голове я благоразумно предпочел воздержаться. Ни слова больше, и бежать, бежать, как только представится удобный случай.

— Ну ладно, хватит. Остальное прибереги для выступления, — приказал Вольцотан Смейк. — Ты просто находка! Я беру тебя под свое крыло, буду твоим агентом. Получать будешь десять… нет, скажем, пять процентов ото всех гонораров. По рукам? Соглашайся, малыш, тебя ждут слава и богатство. Вот подпиши здесь, где галочка.

Он достал из ящика стола листок контракта и положил его передо мной. Грот и Цилле подтолкнули меня к столу. Я склонился над документом, но он был напечатан таким мелким шрифтом, а освещение в комнате было настолько плохое, что я ничего не смог там разобрать.

— Подписывай! — рявкнул Цилле мне в ухо. — Это твой шанс! Гляди, он может и передумать.

А, была не была! Что, в самом деле, мне терять? Я пришел сюда, чтобы стать гладиатором-лжецом, и я стану им. Отступать уже поздно. Я взял ручку и четкими крупными буквами вывел рядом с галочкой: «Синий Медведь».

Тренировки. Когда я рассказал Гемлуту сенсационную новость, мы принялись фантазировать и строить планы на будущее. Он будет моим тренером и импресарио. Стать гладиатором нелегко, сначала нужно долго тренироваться, так сказал Смейк.

Выйти на арену и наврать с три короба может, конечно, каждый — дело нехитрое. Но трудность заключается именно в том, чтобы публика поверила твоим словам. И как любое подлинное искусство, ложь тоже требует немалых усилий и полной самоотдачи. Художник упорно работает над картиной, кладет на полотно мазок за мазком, композитор кропотливо выстраивает произведение из мелодии, ритма, голоса и аккомпанемента, писатель старательно подбирает слова, ищет удачные эпитеты, а гладиатор-лжец оттачивает свое мастерство до вершин совершенства. Хорошая, добротная ложь сродни каменной стене: если кирпичики аккуратно и точно прилажены друг к другу, она становится монолитом.