Принцесса Володимирская - Евгений Салиас-де-Турнемир

После этой беседы в несколько дней барон Шенк почти подружился с Шелем и обещал ему всячески помогать.

Овладев полным доверием недалекого и добродушного саксонца, Шенк мог делать с ним что хотел. Он уверил Шеля, что собирает всякие сведения об Алине, видит графа Осинского, выведывает все, что он может знать; справляется в префектуре, в полиции и в разных посольствах и скоро узнает, в Париже ли госпожа Шель.

– Под каким бы именем она ни скрывалась, – говорил Шенк, – я обещаюсь узнать, здесь ли она или уехала.

Между тем барон Шенк понимал отлично, что удалить из Парижа Шеля недостаточно. Он мог бы легко его убедить ехать хотя бы в Рим, давши фальшивый адрес или письмо, но этого было мало; Шель мог явиться обратно и снова стать помехой во всем.

Надо было больше… Надо было сделать Алину вдовой. Надо было просто уничтожить его, отправить на тот свет. Барон Шенк имел на это даже разрешение не только Алины, но и самого господина епископа Родосского in partibus infidelium.

Остряк и циник, Шенк даже обещал епископу:

– Будьте спокойны: с благословения вашего преосвященства, я берусь отправить его к чертям в преисподнюю. Если же душа его, вследствие моего поступка и благодаря вашим молитвам о нем, будет спасена и отправится в рай, то тем лучше для него. Мы спорить об этом или завидовать его судьбе не станем. А встретиться там с ним со временем тоже нам не придется.

Обманув Шеля, барон старался знать постоянно, почти всякий день, как проводит свое время саксонец, где бывает, что делает.

Таким образом, барон раза два или три предупредил новую встречу принцессы Володимирской с Шелем.

Так, однажды она получила в виде любезности ложу в театре от польского посланника, несказанно изумленного ее происхождением и ухаживавшим теперь за нею почтительно, а не так, как прежде…

Конечно, в этот вечер, как и всегда, общее внимание публики было обращено на красавицу, ее богатый и оригинальный туалет. Но в этот же вечер бог весть зачем тоскующий саксонец тоже собрался в тот же театр.

У смелого и дерзкого Шенка даже волосы стали дыбом и дрожь пробежала по телу при одной мысли о том, что могло бы случиться в театре, если бы он не догадался втереться в доверие к добродушному саксонцу.

Узнав, что Алина вечером едет в театр, он тотчас на всякий случай отправился к Шелю и вдруг, к ужасу, увидел театральный билет. Будто на смех, место Шеля было в нескольких шагах от ложи, предложенной Огинским знаменитой принцессе.

Шенк даже задохнулся от неожиданности и злобы. Разумеется, весь вечер он пробыл с Шелем, всячески стараясь придумать, как помешать ему отправиться в театр.

Это было нетрудно. Шенк уговорил Шеля тотчас же съездить на край города к одному старику, который будто бы вместе с Алиной ехал в мальпост из Бреста в Париж и мог передать им кой-какие сведения о ней.

Никакого старика не нашли, но время представления уже прошло.

Однако подобный случай встречи в театре или где-либо на гулянье был настолько возможен, мог так легко повториться опять, что Шенк нашел нужным ускорить исполнение своего замысла относительно саксонца.

Замысел этот, который был известен и Алине, и епископу, заключался в том, чтобы свести Шеля с Дитрихом. Поединок между ними был, конечно, делом несомненным.

– Если Шель будет убит, то Дитриха посадят в Бастильскую крепость, и тогда мы, – говорил Шенк, – избавимся зараз от двух дураков. Если, наоборот, Шель убьет Дитриха, то его засадят в крепость на время, а когда выпустят, то уже придется мне взяться за это дело. Но так как я сам в крепости сидеть не желаю, то отделаюсь от саксонца не путем поединка, а способом более умным и более верным.

Барон, предупредив Дитриха о том, что его прежний друг Шель находится в Париже и отыскивает свою жену, скрыл от него свои сношения с Шелем. Молодой человек принял весть спокойно.

XXV

Дитрих за последнее время сильно переменился нравственно. Его честная натура была возмущена тем простым случаем, что он попал в тюрьму. Он чувствовал, что подобный позор случился с ним благодаря Алине. Для нее занимал он деньги, из-за нее назывался вымышленным именем барона Фриде. Ради глубокого и серьезного чувства к ней он прошел через целый ряд несчастных поступков, которые и привели его в тюрьму. Но зато и чувство его к легкомысленной женщине, которое обошлось ему такой дорогой ценой, неминуемо должно было ослабнуть.

Дитрих, сидя в лондонской тюрьме, мысленно разобрал до мелочей все свое прошлое существование и в особенности последнее время безумной жизни и скитаний по Европе вслед за Алиной. И вдруг полный переворот совершился в его душе. Он начал презирать Алину! Ему жаль стало родины, жаль своего честного имени, наконец, жаль бедной женщины, которая искренно привязалась к нему, по любви вышла за него замуж и в награду за свое чувство была брошена им.

Еще будучи в Лондоне, он написал письмо одному из своих прежних друзей, в Лейпциг, прося собрать все сведения о жене и вообще о делах в Андау.

Приятель отвечал немедленно все, что знал. Коммерческие дела были заброшены, запутаны, так как ими никто не занимался. Госпожа Шель была давно на том свете с горя, а госпожа Дитрих, прежняя Фредерика Шель, долго проболев какой-то душевной болезнью, почти сумасшествием, теперь жила в Андау отшельнической жизнью.

Всем было известно, что она почти не выходит из одной горницы, где висит большой портрет покинувшего ее мужа. Кроме того, она носит траур, объясняя всем, что снимет его только тогда, когда снова явится в Андау любимый ею человек, которого она все-таки любит, несмотря на его ужасный поступок с нею.

Все подробности, которые были в письме, навели на Дитриха много грусти, горечи и раскаяния.

Далеко от родины и жены, в тюрьме столицы Англии, Дитрих почувствовал первые признаки хорошего чувства к покинутой жене.

Если бы он решился написать Фредерике, рассказать все, просить прощения, то теперь был бы уже на родине. Но сознаться брошенной жене, что он сидит в тюрьме, просить выкупить и освободить себя – было невозможно. Чувство собственного достоинства останавливало его.

Освобожденный Алиной вместе с Ван-Тойрсом, Дитрих приехал в Париж, но продолжал грустить и мечтать о родине. Теперь только он ясно увидел и понял, что за будущность ожидает Алину.

Ее новому нежданному возвышению, великолепному дворцу и священным правам на какой-то престол Дитрих не придавал никакого значения. Он был уверен, что после этого высокого положения Алина сама попадет в тюрьму, а благодаря такому союзнику, как барон Шенк, быть может, когда-нибудь почти безвинно попадет и в каторжные работы.

Через несколько дней по приезде в Париж Дитрих, конечно, тайно ото всех написал Фредерике письмо, где подробно и красноречиво рассказал все и покаялся во всем.