Возвращение чувств. Машина. - Екатерина Мансурова

Нет, незачем вытаскивать всю эту грязь на люди. Такой медвежьей услуги она гостеприимному барону не окажет. Кроме того, как показывает жизнь, оставленный в живых мерзавец всегда найдёт способ всадить в спину кинжал – не сам, так наймёт кого…

О;кей, придётся Пьеру выкопать в подземной кладовой ещё одну могилу уже сегодня. Благо, лопата есть.

Не испытывая угрызений совести или сомнений, она обнажила кинжал.

Смерть гестаповца-любителя, в отличии от его несчастной жертвы, была быстрой и безболезненной. Достойную же пытку ему подберёт Дьявол.

Во-всяком случае, она молила Господа именно об этом.

44

Так как Пьер забрал единственный фонарь, ей пришлось воспользоваться одним из факелов.

Пьер был явно удивлён её быстрым возвращением.

Они с Марией, как два голубка, сидели на её постели и смотрели на неё, почти как тогда, на дороге под Бельфором, когда она впервые показала, на что способна рассерженная женщина. Они ждали, что она скажет. На немой вопрос Пьера она выдавила:

– Нет. Не смогла, как он… Просто убила.

Повисшее гнетущее молчание пришлось нарушить тоже ей:

– Пьер, бери этот факел, а потом – его фонарь, и иди, пожалуйста, выкопай Гертруду. Заодно выкопай яму и для него. Да поглубже.

Пьер, как всегда без лишних слов, кивнул, и вошёл в проём. Она, уже вслед ему, сказала, больше не приглушая голоса:

– Я постараюсь привести барона где-то через полчаса.

Его ответное «угу» послышалось уже из подвала.

Тут наконец очнулась Мария:

– Какую ещё Гертруду?!

– Ту самую, что пропала семь месяцев назад…

Катарине пришлось, скрепя сердце, рассказать няне о судьбе несчастной женщины.

Мария долго плакала и посылала проклятья на голову гнусного негодяя. А ведь они – Катарина только сейчас вспомнила об этом – даже не спросили его имени.

Ну и ладно. Молитвы за упокой его души они заказывать уж точно не будут.

За бароном отправилась сама Катарина. Её наряд как раз соответствовал целям конспирации. Меньше всего им с бароном нужны были свидетели.

Спальню барона, расположенную рядом с его кабинетом, она нашла без труда.

Конечно, можно было попытаться попасть туда и через подземный ход, но не зная его точного плана, она поопасалась, что придется долго плутать. Время же было дорого – до рассвета оставалось не больше двух часов. Поэтому она выбрала уже хорошо известный путь. Видела она в темноте снова с помощью глаз кошки. Добралась быстро.

Дверь в спальню, конечно, оказалась заперта. Впрочем, местные замки и даже засовы не являлись препятствием для неё – заготовленные заранее отмычки входили в оборудование, которое она, как всякий порядочный ниндзя, носила с собой.

Барон, лежащий на смятых простынях под балдахином, явно спал беспокойно.

Впрочем, она не поручилась бы, от чего он страдал больше – от кошмаров, или от комаров, которых здесь было море: наверное, они налетели на горящий возле изголовья ночник. Ещё бы – без света тут, наверное, мало кто спит в последние месяцы…

Проснулся барон сразу, стоило только тихо позвать его по имени. После этого она тут же попросила его ничего в неё не кидать, не шуметь, и успокоиться.

Так как он её не видел, с последним было похуже. Ей пришлось два раза назвать себя, и, наконец, узнав её голос, он сел обратно на постель и положил меч на место.

Тогда она отделилась от стены, чтобы он её увидел, и подошла к нему.

– Господи помилуй, дорогая Катарина, что за странный маскарад? – он вряд ли верил, что она ему не снится, но держался лучше, чем многие смогли бы на его месте.

– Этот маскарад, уважаемый мессер барон, возможно, спас мою и вашу жизни. Поэтому не удивляйтесь тому, что я попрошу вас сделать.

Возьмите с собой, если хотите, любое оружие. Оденьтесь во что-нибудь тёмное и удобное, и следуйте за мной. Я, кажется, нашла ответы на многие мучающие вас вопросы. – говорила она вполголоса, но барон, убеждённый её серьёзным тоном, про маскарад больше не заикался.

Он действительно был настоящий мужчина. Без лишних слов оделся (Катарина по его просьбе отвернулась и вышла) и последовал за нею.

Не обременяя себя никакими источниками света, она за руку провела его по тёмным переходам его же замка. Шли они молча, и никого не встретили.

Мария ждала их, и подала уже зажжённый фонарь. Барон, конечно, заметил её заплаканные глаза, но ничего не спросил, лишь странно глянув на няню.

При виде чёрного проёма в стене её комнаты барон всё же не сдержался от удивлённого возгласа и замер на месте. Видя его заминку, она поторопила:

– Идёмте быстрее, господин барон. Времени до рассвета осталось немного, а вам предстоит многое увидеть и… Обдумать.

Возможно, его убедили слёзы на глазах Марии, или спокойный рассудительный тон Катарины. Но он, так ни слова и не сказав, кивнул, и снова взяв её за руку, последовал за ней в темноту и неизвестность.

Освещая неровный пол поближе к их ногам, она уверенно провела его, не задерживаясь в камере пыток, прямо к комнате с могилами.

Когда барон увидел в свете двух фонарей обнажённое тело женщины, он, несмотря на проявленное до сих пор мужество и присутствие духа, вскрикнул. Узнав её по хорошо сохранившемуся лицу, и услышав, что выпало на её долю, он рухнул перед женщиной на колени, и, дотронувшись до её искалеченных рук и ног, горько разрыдался, закрыв лицо руками. Переглянувшись, Катарина с Пьером вышли, оставив, впрочем, дверь открытой.

Барон не причитал, и не жаловался на судьбу. Он просто плакал.

Минут через пять он позвал их. Он уже вытер слёзы и снова был на ногах.

Спросил он только одно:

– Вы знаете, кто это сделал?

– Идёмте. – просто сказала Катарина.

Взяв один из фонарей, они снова вернулись в камеру пыток. Огонь, который она развела в очаге, к этому времени совсем погас, как, впрочем, и факелы на стенах. И ей пришлось осветить кресло своим фонарём, сдёрнув с тела накинутые на него «привиденческие» одежды. Пьер тем временем снова раздул тлеющие угли и подбросил дров.

Пляшущие весёлые язычки пламени теперь хорошо освещали мертвеца в кресле, лужу под ним, и балахон, брошенный тут же. Она засомневалась: может, зря они такое на своего хозяина, да ещё так внезапно, обрушили… Но и не показать – было бы неправильно!

Барон, вздохнув, первым нарушил затянувшееся молчание:

– Да, я узнаю эти тряпки. И этого… Я тоже знаю. Это сын фонРозенберга. – он снова замолчал. Затем продолжил, мучительно выдавливая из себя слова, которые ни в коей мере не могли передать то, что ему пришлось пережить в эти краткие минуты:

– Вы были правы… Мне нужно многое обдумать. Но, кажется, и вы кое-что обдумали – я видел вторую могилу там… возле неё…