Новый мир. Книга 4: Правда (СИ) - Забудский Владимир

— Э-э-э, простите? — растерялся или сделал вид, что растерялся Петье.

— Этот человек утверждает, что вы присутствовали при разговоре, который касался его вербовки для службы в ЧВК, — бесстрастно заметил полковник Нильсен.

— Нет, нет, вы, наверное, что-то напутали. Если мы говорим о Сандерсе, выпуск 78-го, то он, если я верно припоминаю, был направлен по муниципальной квоте в Сиднейскую полицейскую академию.

— Однако перед этим его пытались завербовать в ЧВК, не так ли? — не отступал следователь.

— М-м-м, признаться, я не помню, поступали ли насчет него предложения от грантодателей. В их числе было несколько сотен компаний. Были и какие-то из сферы безопасности. Я сейчас уже всех и не упомню. Тем более не упомню, кто на кого подавал заявки.

— Войцеховский утверждает, что вы лично присутствовали при встрече с представителем ЧВК, неким Чхоном. Убеждали его принять предложение этого человека.

— М-м-м, м-м-м, о чем вы? Признаться, я не помню, была ли такая встреча. Обычно такое не практикуется. Как вы сказали, Чон?

— Ч-х-о-н.

— Хм. Нет, я, признаться, не упомню…

— Он лжет! — заявил я, мрачно усмехнувшись. — Просканируйте ему черепушку — и вы все увидите. Не отвертишься, Петье!

— Простите, о чем речь? — обеспокоенно спросил Петье, обращаясь к следователю. — Я на всякий случай хотел бы сообщить, что проведение манипуляций с моим мозгом, помимо того, что я не вижу для них никаких оснований, мне противопоказаны с медицинской точки зрения. У меня, к сожалению, есть редкое наследственное заболевание, синдром Кэрроу-Бланш, которое…

— Ну да, как же! — хмыкнул я. — Кэрроу-Хуерроу! Просканируйте этого старого пердуна!

— Достаточно!

§ 42

Я проснулся с судорожным вздохом, почувствовав, как сердце тяжело стучит в груди. Из окошка под потолком проникал непрямой солнечный свет, возвещая о том, что на улице уже рассвело. За решеткой, как обычно, слышались размеренные шаги тюремщика. У меня не было часов, но я знал, что дисциплинированный организм заставляет меня открыть глаза примерно в 05:30–06:00 утра.

Этим утром камера необычно давила на меня своей теснотой. Мне казалось, что я провел тут не 30, а по меньшей мере 300 дней. Все, что происходило до моего попадания сюда, казалось просто сном или фантазией. Были моменты, когда я всерьез сомневался, действительно ли все это было у нас с Лаурой, не придумал ли я этого, чтобы наполнить душу, утопающую в вязкой трясине из вины, горя и отчаяния, хоть чем-нибудь теплым и светлым.

Все дорогие мне люди, оставшиеся там, на воле — будь то Миро, Джером, Рина, или мои ребята из НСОК — казались бесконечно далекими, относящимися к какому-то совершенно иному этапу моей жизни, о котором сейчас даже нет смысла вспоминать. Если поначалу я волновался насчет них, то теперь ко мне пришло понимание того, что я больше не ответственен за их судьбу, больше никак не могу на нее повлиять, а значит, мне нет смысла о ней и задумываться.

Я сел на койке по-турецки и выполнил несколько дыхательных упражнений, которые помогли успокоить сердце. Затем — сполз на пол, и занялся дительной физической зарядкой. Растяжка, включая шпагат, несколько различных йогических асан, ходьба на руках, длительное стояние в планке, скручивания, приседания поочередно на каждой ноге, отжимания на кулаках и на вытянутых пальцах, отработка базовых техник айкидо (насколько позволяли размеры камеры) — и вот система подачи еды уже возвестила неприятным писком о начале кормежки. Я едва успел дожевать малоаппетитную кашицу на основе киноа, когда услышал за решеткой шаги нескольких пар ног.

— Лицом к стене! — как всегда, приказали мне, перед тем как войти в камеру, заковать в наручники и одеть на голову мешок.

Когда мешок с головы и наручники с рук сняли (конечно же, лишь после того, как меня усадили на специальное кресло и заковали ноги в титановые браслеты, через которые в любой момент мог быть пропущен электрический ток, оставив руки свободными), я увидел, что в комнате для допросов необычайно людно.

Комната была разделена на две половины толстым пулестойким стеклом, посредине которого находился металлический стол, на который я мог опереться и положить руки. На моей половине не было никого, если не считать натыканных здесь средств видеонаблюдения, с помощью которых компьютер либо дублирующий его человек, следящий за приборами, могли определить, если мое поведение вызывает опасения (хоть и не ясно, как я могу навредить людям, от которых меня отделяло пулестойкое стекло, с закованными в браслеты ногами) — и тогда в моем организме разорвались бы нанокапсулы с транквилизаторами, коих там было достаточно, чтобы вырубить лошадь.

С противоположной стороны виднелись давно опостылевшие рожи трех старших следователей, которые проводили основные следственные действия — полковника Нильсена, подполковника Долотова и майора Унаги. Также присутствовал незнакомый мне низенький человек с проплешиной, лет под пятьдесят, судя по погонам — не иначе как сам руководитель следствия генерал-майор Мэдисон. Присутствовала и Анна Миллер собственной персоной.

Кроме того, два человека были подключены сюда в режиме видеоконференции. Первым был худощавый, интеллигентного вида русый мужчина лет сорока, с модной сейчас «канадской» стрижкой и «голливудской» бородкой. По типажу он был на первый взгляд похож на одного из тех самоуверенных лекторов, которые рассказывают аудитории лохов, как они заработали свой первый миллион в 22 года на спекуляциях с фьючерсами, акциями и криптовалютами. Не подходил под образ только голос, которым он как раз заканчивал втолковывать что-то Анне Миллер — настолько мягкий, бархатный и успокаивающий, что он подошел бы детскому врачу, чтобы убеждать плачущего ребенка, что укол в попку — это совсем не больно. Было в его глазах что-то водянистое, рыбье. И с самого первого взгляда эти глаза мне совсем не понравились. Я догадался, что это заместитель Главного специального прокурора Ричард Лоусон.

Со второго экрана на меня смотрела с вежливой доброжелательностью чернокожая женщина средних лет в сером жакете и желтой блузке. Кто это, я не имел ни малейшего понятия.

— Начинайте, — хмуро предложил предполагаемый генерал-майор Мэдисон, не поднимая глаз от блокнота, очень похожего на тот, что держала в руках Миллер.

Сделав какую-то запись в своем пресловутом блокноте, а может, просто нарисовав там ничего не значащую карикатуру, Миллер застрочила:

— Сегодня — 2-ое ноября 2095-го года. Вчера окончился 30-ый день, на протяжении которых вы удерживались в режиме предварительного заключения. В соответствии с законом, по истечению этого срока задержанному должно быть сообщено о подозрениях и предоставлен ряд прав.

— О, надо же. Вы решили соблюсти процедуру. Как мило! — не скрывая иронии, фыркнул я.

Не обратив внимание на мой демарш, Миллер кивнула на чернокожую женщину на экране:

— В соответствии с законом, малоимущим гражданам, к которым относитесь вы, Войцеховский, так как совокупный остаток на ваших финансовых счетах составляет 443,21 фунта, предоставляется государством защитник. Правом предоставлять защиту по делам, которые подсудны особым военно-гражданским трибуналам, имеют право лишь адвокаты, допущенные к этому Специальной квалификационной коллегией. Кроме того, правом предоставлять защиту по делам, где затронута государственная тайна, имеют право лишь адвокаты, имеющие соответствующий уровень допуска к государственной тайне. Это — Симона Симпсон, адвокат, которая была случайно избрана автоматизированной системой отбора среди адвокатов, которые удовлетворяют вышеуказанные критерии соответствия. С этого момента мисс Симпсон приобретает статус вашего защитника.

— Добрый день, леди и джентльмены, — произнесла та деловито. — Мистер Войцеховский, довожу к вашему сведению, что я была ознакомлена с материалами дела и готова приступить к вашей защите.