Портреты (сборник) - Джон Берджер

эволюцию Тен Хольта, чтобы показать природу его ученичества. Оно закончилось совсем недавно, а ему уже под сорок. Чтобы вырасти в такого художника, нужен немалый срок. Разумеется, он написал много картин, о которых я даже не упомянул. Но работает он медленно, и количество его произведений невелико, ведь дорога, им выбранная, – одна из самых трудных для художника в наши дни. (Сходный путь выбирал де Сталь, но прошел по нему не так далеко.) Надо было как следует освоить суть всех лабораторных экспериментов в искусстве XX века, чтобы потом двинуться дальше и применить их к реальной жизни. Этот путь стороной обходит романтизм. Его цель – объективность, но не натурализм. По духу он рационален, по вере превыше всего ставит искусство, но в то же время диаметрально противоположен «искусству для искусства». Есть другой тип художника, чей гений – субпродукт его страсти. В наше время такой тип представляет Ренато Гуттузо. Но для Тен Хольта любое произведение требует полной сосредоточенности на нем самом.

Его подход прекрасно демонстрируют те же «Пловцы». На картине изображены две обнаженные фигуры в море, мужчина и женщина. Как и все образы, возникающие в результате серьезного размышления и подготовки, они заключают в себе множество смыслов. (Великой иллюзией современного не-искусства является представление о том, что множество значений можно выразить, недолго думая.) Они плывут в море. Они купаются в своих мечтах. Они сливаются в сексе, в них горит огонь радости, в них ощутима тяжесть плоти, они – воплощение ласки и незаметных реакций на движения другого. (Джордж Баркер: «О вихри, догоняющие волны! / Окутывающие острова / Дай его мне, дай его мне, / И я заверну его в мои мели».) Они парят, подобно Икару. Они играют, как дети, их скорость – их joie de vivre.[129]

Но значение картины этим не ограничивается. Вода, воздух и люди неразделимы. Невозможно распознать очертания рук и ног, цвет воды или силу света – по отдельности. Без людей это море превратилось бы просто в некое водное пространство. Без воды, которая поддерживает их, любовники были бы совсем другой парой. Плоть, вода, воздух – каждая стихия подчиняет себе другую, и все они подчинены стихии живописи.

Когда я говорил, что основной образ, стоящий за серией картин Тен Хольта, – это герой, покидающий одну стихию и входящий в другую, я имел в виду не только двух пловцов, отдающихся морю; на этих картинах фигуры людей проникают в стихию самой живописи. Тен Хольт верит, что живопись – самостоятельная стихия, со своими законами и требованиями. Если образ входит в эту стихию, но не удовлетворяет ее требованиям, то, по мнению художника, этот образ нежизнеспособен: он не обладает ни силой, ни убедительностью. Другими словами, искусство – не точная копия и не продолжение жизни. Оно независимо. Но независимо только потому, что существует параллельно жизни, так же как стихия воды существует параллельно стихии воздуха.

Подытоживая (хотя без приведенного выше объяснения такой итог не многого стоит), скажем, что Тен Хольт – классический художник. (Романтик верит в то, что связь между искусством и жизнью не является результатом их параллельно существующих законов, но есть прямое выражение свойств личности, свободно живущей в том или ином мире по собственному выбору.) Быть классическим художником раньше не составляло труда. Теперь это невероятно трудно. И настоятельно необходимо. Личности разрушают искусство. Великие модернистские открытия остаются неиспользованными. Насущные заботы увлекают в одну сторону, трусость и мании – в другую. Некоммуникабельность стала модной темой нашего времени. Трудно оставаться уверенным в себе и преданным долгу, как положено художнику, когда кругом такая неразбериха! Сложно смириться с обвинениями в старомодности и академизме! Но такова сегодня участь оригинального художника. Его задача – обновить традицию, к которой он принадлежит. В XIX столетии было принято относиться к традиции с ностальгическим пиететом и полагать оригинальность возмутительной. Сегодня «культурные люди» преодолели ностальгию; отчаяние побуждает их ненавидеть все, кроме грубопримитивного, и потому оригинальность становится делом веры, которая оскорбляет их, потому что ставит под сомнение удобную иллюзию свободы от традиций.

Когда-нибудь, с появлением новых визуальных средств и не основанного на разобщенности общества, традиция модернизма найдет свое продолжение. И таких художников, как Тен Хольт (возможно, в Европе сыщется еще с десяток ему подобных), будут считать героями. Не потому, что они обладали политическим сознанием глашатаев будущего общества, – для этого надо избрать другой способ жизни; но потому, что они упорно верили в преемственность искусства в те времена, когда большинство, сомневающееся в преемственности собственного образа жизни, стремилось эту преемственность разрушить. А верить в преемственность и значит быть модернистом и значит быть – для тех, кто не уважает ничего другого, – революционером.

51. Питер де Франсиа

(1921–2012)

Выставка, без тени иронии названная «Умирающее искусство» и проходящая в галерее «Роланд, Брауз и Дельбанко», демонстрирует историю современного портрета примерно с 1910 года до наших дней. В предисловии к каталогу объясняется, что искусство портретирования умирает, поскольку «человек постепенно отказывается от веры в то, что он является высшим созданием во Вселенной… переход от либерализма XIX века к конформизму XX века…» и т. п. Апокалиптические завывания! На самом деле, как показывают лучшие работы на этой выставке, – умирает только официальный портрет: по той простой причине, что правящему классу больше совершенно нечем гордиться.

Сказанное в предисловии – пустая болтовня, однако сама выставка весьма любопытна. На ней обнаружилось (я стараюсь взвешивать слова), что у нас есть портретист, сопоставимый с Кокошкой. Петер де Франсиа более экстравертный художник, но в рисунке он не менее дисциплинирован и к характеру модели подходит с той же – исключительно редкой – открытостью и щедростью воображения.

* * *

Наши критики, подбирающие лакомые кусочки суждений, словно коктейльные вишенки, поглядели на огромное – 1,8 на 6,7 метра – полотно де Франсиа под названием «Бомбардировка Сакиета», выставленное в галерее Ваддингтона, и прошептали: «Герника». Это примерно то же самое, что прошептать «Гойя», взглянув на Пикассо. Но если вдуматься, такое сравнение возможно только потому, что в последнее время подобные картины появляются нечасто.

Полотно, о котором идет речь, изображает развалины дома в тунисской деревне Сакиет после попадания французской бомбы: расщепленные доски, разорванная одежда, сломанные корзины, упавшая на пол швейная машинка, обвалившаяся крыша, мертвые, а также уцелевшие, чья жизнь теперь искалечена навсегда. Основу композиции составляет косой (диагональный) крест, и все напряженное движение организовано вдоль его лучей, почти как если бы они и были линиями распространения ударной волны. Катастрофа очевидна не