Наказаны любовью - Наталья Гилева

Роберто не повернулся, продолжая всматриваться в даль. Вид из окна был на город, тот лежал перед ним как на ладони. Так и Роберто был сейчас откровенен с Даниэлем. К чему скрывать?

— Да, я любил, — он отперся рукой о стену у окна.

Даниэль поднялся и подошел к нему. Слишком серьезным был тот.

— Простите меня, но…, это не мое дело, извините, — он не знал, как продолжить.

Роберто взглянул на него.

— Сложно представить меня другим? — он попытался улыбнуться. Какая ирония он говорит о прошлой своей любви к матери стоящего перед ним Даниэля, сыну любимой когда-то им женщины. — Но судя по тому, что ты видишь, — он усмехнулся, — порой истина скрыта суетой будних дней.

— Вы странно говорите.

— Любовь может нанести такую рану, что от нее сложно будет оправиться, можно получить такую боль, что никогда не избавиться от ее отголосков, которые будут изо дня на день разрывать тебя на части, причиняя такие муки, что ты не в состоянии жить, дышать, а надо еще двигаться дальше, хотя сил нет.

Даниэлю стало не по себе. Он понял, что Роберто говорит правду о любви. Он действительно когда-то любил.

— Я говорю тебе это к тому, чтобы ты берег то, что нашел, ценил каждый день, каждое мгновение, проведенное с любимой женщиной. Так как потеряв, ты будешь искать ее в каждой, но не найдешь, потому что поймешь, что такой больше нет, но ноги сами будут вести, заставляя искать, пытаясь вновь обрести, а сердце — кричать, что это не она, а разум пытаться найти выход и дать возможность жить с тем, с чем остался. От этого всего можно сойти с ума, но у тебя нет таких прав, ты должен жить, так у тебя есть обязательства.

— Сеньор Роберто, — Даниэль положил руку ему на плечо. — Вы так говорите, как будто потеряли.

— Потерял? — он посмотрел на молодого человека, — я не знаю — потерял ли, украли ли, лишили, это и заставляет меня мучаться. Но самое страшное не это, самое страшное, что забыть невозможно.

— А она вас любила?

Роберто вновь обратил свой взгляд на город.

— Порой кажется, что да, порой — нет. Но вспоминая ее дрожь лишь только от одного моего прикосновения, хочется верить, что наша любовь была взаимна, но опять же — все настолько зыбко, что не знаю, где правда, а где ложь.

— Она умерла? Почему вы не можете быть с ней сейчас? Что произошло?

— У меня нет на это ответов, — он посмотрел на него с такой грустью. — К сожалению, нет. Хотелось бы знать.

— Так спросите. Если она жива, спросите у нее, так ведь действительно нельзя, — Даниэль вообще не представлял, как Роберто может жить с этим. Теперь ему стало немного понятно его поведение. Его отношения с Викторией. — Ваша жена, это ведь не она?

— Нет, — Роберто покачал головой. — Я женился, потому что так надо было. Ничего хорошего из этого не вышло, кроме одного — Виктория. Моя девочка. Она моя надежда, моя единственная радость. Я старался ее уберечь, просил не влюбляться, но разве сердцу можно приказать — не любить. Это невозможно. Поэтому, я не желаю своему ребенку пройти все круги ада, в которых я оказался, прошу тебя, как отец, который беззащитен перед страданиями своего ребенка, никогда не обижай мою девочку. Она слишком ранима и беззащитна перед тобой, так как, по-моему, влюблена в тебя.

— Вы все так уверенно говорите о том, что мы любим друг друга, а мы просто еще пока просто проводим время вместе.

— Я вижу. А кто еще говорит? — поинтересовался он, хотя уже знал ответ.

— Мама.

Роберто кивнул.

— Вы порой обижаетесь на нас, что мы вмешиваемся в вашу жизнь, подсказываем, а мы лишь под гнетом прожитых лет и приобретенным за эти годы опытом, стараемся уберечь вас, потому что любим вас. Береги мою девочку, — Роберто вышел из кабинета. Он и так слишком много сказал Даниэлю.

Даниэль смотрел ему в след, понимая на сколько тот несчастен. Не сразу ему удалось вновь приступить к работе.

Кристина с Карлосом вошли в офис. Оба с горящими глазами, радостные. Энрике, смотря на них, невольно заулыбался сам.

— Энрике, — Кристина поцеловала его в щеку. — Какой дом! Это нечто потрясающее! Он сейчас вдохновляет, а что будет, когда мы его закончим, он превратится во что-то сказочное.

— Я же тебе говорил, — он смотрел на нее, понимая, что она ему безумно нравится. — Ты же займешься им?

— Какой вопрос? — она сняла пиджак. — Мы сделали все замеры, во время дороги, я уже кое-что набросала. У Карлоса есть свои предложения по ландшафту, он хочет сделать небольшую клумбу и фонтанчик. Так и представляю, как он журчит, когда вечерком будут прогуливаться его хозяева. Извини, я пойду, хочу все записать, что пришло мне в голову. Карлос, помоги мне пожалуйста

Энрике был удивлен, что Кристина с таким воодушевлением примется за новой проект. И в то же время немного разочарован. Она ни словом не обмолвилась о вчерашнем, как будто бы ничего не произошло. Ему стало обидно и неприятно, что она игнорировала его в этом вопросе, не собиралась объяснить свое поведение. Он прошел в свой кабинет, пусть она немного придет в себя, поутихнут эмоции, тогда он вызовет ее к себе в кабинет.

Херардо стоял посреди пустой палаты. Августы в ней не было.

— Сеньор Херардо, — Винсенте зашел в комнату.

— Где Августа? — он даже не поздоровался.

— Мы ее перевели.

— Куда и почему?

— Думаю, что вам стоит поговорить со своим сыном, он принял такое решение, — Винсенте старался быть спокойным, хотя этот человек заставлял его нервничать.

Херардо не нравилось то, что происходило.

— Я обязательно с ним поговорю, — утвердительно сказал Херардо, выходя из палаты, давая понять Винсенте, что он обязательно во всем разберется.

Пожилой человек, опираясь на трость, покинул больницу. Уже в машине, он набрал номер сына и сообщил, что едет домой, что им надо поговорить.

Херардо стоял у портрета. Сын не отдавал его, а ему так хотелось видеть его у себя дома. Алехандро не снимал его со стены, он находился на самом видном месте, видимо, как трофей, как постоянное напоминание своего первого преступления.

— Все налюбоваться не можешь? — спросил Алехандро с ехидцей в голосе, — будешь в доме, будешь видеть его всегда.

Херардо развернулся и со всего маху влепил ему пощечину.

Алехандро, не ожидавший такого, чуть не упал.

— Отец, — он потер место удара. — Что с тобой? Ты