Нежнее неба. Собрание стихотворений - Николай Минаев

15/Х 28 Указать из<дательст>во и цену».

Между тем, дни вольной печати стремительно клонились к закату – и книга остановилась в производстве, даже не уйдя в набор. Впрочем, смену общественной атмосферы Минаев тем временем мог ощутить и с другой стороны.

«Литературный особняк», с которым Минаев был органически связан с первых дней своей литературной биографии, к середине 1920-х годов ощутимо захирел, но около 1927 года обрел вдруг второе дыхание. Причины этого были чисто экономические: из-за ужесточения финансовой политики создать (выражаясь в сегодняшних терминах) новое юридическое лицо было мудрено, но расширить деятельность имеющегося – еще вполне возможно. На рубеже 1926–1927 годов группа предприимчивых граждан вошла в состав правления полуживого «Литературного особняка», – формально, вероятно, ради споспешествования отечественной словесности, а на самом деле – ради получения заветной бумаги:

«Свидетельство

Административным отделом М. С. разрешается гр. Правлению Коллектива поэтов и критиков «Литературный особняк» в лице отв. зав. КРЫЛЬЦОВА И. С. прожив. в Москве производить торговлю распивочно пивом в столовой по Зарядьевскому пер. д. И»[61].

Работа закипела.

Надо сказать, что торговцы пивом, судя по всему, делились прибылью честно (к делу подшита уморительная докладная записка писателя Дешкина, который был отправлен тайно шпионить за столовой – не скрывают ли прибыль[62]); в результате собственно литературная деятельность «Особняка» тоже немедленно оживилась. Архив объединения стал быстро полниться заявлениями писателей, просящих возобновить свое членство: 13 августа 1927 года свое участие подтвердил Г. Оболдуев, 15 августа – А. Чумаченко, 22 сентября – А. Чичерин[63]. Минаев, по всей вероятности, исполнял в это время обязанности секретаря объединения: по крайней мере, один из приглашенных, Т. Мачтет, отвечает письмом на его имя:

«Уважаемый Николай Николаевич. Извещаю Вас что Ваше приглашение участвовать во вновь зарождающемся «особняке» я получил. Имею работы о Ю. Жадовской, К. Рылееве и др. которые с удовольствием прочитаю на одном из собраний. Готовлю второй сборник стихов. Для вечера памяти Рильке С. Н. Шиль предлагает прочесть его письма к ней и имеющиеся материалы к Рильке относящиеся нигде не напечатанные. Пока всего лучшего. Адрес мой прежний Арбат 30 кв. 69. Уважающий Вас Тарас Мачтет»[64].

К осени 1927 года коммерческую службу «Особняка» решено было выделить в особое «Кино-театральное и агентурное бюро ЛИТОС»; формально главной его задачей было посредничество в области культуры (75 % от прибыли должны были доставаться «Особняку», а 25 оставаться предпринимателям)[65]. 8 января Председатель Правления «Особняка» поэт Василий Федоров очерчивал перед собравшимися блистательные перспективы: публичные вечера, собственное издательство, дом отдыха для членов общества[66]. Минаев был официально принят на должность секретаря и, с присущей ему бюрократической обстоятельностью, начал вести протокол за протоколом. Илья Эренбург и Макс Кюнерт предложили открыть книжный магазин (принято!). Варвара Монина и Минаев решили образовать комиссию (одобрено!). Возглавить ее был призван Рукавишников (единогласно!)[67]. В производстве одновременно находились два коллективных сборника, три книги стихов И. Аксенова, четыре – Василия Федорова, по одной – Мониной, Минаева, Дешкина, книга прозы Нетропова[68]. В этот момент на сцене появилось НКВД.

«В виду того, что Коллектив поэтов и критиков «Литературный особняк», несмотря на постановление Народного Комиссариата Внутренних дел от 2 апреля 1929 года до сих пор не приступил к практическому осуществлению предложения самоликвидироваться, Народный Комиссариат Внутренних дел постановляет:

1. Для проведения ликвидации Коллектива поэтов и критиков «Литературный Особняк» создать комиссию в составе представителя от ликвидируемой организации, представителя Народного Комиссариата по просвещению и представителя Народного Комиссариата Внутренних дел под председательством последнего.

2. Настоящее постановление предъявить исполнительному органу коллектива «Литературный Особняк» и предложить немедленно приостановить всю деятельность коллектива.

3. Ликвидационной комиссии приступить к работе немедленно и закончить полную ликвидацию дел «Литературного особняка» и его предприятий к 1-му сентября 1929 года»[69].

С этого момента на предприятии, как сказали бы сейчас, было введено внешнее управление (сиречь ликвидационная комиссия), предварительные итоги наблюдений которой были неутешительны:

«Об-во «Литературный Особняк» существует с 1919 года. В начале своего существования ЛО. был деятельной, общественно-полезной организацией, но с момента прекращения гос. субсидий, т. е. с 1922–23 г. Л. О. свел свою общественную работу на ноль.

В 1927–28 г. Л. О. вновь ожил, но это оживление пошло не по пути развертывания литературно-общественной деятельности, а по пути изыскания средств для удовлетворения экономических потребностей небольшой группы членов, для чего: вопреки прав, предоставленных уставом, была открыта пивная, которая давала доход отдельным членам правления и ревизионной комиссии.

Когда торговля пивом по указанию НКВД была закрыта, Л. О. нашел иной способ изыскания средств, посредством фактического предоставления своего имени как общественной организации, частному агентурному предприятию, находившемуся до последнего дня существования Л. О. в ведении последнего.

В последнее время работа Л. О. свелась к расширению работы распространительного бюро «Литое» и заслонила собой непосредственные задачи Л. О., так что «Литературный Особняк» как общественная организация давно прекратила свое существование, а вместо него существовало частное предприятие, пользовавшееся вывеской общественной организации.

Что касается деятельности этого распространительного бюро «Литос», то ожидать худшего не приходилось, в НКВД имеются жалобы на неблаговидные действия Литоса, больше того, за подобные деяния отдельные уполномоченные привлекались уже к суду и были осуждены»[70].

Таким образом, к весне / лету 1929 года ЛИТОС был разгромлен. Минаев (предупрежденный или почувствовавший неладное) сложил с себя полномочия члена Ревизионной комиссии еще зимой, оставшись простым конторщиком с жалованием в 50 рублей в месяц; после закрытия конторы обмелел и этот финансовый ручеек. В практическом смысле для него это означало и прощание с литературным миром Москвы, с которым теперь его связывала последняя – семейная – ниточка. Здесь нам нужно отступить немного назад.