Земля зеленая - Андрей Упит

— Эт-тот парнишка с ума сошел! — заикался он. — Свяжите его!

Но Андр не ударил, только швырнул аршин с такой силой, что тот трижды подскочил на глиняном полу. Ванаг вышел из своей комнаты, одобрительно кивнул и повернулся спиной.

Девушки восхищались смелостью Андра, но сам он ничего хорошего от своей выходки не ждал. Примеряя пиджак, портной издевался: свинопасам обычно шьют на двух пуговицах, конфирмантам — на трех, и только женихам он шьет на всех четырех. Чего от этого шута ждать: случалось же, что зашивал петли или выкраивал разные рукава — один короче, другой длиннее.

Хозяева обедали у себя в комнате, Лиена поела на кухне. Портной чувствовал себя оскорбленным этим пренебрежением; болтал за столом меньше, но видно было, что все думает, как бы отомстить. Обычно воду для чая приносили в ведрах из Диваи, она была мягче, чем в колодце на Глиняной горе. Большой Андр рассуждал за обедом, не поставить ли на дровни бочку, в которой в засушливое лето привозили воду для скота с плотины Межавилков, — Лиена жаловалась, что натерла коромыслом плечи. Мартынь Упит, в свою очередь, рассказал, будто лавочник Миезис на станции хвастался: если и другие дивайские землевладельцы начнут каждую неделю покупать по полголовы сахара, как Бривини, то на будущее лето ему придется выстроить для товаров такой же склад, как у Зиверса.

Портной только сверкнул злыми глазами, — болтать без всякого смысла легче, чем придумать что-нибудь дельное и умное.

Пиджак и жилет Андра были уже готовы и висели на крючке, целый день мальчик не мог оторвать от них глаз. Портной шил так торопливо, точно близился день Страшного суда. Брюки скроены, с самого утра он их стачивал и снова порол, все время сердито бормоча что-то себе под нос.

У маленького Янки Осиене разболелся животик, и он кричал так сильно, что даже у хозяев было слышно. Щетинистое лицо портного расцвело от улыбки: наконец-то нашел желанную шутку! Воткнул иглу в материал и покрутил ус.

— Молодой Осис, молодой Осис кричит! — проговорил он скороговоркой, чтобы не потерять удачную мысль. — Сердится, что его племянника из Силагайлей не везут сюда. Привезли бы и положили рядом. Дядя и племянник в одной люльке, — такое даже в Риге не увидишь! — И думал: эту шутку следует разнести по всей волости. Братья Ансоны могут тогда гордиться: «Портной сказал!» Сам он от восхищения вскочил на ноги. «Еще что-нибудь, еще что-нибудь завернуть покрепче!» — Дядя и племянник! И папашу к ним, пусть покачает! Что это он понапрасну с ружьем по пастбищу шляется, гоняя зайцев!

Три прялки разом остановились, в комнате совсем стихло. Лизбете опустила руку с челноком и в отчаянии оглянулась на двери.

Но Ванаг все слышал. Вышел такой страшный, каким дворня Бривиней его никогда не видала, — борода вздернулась метлой, руки сжались в кулаки, глаза метали молнии. Портной мигом съежился, у Лиены замерло сердце. Но даже в страшном гневе хозяин Бривиней не забыл своего достоинства. Он не ударил мерзавца, чего тот заслуживал, а большими, гулкими шагами прошел к дверям и распахнул так резко, что в кухне опрокинулась миска Лача. Вытянув руку, остановился на пороге.

— Вон! — крикнул он.

Крик был не особенно громким, но в нем прозвучал приказ хозяина Бривиней, которого ослушаться невозможно. Совсем смущенный, портной пытался улыбаться и бормотал что-то, должно быть пробуя все это обратить в шутку, хотя босые ноги уже искали опорки под кроватью, а рука невольно потянулась за шапкой. За первым криком последовало дополнение:

— Немедленно вон из дома, чтобы и духу твоего не было!

Это было сказано так гневно и так ясно, что исключало возможность объясняться и медлить. Видно было, — Ванаг едва сдерживал свои большие кулаки, когда портной, сгорбившись и натянув на уши шапку, прошмыгнул к двери. Ванаг резко повернулся, сгреб машину в охапку, вынес и швырнул в сугроб, — только вихрь снега взвился. В сугробе машина и осталась, накренившись набок, высунув кверху две ножки. Бривинь схватил накаленный утюг и бросил в кучу камня, — чугун прозвенел, потом, шипя и испуская пар, погрузился в снег.

Бривинь так сердито захлопнул кухонные двери и затем двери комнаты, что смеяться над портным никто не осмелился. В людской все разом облегченно вздохнули, будто освободились от тяжелой ноши. Анна схватила и вынесла в кухню охапку дров, припасенную портным, несмотря на то, что в печи и так тлело много углей. Либа передвинула свою кровать на старое место и поспешила выбить старенькое хозяйское одеяло. Только теперь Лиена заметила, что Маленький Андр с грустью рассматривает свои скроенные, но недошитые брюки.

— Ты не горюй! — хлопнула она его по плечу. — В воскресенье возьму иголку и сошью еще лучше, чем этот шут. Если скроено, то дело нехитрое. Были бы только у хозяйки черные нитки.

У хозяйки черных ниток не оказалось. Но Андр сам нашел выход. Подождал, пока голова портного скроется в Дивайской долине, потом подошел к злосчастной машине. Да, одна катушка еще торчала на железной шпульке, другая соскочила и закатилась в снег, но по нитке нашел и эту. Все уладилось: если Лиена обещала — все равно что сделано. Андр помог Либе вынести на двор сенник с кровати, она хотела его вытряхнуть и хорошенько проветрить.

Лошадь в Межавилках портной не получил, батраки на всех четырех в лес уехали. В Викули заходить ему очень не хотелось, трех сыновей Викуля он уже годами высмеивал. Отсюда недалеко до Лапсенов, но и там своя заковыка. У лесника Элкниса, сына старого Лапсена, жена из семейства медлительных Мурдоней, — недавно портной так разнес ее, что лесник поклялся в первой же корчме, где его встретит, выдубить, как овчину. Все же пришлось завернуть в Викули. И правильно сделал: оказалось, что Викуль либо не слыхал, как портной Ансон поносит его сыновей, либо пренебрег этим. Лошадь дал, но запрягать пришлось самому, никто помогать не захотел. Спина портного вспотела, пока запряг маленького вороного в дровни, это не его ремесло; кроме того, лошаденка больно злая, все норовила укусить.

Взвалив на сани машину, портной долго искал утюг, — оказалось, далеко отлетел, и от удара о камень откололся большой кусок. «Только в суд, больше ничего!..» Примостившись в дровнях на коленях, мастер злобно покосился назад, в глазах ясно можно было прочесть: «Ну, погодите. Разнесу на всю волость!»

В день помочи у господина Бривиня и Лизбете появилась некоторая надежда, что из Екаба все же выйдет человек. Клидзиню, училище, книги — все теперь следовало выкинуть из головы, пора привыкать к настоящему делу, к обязанностям будущего хозяина. Взрослый человек, сам должен понять, что иного выхода нет. Пораскинув умом, мог бы сообразить, что у наследника Бривиней виды на будущее такие, каких нигде не найти.

Но ум у Ешки, очевидно, был направлен совсем не в ту сторону, в какую хотелось родителям. Один день ворочать камни Ешка еще мог — и ворочал, как зверь. Иногда он брался и за что-нибудь другое — то мешки с ячменем на телегу взвалит, то стог сена с луга привезет. Если ему говорили «сделай», не противоречил. Но не было ни малейшего признака, что он думает о хозяйстве, старается навести лучший порядок. Что ему дом и земля Бривиней? Разве он летом пас коров, как Маленький Андр, или шаг за шагом исходил все поля, как Мартынь Упит?

Но разве могли они погнать сына на работу, как Калвициене гнала своего? И разве Екабу надо было батрачить, как Андру Осису, чтобы заработать деньги на сапоги? Что бы тогда сказали люди? Ведь это же ясно, — и Ванаг и Лизбете сами того хотели, чтобы в Бривинях был хозяин, который умеет говорить по-немецки и по-русски и который не должен сворачивать с большака перед каждым нищим помещичьим сынком. Как же так случилось, что Екаб не пошел по проторенной дороге, а свернул куда-то в сторону?.. Совсем в сторону, на бездорожье!

Наморщив лоб, прислушивался Бривинь, как Екаб копошится в своей каморке, насвистывая или мурлыча какой-то глупый мотив. Торопясь наткать приданое Лауре, удрученная Лизбете хмурилась, — много она с Ванагом не разговаривала, хорошо знала: у обоих одни и те же мысли, одна забота.

Ванаг всячески старался пробудить в сыне сознание, что он будущий наследник и теперешний совладелец усадьбы. Послал его в волостное правление уплатить за себя и за батраков подушную подать. Никто не видел, когда Ешка вернулся домой, а на другой день совсем не вышел из своего чулана. Отец отправил его на мельницу, и оттуда он возвратился поздно ночью, а наутро Мартынь постарался высыпать содержимое воза в клеть, пока хозяин не увидел, что мешок с крупой прохудился: вероятно, прорвала какая-то чужая лошадь у коновязи Рауды и, должно быть, на дорогу просыпалось довольно много крупы. Однажды Екаб на целых два дня пропал из дома. Отец с матерью только предполагали, но дворня знала во всех подробностях, что он опять кутил со своими старыми друзьями в Клидзине. Даже мужу не сказала Лизбете, что у нее незадолго перед этим пропали со столика Лауры деньги — три рубля, может быть немного больше или меньше, кто их там считал. Тридцать лет с лишним жила она в Бривинях, и никогда ничего не пропадало из комнаты и из клети. А теперь в доме впервые завелся вор, теперь все запирать придется. О таком сраме никому, никому нельзя рассказывать! Хозяйка Бривиней терпела это, как зубную боль.