Ютланд, брат Придона - Юрий Никитин

К костру она вернулась тихая, присмиревшая, свалила небольшую горку сучьев.

– Давай, – предложила она тихонько, – помогу тебе разделывать оленя.

– Оленя? – переспросил он. – Может быть, сперва поучишься на мыши?

Она брезгливо передернула плечами.

– Терпеть их не могу. Ладно, боюсь!

– Я сам, – ответил он. – Ты чего вдруг? Я все сделаю, отдыхай, чешись, строй глазки.

Она с самым независимым видом пожала плечами.

– А что отдыхать? Ветки для костра я уже собрала. Зажечь?

– Это мужская работа, – сказал он. – Ты не выбьешь огонь.

– Даже и не подумаю, – отрезала она.

Он с недоверием смотрел, как она протянула руку к сложенным шалашиком веточкам. Из пальцев вылетела длинная оранжевая искра и упала в бересту. Там сразу вспыхнул огонек, разросся и начал жадно лизать сухие веточки.

– Ого, – произнес он с уважением, – магия?

– Совсем немного, – сказала она скромно. – Тцарских дочерей всегда учат разным мелочам.

Он внезапно нахмурился.

– А почему не сказала, что умеешь, раньше?

– Ты был таким противным, – сказала она, – таким надменным И так задирал нос…

– Я?

– Ты, – подтвердила она обвиняюще. – И не делай вот такие глазки. Невинные! Ты все время кичился своим превосходством. И унижал меня. И называл дурой.

– Я?

– Ну, может быть, не вслух, я уже не помню.

– Я? – повторил он в великом изумлении. – А не ты?

– Я только защищалась, – объяснила она. – А костер… Ты зажигал его всегда с одного-двух ударов огнива. А когда был дождь, помнишь, я бросила искру, когда ты отвернулся.

Он посмотрел на нее хмуро.

– Помню. Тогда еще сказала, что я молодец… А ты втихую хихикала.

Она в испуге взглянула на его помрачневшее лицо.

– Я не хихикала! Ну, разве что чуть-чуть. Мне огонь был нужен больше, чем тебе. Я промокла, озябла, мне хотелось есть, я падала от усталости, а ты не обращал на меня внимания и обещал придушить.

– Ну… не придушил же?

– Спасибо! А что бы я делала, придушенная?

Он пожал плечами.

– Ну… я же не совсем бы, а так… немножко бы. Чтобы можно было придушивать и потом. А то сразу, как-то… мало. Я хочу тебя долго придушивать.

Она сказала саркастически:

– Ну, спасибо!

Внезапно лицо ее стало мечтательно-отстраненным, взгляд затуманился, она вся чуть устремилась в некий мир, которого встревоженный Ютланд не мог увидеть, наконец он крепко взял ее за локоть.

– Что случилось?

Она прошептала:

– Слышишь, соловей?..

– Ну…

– Как думаешь, о чем он поет?

Ютланд пожал плечами.

– Как, о чем? О червяках на ужин.

Она подскочила, мгновенно рассвирепев.

– Что ты за дикарь? Соловей поет о розе!.. Так нас учили лучшие мудрецы!

– Да? – переспросил он тупо. – О розе? С чего вдруг?

– Потому, – выпалила она, – что роза красива! Роза… прекрасна. О ней можно слагать целые поэмы.

Он поморщился.

– Можно так можно. Но соловей… он что, совсем дурак? С чего бы он пел о розе?

Она нехотя кивнула.

– Один из моих учителей говорил, что он поет не о розе, а о своей половинке… милой и замечательной соловьихе! Но этот учитель всегда говорил не то, что другие, за что его не любили…

– Вот дурак, – сказал он искренне. – Понятно же, эта птаха просто сообщает на весь лес, что здесь место для охоты занято. И для жилья.

Она тяжело вздохнула, этот дурак непрошибаем, как огромные деревья, что простерли над ними благосклонно огромные ветви, защищая как от солнца, так и теперь от звездного неба.

На другой день они с утра наткнулись на схватку артан с куявами. Большой конный отряд отважных героев степи просочился в глубину территории Куявии, а там начал беспощадное избиение населения, грабежи, в небо поднялся черный дым горящих сел и деревень.

Алац получил ясный приказ обходить такие места, хорт с готовностью понесся впереди и охотно показывал глупому коню и таким же людям правильную дорогу.

Головной отряд артан, не останавливаясь, захватил небольшой город, но сейчас, судя по тому, что Ютланд видел, победители передрались за богатую добычу. Схватка, скорее всего, началась, как обычно в таких случаях, между двумя воинами из разных племен, к ним на помощь с обеих сторон бросались свои, так резня распространилась по всему захваченному городу.

Ютланд проехал по гребню холма, посматривая на горящие дома холодно и равнодушно. Эти люди не заслуживают ни жалости, ни даже интереса, Как те, которые не смогли отстоять город, так и эти, что дерутся, как озверевшие собаки из-за сладкой кости.

Мелизенда зябко передернула узкими плечиками, розовые щечки побледнели.

– Они похожи на тех, – проговорила она тоненьким голосом, – что истребили всю мою охрану.

– Чем похожи?

– Морды, – сказала она сердито, – такие же.

– Которые из них? – спросил он. – Там люди трех племен. А морды… У всех в бою лица становятся мордами.

Она подняла голову и скосила глаза, чтобы видеть его равнодушное лицо.

– Какой ты… черствый.

Он подумал, ответил просто:

– Да. Наверное. Где остановимся на обед?

Она поежилась, не ожидала такого быстрого и простого согласия с таким чудовищным обвинением, помедлила, снова зябко передернула плечами.

– Обед?.. Мы только что позавтракали.

– Как скажешь.

Она ощетинилась.

– Тебе не кажется, что твоя забота становится оскорбительной? Я что, должна все время есть или спать?

– Ну… не все время, – ответил он в затруднении, – еще чесаться, говорить, какая ты красивая…

– Дурак!.. И вообще… а почему ты черствый?

Алац идет медленно, Ютланд нагнулся к седельной суме, Мелизенда ждала ответ, но он вытащил уже аккуратно отрезанный ломоть хлеба и положил на него зажаренный вчера ломоть вкуснейшего мяса.

– Тогда лопай на ходу.

– Как?

– Артане, – объяснил он, – всегда так делают.

Она горестно вздохнула.

– Ну дикари, какие дикари…

Однако приняла хлеб и мясо, надкусила и пробормотала с полным ртом:

– Не увиливай. Сам признался, что черствый.

– Ну и что?

– А почему черствый?

– Не знаю, – признался он. – Еще не знаю, кто я, что со мной… потому те в долине – сами по себе, а я пока что сам по себе. А вот когда разберусь…

– Тогда что?

– Не знаю, – ответил он честно. – Мне самому не нравится, что их возня меня не трогает. Как будто я не человек! Или не совсем человек…

– Так нельзя, – сказала она рассудительно. – Хотя, конечно, ты всего лишь пастух… тебе, наверное, можно. Это я должна думать и заботиться обо всем народе. А ты что, с тебя какой спрос…

– Верно, – согласился он. – Мне бы сперва с собой разобраться. Тебе проще, ты как этот олень, которого едим. У него тоже все было просто и безмятежно. Правда, вкусный?