Берия. Лучший менеджер XX века. - Сергей Кремлёв

Ф.Д. Попов пишет:

«Бронников отметил, что решающую роль в развитии атомной эпопеи сыграли Курчатов, Харитон и Берия. «Если бы не они, то атомная бомба в СССР вряд ли была бы испытана в 1949 году», — сказал он».

Это, уважаемый читатель, эпизод 1954 (пятьдесят четвертого) года, когда Берию на высшем уровне объявили агентом международного капитала!

Капитан Попов не был знаком с Лаврентием Павловичем, но знал как тех, кто знал его лично, так и тех, кто работал «во времена Берии». И поэтому Федор Дмитриевич пусть из вторых рук, но тоже смог сказать правду о нем — в размерах скромных, но честных:

«Широкое развертывание в КБ-11 деятельности по его основному профилю жестко регламентировалось наличием жилья… Многие специалисты ютились в переполненной монастырской гостинице, которая раньше использовалась паломниками Саровской обители.

Положение с жильем резко изменилось после вмешательства Берии. По его указанию при Управлении № 880 (по строительству «объекта» в Сарове. — С.К.)… было создано специализированное подразделение по строительству жилья. В 1948–1950 гг. многие жители Арзамаса-16 справили новоселье. За три года заселили более 200 жилых домов. Были они разными — и двухквартирные коттеджи, и финские сборно-щитовые, и многоквартирные каменные и брусчатые. Рядом со старыми монастырскими строениями встали трех- и четырехэтажные дома. Сам монастырь с храмами, часовнями, колокольней, келейными домами и трапезной оказался в самом центре объекта»…

Это — изустное доказательство заботы Берии о рядовых участниках Атомного проекта. А вот документальный пример с «верхнего этажа» проекта… 12 июля 1946 года Курчатов на бланке лаборатории № 2 пишет совершенно секретное письмо следующего содержания:

«Товарищу Берия Л.П.

Докладываю, что за последнее время резко ухудшилось состояние здоровья тов. Харитона Ю.Б.

Обследование в центральной поликлинике Министерства здравоохранения СССР показало, что имеет место функциональное расстройство нервной системы и сердечной деятельности (пульс 120 в минуту) при общем сильном переутомлении и истощенности организма. По заключению главного врача поликлиники дра Сосьяна необходим перерыв в работе тов. Харитона для санаторного лечения.

Я считаю возможным предоставить Ю.Б. Харитону отпуск на полтора месяца.

Прошу Вашего решения и помощи.

Академик И. Курчатов».

Итак, в очередной раз Берии приходилось переходить от общих проблем урановой проблемы к мелким, казалось бы, вопросам… И что, Курчатов боялся взять на себя ответственность за отпуск Харитона? Нет, конечно! Но он знал, что если обратится к Берии, то уж Лаврентий-то Павлович позаботится также о том, чтобы Харитона подлечили по первому классу и чтобы вообще все было по первому классу…

Так оно и вышло: Берия накладывает визу тут же, от руки, не передоверяя ее машинистке: «тт. Чадаеву и Бусалову. Обеспечить всем необходимым. А. Берия. 12/VIII».

Причем Лаврентий Павлович при всей его тщательности поставил в дате лишнюю черточку, потому что письмо Курчатова легло к нему на стол в день написания — 12 июля, и уже 18 июля помощник Махнева А.Васин пометил: «По распоряжению т. Бусалова т. Харитону предоставлено лечение в санатории «Барвиха». А. Васин».

Пульс самого Берии в расчет при этом никем не брался. Ему в отпуск проситься было не у кого — разве что у Сталина. Да и Курчатов тоже работал в режиме постоянного перегруза. Через четырнадцать лет, зимой 1960 года, он в возрасте 57 лет мгновенно скончается на садовой скамейке во время беседы как раз с Харитоном, по сути — у него на руках. К тому времени со дня гибели Берии пройдет почти семь лет.

Прочтя письмо Курчатова, я подумал — а что же он не обращался с этим к Ванникову?

К Малышеву?

К Первухину?

К Завенягину?

Ведь все они тоже обладали немалой, казалось бы, властью…

А он обратился к Берии.

Или вот другой случай.

9 марта 1948 года заместитель председателя Госплана СССР Николай Андреевич Борисов пишет Берии о проблемах с отводом земельного участка для «строительства коттеджей немецким специалистам, проживающим в настоящее время в Озерах…»

Немцам было неудобно добираться на работу в лабораторию № 2 и НИИ-9, и Завенягин подготовил проект постановления правительства о постройке коттеджей в пригородной зоне. Однако исполком Моссовета категорически возражал, мотивируя отказ тем, что «этот участок входит в лесопарковый защитный пояс г. Москвы и застройке не подлежит».

Сегодня любой «олигарх» или крупный чиновник решают подобные проблемы в свою пользу походя, безжалостно вырубая не то что защитные зоны, а национальные парки. А вот в «тоталитарном» СССР даже у ПГУ тут возникли проблемы.

Итак, Завенягин настаивал, Борисов считал, что «в виде исключения» согласиться можно.

И как же решает Берия? Он тут же находит вполне очевидный (после того как найден) выход. Виза его такова:

«т. Завенягину А.П. Надо обойтись без строительства специальных коттеджей для этих специалистов, а подыскать жилой дом вблизи места их работы и приспособить его. Л. Берия. 10 апреля 1948 г.».

Все верно! Зачем наносить ущерб защитному поясу столицы, когда можно все решить проще и дешевле? Почему же до этого не додумался Завенягин со всем его управленческим опытом? Почему и о лесах вокруг Москвы думать приходилось Берии?

И ведь каков «монстр»! Так, смотришь, построили бы в сказочных местах, под боком у Москвы (15–20 км) группу уютных коттеджей, а тут немцам и срок уезжать подойдет (их контракты предусматривали возвращение домой после завершения работ). И в коттеджах можно селиться высшей

государственной бюрократии. А «вурдалак» (термин «генерала» Волкогонова) Берия взял, да все на корню и зарубил… Не лес зарубил, а административную дурость!

ПОДРОБНО о резолюциях Берии на служебных документах Атомного проекта я еще поговорю. Но как часто необходимость этих резолюций вызывалась не объективной сложностью вопроса, а элементарным нежеланием коллег Берии самим решать в тех случаях, когда все можно было решить и без председателя Спецкомитета и заместителя Председателя Совета министров…

В июле 1946 года США объявили о проведении двух ядерных испытаний на атолле Бикини в районе Маршалловых островов. 1 июля на лагуну атолла, где были размещены 73 устаревших корабля, должна была быть сброшена мощная атомная бомба с самолета, а 25 июля предполагался подводный ядерный взрыв. И в СССР возникла естественная идея организовать на Тихом океане специальную комплексную научно-исследовательскую экспедицию для получения информации об этих испытаниях.

11 июня 1946 года Берия как зампред Совмина СССР подписал распоряжение Совмина № 7877-рс, обязывающее Министерство Вооруженных сил СССР, Академию наук, Главное управление гидрометеослужбы при Совмине предпринять нужные действия. И началось…

Адмирал Галлер 26 июня просит указаний Берии о выделении сверх лимитов топлива для кораблей и самолетов, и Берия санкционирует расход из мобилизационного резерва Тихоокеанского флота…

2 июля академики Семенов, Курчатов и Алиханов обращаются к Берии с предложением о посылке в район испытаний самолета для отбора проб из радиоактивного облака взрыва.

2 же июля Ванников почему-то просит Берию дать дополнительные указания адмиралу Кузнецову.

3 июля адмирал флота Кузнецов, считая идею трех академиков «приемлемой», сообщает Берии, что необходимо дать указания министру Морского флота СССР Ширшову (одному из папанинской четверки, дрейфовавшей на станции

«Северный полюс-1») о предоставлении командующему ТОФ адмиралу Юмашеву транспорта «Ереван», а также о выделении топлива — дополнительного к дополнительному.

5 июля начальник штаба ВМС адмирал Головко в дополнение к письму Кузнецова фактически дезавуирует идею академиков, ссылаясь на то, что американцы объявили район испытаний опасным, и заявляет о «малой вероятности получения газообразных продуктов взрыва за пределами этого района»…

Позиция флота выглядит странно! Опасный район — не запретный район. Это ведь международные воды, идти в них можно! А все, обращающиеся к Берии, уже получили основания для действии — распоряжение Совмина № 7877-рс. Теперь риск — проблемы флота. Позднее американские корабли постоянно заходили в те районы акватории Мирового океана, которые объявлялись ТАСС опасными для мореплавания в связи с пусками советских межконтинентальных баллистических ракет.

Тем не менее «лица, принимающие решения», их не принимают, поэтому 5 июля академик Семенов переформулирует идею отбора проб и пишет «глубокоуважаемому Лаврентию Павловичу»:

«…Лаврентий Павлович, конечно, нет никакой гарантии, что удастся получить результат (теория неточна, можно ошибиться в направлении ветра, взрыв может быть проведен очень глубоко под водой, т. е. на глубине большей 10–20 метров и т. п.). Однако шанс на успех есть, а полученные сведения представляют исключительно большой интерес.