Белая лестница - Александр Яковлевич Аросев

в серой папахе. Он был уже с винтовкой в руках. Дослушав мою речь, он, потрясая в воздухе винтовкой, заговорил сам.

Говоривший солдат лицом походил на Ивана Грозного. Глаза его горели вдохновением и призывом.

— Товарищи, идемте, — говорил он, — но офицеров с собой не берите: они предадут.

Я слышал, как где-то загремели затворы винтовок и кто-то хриплым, заспанным голосом крикнул:

— Довольно, товарищи, довольно! Мы тебя, Егоров, слышали, знаем. Довольно разоряться — выступать, вот и все!

— Выступать! — загремели голоса. — Отсчитывай!

Вышли во двор. И все сразу двинулись опять к своим нарам обратно, чтобы одеться, чтобы будить других. Слышалось:

— Выходи. С боевыми патронами!.. Вставай!..

Вместе с одевшимися солдатами я пошел во двор.

В выходной двери я нос к носу столкнулся с моим приятелем, который, волнуясь, держал за руку того молодого, который нас хотел записать.

Оказалось, что этот молодой эсер отправился испортить замок помещения, где хранились боевые патроны, чтобы нельзя было его отпереть.

Мой приятель заподозрил недоброе и последовал за ним. Но он опоздал. Эсер успел испортить замок так, что к нему не подходили никакие ключи.

— Чего?.. Замок сломан?! — кричали солдаты, поспешившие за патронами. — Ломай двери так!

Эсер, испортивший замок, стоял, окруженный солдатами, и доказывал:

— Товарищи, я не против вас, я только против крови. Понимаете. Неужто без патронов вы не можете выйти. Имейте в виду, что они сами иногда стреляют. Сами. Это надо предусмотреть. Товарищи, социалист против социалиста не может выходить с боевыми патронами!

— А Керенский расстреливал! — возразил кто-то.

— Довольно! Шабаш! — кричали солдаты. — Все до одного на улицу!..

Эсер остался во дворе.

Он бросился опять в комнату полкового комитета.

Когда я и мой приятель выезжали из ворот, по Немецкой улице уже выстраивались серые отряды вооруженных солдат, они двинулись вслед за нами своей обычной пехотной тяжелой поступью, стройно, тихо, с боевыми патронами, с винтовками на плечах, с небольшим обозом пулеметов — к Московскому Совету.

Их новый командир — высокий солдат с лицом Ивана Грозного — сел с нами в машину и, припав к моему уху, спросил:

— А другие части как?

— Мы были уже в 193-м полку, в Спасских казармах, на Ходынке у артиллеристов — всюду выступают.

______

Проезжая мимо Красных ворот, мы видели, как за нами на небе зарделась узкая полоска утренней зари. Контуры домов выступали яснее.

Я оглянулся назад.

Вдали, из-за поворота улицы, прямо навстречу зардевшемуся утру, мерно выступала серая солдатская масса.

Их новый командир, высокий солдат, опять припал к моему уху:

— А в Петрограде Ленин дал распоряжение о земле?

— Да. Мы только должны его подтвердить здесь нашим делом.

На Лубянской площади стоял убогий фонтан. Было серовато-светло, когда мы проезжали. На фонтане, на тумбочках тротуаров, у стены, у ворот Китай-города сидели солдаты. Мы остановились.

— Идем вот, — сказали солдаты, — а команды у нас нет. Идем к Совету, да кто-то сказал, что здесь надо ждать, вот и ждем чего-то.

Мы дали им инструкцию идти к Совету и не слушать никаких других предложений.

— Без командиров плохо, — говорил высокий солдат.

Московский Совет — когда мы приехали — представлял собой буквально солдатский муравейник.

А командиров нигде не было.

Вечером следующего дня, когда в воздухе уже совсем пахло порохом, мы — Военно-революционный комитет — почувствовали конкретно, что такое командиры и какое они значение могут иметь в военных действиях.

Но где же их найти? Большевиков-прапорщиков почти не было. Солдат, могущих командовать большими соединениями, тоже немного. Они сами собою выдвигались тут же, на непосредственном действии.

В этот вечер, спускаясь по лестнице Московского Совета, я догнал одного прапорщика, который числился большевиком.

— Вы куда? — сказал я. — Ведь через несколько минут начнется восстание.

Помолчали. Мне хотелось знать, что он ответит, ему не хотелось давать ответа.

— Да? — прапорщик посмотрел на меня добрыми симпатичными глазами. — Вот я и иду облачиться по-фронтовому, взять оружие… Я живу недалеко… я приду, располагайте мной.

Бои начались через 20 минут после моего разговора с прапорщиком.

Бои начались и шли весь следующий день и еще следующие.

От нашего штаба поехал один товарищ за прапорщиком, который пошел «одеться по-фронтовому». Товарищ был у него на квартире и сообщил:

— Окна забиты досками. В квартире темно. Мне сказали, что прапорщика товарища Жильцова нет.

И на следующий день тот же ответ.

Всего шесть или семь прапорщиков было на нашей стороне — все они, за исключением пишущего эти строки, были либо левые эсеры, либо беспартийные, явившиеся целиком в распоряжение Военно-революционного комитета и с честью выполнявшие поручения, данные им.

Прибежали товарищи, солдаты самокатного батальона, находившегося на Лубянской площади. Они пробрались в улицы Китай-города ночью. На рассвете юнкера с крыш домов открыли по ним пулеметный и ружейный огонь. Солдаты жались по стенам, отступали, оставляя убитых, волоча раненых. Многих раненых принесли в Моссовет.

— Товарищи, — говорили нам оставшиеся в живых самокатчики, — дайте нам командиров — мы ведь терпим из-за отсутствия командования.

Кого же, кого же пошлешь командовать!

Какой-то унтер-офицер, в Белом зале Моссовета, доставая перочинным ножом из банки консервы, слышал, как самокатчик говорил об их поражении в Китай-городе. Обтерев о шинель ножик, унтер-офицер сказал мне:

— Дайте мне приказ, я пойду командовать.

— Там батальон, — ответил я.

— И батальоном смогу, — возразил унтер-офицер, дожевывая кусок холодного мяса.

Приказ был немедленно отщелкан на машинке товарищем Самсоновым, и унтер-офицер в качестве командира батальона отправился на место боя.

Вечером того же дня мы с одним товарищем обошли все помещения Моссовета: двор, надворные постройки — везде солдаты, солдаты плотными толпами и кучами. Я вышел на Скобелевскую (ныне Советскую) площадь. Какой-то отряд солдат без командира отсчитывался, выстраиваясь.

— Первый, второй, первый, второй…

Потом солдат, стоявший впереди, крикнул:

— Налле-во! Правое плечо вперед, шаго-ом арш!

И отряд двинулся в Брюсовский переулок.

Я подошел к тому, кто командовал и шел в первом ряду. Это был рябоватый, почти безусый мужичок, обладавший звонким голосом.

— Куда это вы? — спросил я его.

— В Брюсовский, там, слышь, кадеты[18] наших жмут.

— Откуда вы знаете и кто вам приказал туда отправиться?

— Кабы не знали, то не шли бы: нам наши же ребята сказали. А приказывать кто же будет? Офицеры-то нашего полка, слышь, на той стороне, у кадетов.

Я записал фамилию солдата. Он фактически командовал всем брюсовским участком.

А на другой день рано утром перед моим столом стоял в золотых погонах, аккуратно одетый, молодой, с пробивающимися черненькими усиками прапорщик и говорил:

— Я прошу вас, дайте мне боевое назначение!

— Вы большевик?

— Да, по убеждению; формально я не в партии.

— Вы из какого полка?

— Я пришел